Я потер затылок, переводя взгляд с тела Елены на отца. — Дала. Она была мне как мать. Поддерживала меня. Слушала, как я неистовствую, как ненавижу тебя и как убежден в твоей вине. Тем временем, — я тяжело сглотнул, поджав губы, — тем временем она знала… она, черт возьми, знала, что я все неправильно понял, потому что это была она. Это все время была она. Отец положил руку мне на плечо, а я смотрел на Елену, из которой вытекла вся жизнь. — Ты не мог знать. Никто из нас не мог знать. И вот так мир, в котором, как мне казалось, я жил, изменился в одно мгновение. Я потерял еще одного человека, который был мне очень дорог, которого я любил, но только потому, что меня ввели в заблуждение с помощью лжи. — Она притворялась, что ненавидит тебя так же сильно, как и я. — Я посмотрел на отца. — Она поддерживала меня во всех моих попытках погубить тебя, утверждая, что это справедливость за смерть ее сестры. — Действия Елены были продиктованы ревностью. Она думала, что после смерти твоей матери мы сможем возобновить наши любовные отношения. Но как только она увидела, как я оплакиваю свою покойную жену, как я сломлен горем, она поняла, что для нее нет места в моей жизни. — Он глубоко вздохнул. — Так что в каком-то смысле… она действительно ненавидела меня. Я почувствовал, как Мила вложила свою руку в мою, безмолвно заявляя о своем месте рядом со мной. Защитник во мне отбросил все смятение, требовавшее объяснений, и напомнил, что моя жена важнее. Я притянул Милу ближе. — Давай выведем тебя отсюда. — Я вывел ее из спальни, не желая, чтобы она еще хоть секунду смотрела на тело Елены. Мы прошли по коридору и, миновав колонны, ведущие в гостиную, я притянул ее к себе и обхватил руками за плечи, прижимая ее миниатюрную фигурку к себе. — Прости меня, Segreto, — прошептал я, зарываясь лицом в ее шею. — Прости, что я не нашел времени, чтобы выслушать тебя. Мила прижалась к моему телу, и я почувствовал ее тепло, которое успокаивало бушующее во мне смятение. — Мне жаль, что я оказалась права. — Ее голос дрогнул, и я почувствовал, как зашевелилась ее грудь, когда она сглотнула. — Я так хотела ошибиться, Сэйнт. Всю дорогу сюда я молилась, чтобы у меня как-то перепутались провода. Я знаю, как сильно ты ее любил. Боже, — вздохнула она, — я тоже ее любила. Я приподнял ее подбородок, чтобы она посмотрела на меня. — Клянусь Богом, я больше никогда не буду сомневаться в тебе. Несмотря ни на что, я всегда буду прислушиваться ко всему, что ты скажешь. Клянусь. От отчаяния я поцеловал ее, нуждаясь в комфорте ее вкуса. Мое сердце было разбито из-за лжи, в которую меня заставляли верить всю мою жизнь. Мой разум был на грани разлома от осознания того, что ненависть, наполнявшая все мое существование, была основана на обмане единственного человека, которому я по-настоящему доверял. И теперь… теперь я нуждался в своей жене больше, чем когда-либо прежде. Я прислонился лбом к ее лбу и закрыл глаза, ощущая ее вкус на своих губах. — Я люблю тебя, Segreto. — Я положил ладонь на ее живот. — Я люблю вас обоих. ЭПИЛОГ МИЛА Я не могла поверить, что нашей малышке уже шесть недель. Катарина была центром нашей жизни с самого рождения. Ее рождение прошло не так, как планировалось. Я очень хотела родить нормально, но по какой-то причине в тот день природа была против меня. В итоге пришлось делать экстренное кесарево сечение, прежде чем я смогла подержать свою малышку на руках. Мы со Святым решили оставить пол ребенка в секрете. Это был один из немногих сюрпризов, которые может преподнести жизнь и которые никогда не оставят вас разочарованными. Я была уверена, что это мальчик, а Сэйнт продолжал называть нашего будущего ребенка своей маленькой Принцессой, что было странно, ведь я всегда представляла Сэйнта мужчиной, который хотел бы иметь мальчика. Сына, который продолжит фамилию. Но, как оказалось, он был прав. Через неделю после того, как отец Сэйнта убил Елену, Джеймс вернулся из поездки с женщиной, которую я не знала. Только после того, как Сэйнт представил ее, я поняла, кто она. Моя мать. Поначалу было тяжело. Трудно было смотреть на нее и не чувствовать обиды из-за ее решения отдать меня в младенчестве. Но в типичной манере Сэйнт сумел докопаться до истины, и оказалось, что у моей матери не было выбора. Отец решил отдать меня на воспитание, потому что сильно