— Помнишь ту ночь, когда я заставил тебя поклясться перед Богом, что ты будешь почитать меня как своего мужа? Я продолжала двигаться, снова и снова принимая его член. — Помнишь, как я прижал тебя к столу и трахал пальцами, пока ты не кончила? Воспоминания промелькнули в моей голове, и я откинула волосы назад, чтобы посмотреть ему в глаза. — Что ты делаешь? — Ты помнишь это, Милана? Как я покрывал кожу твоей голой попки своей спермой? Как унижал и оскорблял тебя сразу после того, как заставил выйти за меня замуж? — Не надо. — Я сжала челюсти. — Я все еще помню звук твоих сладких рыданий, вид твоих слез, испачкавших стол, когда я заставил тебя наклониться и обнажиться. — Выражение его лица было жестким, глаза сверкали жестокостью. — Какого черта, Сэйнт? — Мои плечи напряглись. Темная бровь сдвинулась, его злобный взгляд стал невысказанным вызовом. — А как насчет той ночи, когда я привязал тебя к кровати и засунул свой член тебе в глотку, лишив тебя оргазма? Гнев закипал. Ярость слилась со жгучей похотью, и мои бедра напряглись, вбирая в себя каждый дюйм его тела. — Ты помнишь, как сильно ты меня ненавидела? Как ты боролась со мной до последнего? — Ты заставляешь меня забыть об этом, — усмехнулась я, стиснув зубы, когда он, продолжая провоцировать меня, раскаленными углями прожег мой позвоночник. Злил меня, напоминая о том, как сильно он меня обидел. Но это не заставило меня остановиться. Это лишь подстегивало мой развратный голод к извращенному экстазу, который, как я знала, ожидал меня. Это лишь придавало мне еще больше решимости взять то, что я хочу. Я крутила бедрами в стороны, удерживая его член внутри себя, заставляя его входить глубже. — Вот так. — Он ухмыльнулся, высокомерие отразилось в его злобных глазах. — Трахни меня, Милана. Заставь меня заплатить за все те разы, когда я причинял тебе боль. Боже, я не могла остановиться. Я не могла остановиться, хотя точно знала, что он делает, разжигая во мне бунт, возбуждая неповиновение, чтобы я потеряла контроль. Чем больше я возбуждалась, тем больше это подпитывало мою похоть. Ногти терзали кожу, когда каждая эмоция проникала в мою душу и разрушала все остатки контроля. Мои колени глубже вдавились в сиденье, а бедра напрягались, когда я опускалась на него, и каждый наш проступок отражался в наших глазах, когда мы уставились друг на друга, а наши тела слились воедино. Мы были одинаковыми, и в то же время совершенно разными. Тьма и свет. Одно не могло существовать без другого. Я шипела, продолжая двигаться, кусая нижнюю губу, пока не почувствовала вкус собственной крови, но мне было плевать. Все, что меня волновало, это то, что удовольствие и боль слились в единый момент эйфории. И это чертовски раскрепощало несмотря на то, что все это было лишь фасадом, пока мы оба притворялись, что я держу контроль в своих ладонях. Иллюзия, нарисованная дьяволом, чтобы его ангел почувствовал себя сильным и свободным. Чувство свободы. — Получай удовольствие, Мила. Я больше не буду преподносить тебе его на чертовом серебряном блюде. И я взяла его. Я взяла все. 3 СВЯТОЙ Пот, как жемчужины, струился по ее прекрасному лицу, щеки раскраснелись, губы блестели. Моя жена была восхитительна, особенно в минуты восторга, когда плотские потребности ее тела подавляли благоразумие, заставлявшее ее сдерживаться. Бороться с тьмой. Я дал ей это. Я передал ей контроль по своей эгоистичной причине, чтобы она вместе со мной попала в ад. Туда, где она научится не позволять своим запретам управлять ею, а, наоборот, жаждать власти. С ее губ сорвался сонет стонов, когда она прижалась своим телом к моему, покачивая бедрами взад-вперед, принимая мой член в свое тело. Эйфория, окрасившая ее лицо, заставившая сократиться каждый мускул ее тела, — все, что мне было нужно, чтобы понять, как сильно она жаждет меня. И меня чертовски возбуждало осознание того, что мой член был единственным, чего она хотела в этот момент. Больше ничего. Я откинул голову назад и вытянул руки на кожаном сиденье, плавное вождение лимузина сильно контрастировало с ее жестким, пьянящим и непрекращающимся трахом. Ее киска была скользкой, покрывая мой член своим возбуждением, а ее жар обхватывал меня, как тиски. Ее внутренние стенки сжимали мой член, и я чувствовал, как пульсирует ее секс. Мне потребовалась каждая унция самоконтроля, чтобы не схватить ее за бедра и не заставить двигаться так, как хотел я. Не притянуть ее к себе и не позволить мне сделать это. Поэтому я выдохнул и прикусил губу, мучительный стон вырывался из моего горла каждый раз, когда я выскальзывал из нее. Но моя маленькая нуждающаяся овечка заставляла меня вернуться в нее, прежде чем я успевал пошевелиться. Я знал, что мне следовало бы больше беспокоиться о жизни, растущей внутри нее, но я был эгоистичным ублюдком. Я всегда им был и всегда им буду. Тело Миланы принадлежало мне задолго до того, как мой ребенок заявил о своем праве на него. Мила впилась ногтями в мое плечо, выпрямляясь, и ее ритм начал сбиваться по мере приближения к кульминации. Господи, я был в нескольких секундах от того, чтобы облить ее киску кремом, и мне пришлось сжать бедра и заставить себя не двигать бедрами. Я хотел, чтобы это была только она. Ее потребности. Ее условия. Ее требования. — Господи, я сейчас кончу. — Она задыхалась, и я поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Чтобы увидеть, как она кончает. — Я просто… трахаюсь. Мне нужно больше. Этого недостаточно. Это не… Господи Иисусе. — Она откинула волосы на плечи, откинув голову назад, ее сиськи подпрыгивали под рубашкой. И тогда я понял, что моя жена не в состоянии сделать это в одиночку. Я был ей чертовски нужен. Я всегда буду ей нужен. Я схватил ткань, покрывавшую ее грудь, и сильно дернул, разорвав ее прямо посередине груди. Черный лиф, в который она была одета, не выдержал моих разрушений, и я рванул его вниз, чтобы взять ее за сиськи и крепко пососать сосок. — Да, — прохрипела она с облегчением, но тело ее было напряжено, жар исходил из каждой поры. Она прижалась ко мне грудью, а моя спина плотно прижалась к сиденью, пока я сосал, лизал и облизывал ее набухший сосок. — Боль, — бормотала она между затрудненными вдохами. — Мне нужна боль. Мне нужна она. Мне нужно это сейчас. Я прикусил, зажав ее грудь между зубами. Мила вскрикнула, и я почувствовал, как ее киска запульсировала вокруг меня, когда она жестко и неистово кончила. Ее тело содрогалось, руки тряслись, а бедра двигались совершенно не в ритм, пока она получала удовольствие. Я застонал, прижимаясь к ее сиськам, и на этот раз сильно толкнулся в нее, проникая так глубоко, как только могло выдержать ее тело. Но тут она вздрогнула, и мой член выскользнул из нее. — Господи, мать твою, что ты делаешь? — Я схватил ее за бедра, но она отстранилась, одарив меня угрожающей ухмылкой своими пухлыми губами. — Даю тебе попробовать твое собственное лекарство. — Не шути со мной, Мила. — Это отстой, не так ли? Стоишь на краю, удовольствие рядом, а тебе в нем отказывают. Вены на моих руках горели, сердце билось смертоносным ураганом за ребрами. — Если ты сейчас же не обхватишь мой член своей киской, клянусь Богом, я засуну свой член тебе в глотку с такой силой, что ты будешь чувствовать вкус моих яиц следующие двадцать долбаных лет. Мой член болел, мышцы ныли от мучительного напряжения. Я практически чувствовал, как сжимаются и разжимаются мои яйца, находясь на