ненавидел Руссо. Он не мог смириться с мыслью, что его дочь будет замужем за одним из них. Хорошо, что его уже нет в живых, потому что его дочь не только вышла замуж, но и безнадежно влюбилась в Руссо и родила от него ребенка. Я была потрясена, узнав, что Рафаэль против воли заставил мою мать лечь в клинику, чтобы она не стала проблемой в его извращенной затее — продать компанию, чтобы купить себе путь в секс-бизнес. Мы также узнали, что анонимное письмо, написанное Святому и сообщившее ему о моем существовании задолго до начала нашего путешествия, было написано не кем иным, как моей собственной матерью. Именно она предупредила адвокатов Сэйнта о втором завещании и дополнительном пункте, из-за которого мы с Сэйнтом чуть не расстались. Она знала, по какому пути идет Рафаэль, и он сделал так, что она не могла вмешаться… что, в конце концов, ей и удалось сделать. Все это время именно она приводила в движение события прошлого. Благодаря простому письму все наши жизни изменились. Но все это было в прошлом, а сейчас, спустя несколько месяцев, мы со Святым снова были в Италии, жили в его поместье, и не было слов, чтобы описать то счастье, которое мы обрели друг в друге. Я натянула одеяло повыше и убедилась, что маленькой Катарине тепло и уютно. Святой обнял меня за талию. — У нашей дочери самое красивое имя. Я улыбнулась. — У нашей дочери самые красивые глаза, как и у ее отца. — Пойдем. — Он щелкнул запястьем и повернул меня к себе лицом. — Я хочу тебе кое-что показать. — Я не… — Я взглянула на крепко спящую Катарину. — Я просто хочу убедиться, что она… — Она спит, Мила. Это займет всего несколько минут. Я хмыкнула и неохотно последовала за ним в кабинет. — Что ты хочешь мне показать? — Увидишь. Мы вошли в его кабинет, и я скрестила руки на груди, когда он обогнул свой стол и повернул ноутбук так, чтобы я могла видеть. Я сузила глаза и посмотрела на то, что казалось чертежами. — На что я смотрю? — Чертежи. Я закатила глаза. — Это я вижу. Но чертежи чего? Он обошел стол и встал рядом со мной, обхватив руками мою талию. — Это чертеж Детского Центра Торрес, который откроется в Нью-Йорке ровно через год. Мое сердце ёкнуло, а грудь вздыбилась. — Что… я не… Он повернул меня к себе, положив руки мне на бедра. — Мы же договорились, помнишь? — Помню, но я… — Ты думала, я забыл? — Он выглядел слегка оскорбленным этой мыслью. — Нет. Я не думала, что ты забыл. Просто… после всего, что случилось, я не считала это приоритетом. — Мила, — заставил он меня посмотреть на него, — ты и наша прекрасная малышка теперь мой первый и самый важный приоритет. Нет ничего, что я не сделал бы для тебя… для вас. Я была в немом шоке. — Но как ты… Я знаю, ты говорил, что при открытии подобных центров приходится обходить множество бумажек. Как ты это сделал? Ухмылка на его лице была одновременно красивой и дьявольской. — Скажем так, я знаю кого-то, кто знает кого-то. Я нахмурилась и положила руку на бедро. — Ты имеешь в виду, что твой отец знает кого-то, кто знает кого-то. Он пожал плечами. — Может быть. Мне потребовалось время, чтобы все это осознать. День, когда его отец убил Елену, стал поворотным моментом для отца и сына. Несмотря на то, что Сэйнту потребовалось время, чтобы справиться с ненавистью, которую он так долго питал к своему отцу, я видела, что он наконец-то начал принимать тот факт, что его отец никогда не был тем дьяволом, которым он его считал. Их отношения, вероятно, никогда не будут лишены трещин, но, по крайней мере, они были цивилизованными, и Сэйнт вернул отца в свою жизнь, какими бы ни были их отношения. Уничтожение отца больше не было целью его жизни. Он притянул меня ближе. — Прошло шесть недель, Segreto. — Его голос зазвучал низким, соблазнительным тенором. Его пальцы быстро задрали юбку на моих бедрах. — Такое ощущение, что я ждал целую вечность, чтобы снова стать полноправным владельцем твоего тела. По моей коже побежали мурашки, его прикосновения обострили все мои чувства. Но неуверенность в себе тяжело давила мне на грудь. Я набрала лишний вес, который еще не успела сбросить. На животе остался шрам, оставшейся после кесарева сечения. — Святой, — прошептала я, когда его пальцы прошлись по внутренней стороне моего бедра, — мое тело. Оно не такое, как прежде. Он зажал мою челюсть между пальцами и заставил посмотреть ему в глаза.