расстоянии одного гребаного удара от того, чтобы залить спермой мой костюм за десять тысяч долларов. Мила упала рядом со мной, ее комбинезон был в клочья, а шелк порванных трусиков сполз набок. — Я знаю, что ты пытался сделать, Святой. — Хорошо, тогда ты знаешь, что нужно сделать прямо сейчас, мать твою. — Нет. — Она провела пальцами по своим диким кудрям, ее щеки все еще пылали. — Ты пытался заставить меня думать, что я контролирую ситуацию, хотя на самом деле это было не так. Я сдвинулся с места, мой член все еще не вылез из штанов и был готов к удару. — Ну, если судить по тому, где я сижу, ты практически контролировала все это гребаное шоу. — Я не смог бы скрыть раздражение, даже если бы попытался. Мила села прямо, сомкнув бедра, и каждая чертова косточка в моем теле затрещала, поскольку то, что мне было нужно больше, чем последний вздох, зависело от этих сексуальных, блядь, бедер, желательно широко раздвинутых. — Это все дым и зеркала с тобой, не так ли, Святой? — Господи, Мила. — Я схватил ее за запястье и притянул ближе, но она сопротивлялась, боролась со мной, используя все свои силы, чтобы попытаться отстраниться. — Ты никогда не отдашь мне контроль. — Она выплюнула эти слова и попыталась вывернуть запястье из моей хватки. — Особенно когда дело доходит до секса. Ты используешь секс как гребаный инструмент, Святой. Оружие, чтобы держать меня в узде, и чтобы я никогда не забывала, что ты контролируешь все, когда дело касается меня. Нас. Я обхватил пальцами ее горло и крепко сжал, зарычав, прекрасно понимая, что она беременна, но гнев, слившийся с похотью, породил ярость, которую я не мог контролировать. Я приблизил ее лицо к своему и выкрикивал слова сквозь стиснутые зубы. — Раздвинь для меня ноги, Мила. Не заставляй меня просить снова. — Нет. Я сжал ее щеки и схватил за колено, прикусив губу. Мой член был чертовски твердым, и яростное вожделение, лишившее меня контроля над собой, заставило меня быть в нескольких секундах от того, чтобы показать жене, что значит владеть ею по-настоящему. — Я сказал, раздвинь ноги, чтобы я мог вдолбить в тебя немного послушания. Она подняла подбородок. — Я сказала нет. — Ее изумрудные глаза были ядовитыми кинжалами, в которых плескалась ярость. — Я знаю, что ты не привык слышать это слово от женщин. Ты знаешь, что значит "нет", Святой? — Ты умная девушка. Ты мне расскажешь. Ее глаза по-прежнему были прикованы к моим. Ни разу она не струсила и не отвернулась, продолжая смотреть на меня с решимостью, горящей в ее радужных глазах. Можно было подумать, что после всего, через что я заставил ее пройти, она потеряла свою борьбу, свою изюминку, свою жизненную силу. Но, похоже, она стала только сильнее и смелее. Возможно, даже глупее. Я с рычанием отпустил ее, и она упала назад, схватившись за горло, где мои пальцы сжимали ее кожу. — Ты думаешь, я глупая. Что после всего, через что мы прошли, я все еще не понимаю, как ты играешь в эту игру. Я рывком поднял и застегнул брюки, мой член все еще был способен расколоть бетон. — Это не игра. — Неужели? — Спросила она, но я отказался удостоить ее ответом. — Для тебя это было игрой с того самого дня, когда я в ответ на твое требование выйти замуж выдвинула свое собственное. — Что? — Я перевел взгляд на нее. — Ты говоришь о приюте. — Да. Ты не думал, что я буду достаточно храброй, чтобы выдвигать свои требования, что я буду с готовностью выполнять все, что ты хочешь, чтобы только быть свободной от тебя. Я пожал плечами, поправляя рукава пиджака. — Если я правильно помню, наша сделка заключалась в шести месяцах твоей жизни в обмен на приют. — Мы с тобой оба знаем, что эти шесть месяцев не имеют никакой силы, поскольку я беременна.