– Поверить не могу, – ответил Адам. – Ты выглядишь, как… – Знаю, как Кружево, – огрызнулся Ронан. – Нет, я просто, ты просто… выражаешься как придурок. Но выглядишь как сгусток энергии. Это разрывает мой мозг. Так это… это действительно ты? – его лицо помрачнело. – Или я принимаю желаемое за действительное… Ронан не мог винить его за недоверие. Ведь совсем недавно, когда Адам неожиданно приехал в Амбары, чтобы порадовать его в день рождения, первое что пришло Ронану в голову: действительно ли это Адам? Разница заключалась в том, что в прошлом случае Адам убедил его, подробно описав каждое свое действие, приведшее в Амбары. А Ронан сейчас не мог ничего объяснить. Он и сам до сих пор не понимал, как сюда попал и почему оказался заперт в ловушке вне своего беспробудно спящего тела. – Не проси тебя переубедить, – сказал Ронан. – Если бы я был Кружевом, то постарался бы заморочить тебе голову, говоря именно то, что, по моему мнению, ты хочешь услышать. Используй свою ерунду. Ту самую, которая помогает тебе гадать. Ты ведь не раз это делал и остался жив. Интуиция. Вот это слово. Используй интуицию. Что ты чувствуешь? Любимый вопрос Брайда сорвался с губ, прежде чем Ронан успел осознать, что думает по этому поводу. И в этот миг яркие сферы мыслей и воспоминаний Адама снова засияли в темном море. Дерьмо! Ронан нырнул, развернулся, раскрылся, стремительно окружая Адама. Он взял сферы в кольцо, огибая их словно колючий забор, пока Адам не вернул себе прежний облик. Затем отступил; он не хотел снова напугать Пэрриша. – Подожди, – сказал Адам и поднял руку. – Не надо. Позволь мне… Он протянул руку ладонью вверх и медленно поплыл к Ронану. Парень, очевидно, все еще был напуган, однако приблизился настолько, что смог провести пальцами по колышущимся перед ним нитям энергии, из которых состояла здешняя форма Ронана. Его лицо оставалось столь же сосредоточенным, как в момент, когда он раскладывал камни для гадания. Эффект соприкосновения их сознаний. В мыслях Ронана возникло поразительно четкое воспоминание. Столь же яркое, как и в момент, когда это случилось. В тот день Ронан впервые приехал в Гарвард, чтобы удивить Адама новостью, что он переезжает в Кембридж. Он был полон предвкушения от предстоящей встречи, а в итоге они разминулись на тротуаре. Они друг друга не узнали. В тот момент Ронан решил, что всему виной то, как сильно изменился Адам за время, проведенное вдали от дома. Он стал по-другому одеваться. Иначе себя вести. Даже избавился от своего акцента. И, наверное, Адам почувствовал то же самое; Ронан стал старше, проницательнее и еще более нелюдимым, чем раньше. Однако сейчас, в этом странном море, ни один из них не напоминал прежних Адама Пэрриша и Ронана Линча, какими они знали друг друга. Адам в виде собрания мыслей, едва способного принять человеческую форму. И Ронан Линч – воплощение необузданной темной энергии, чуждой и необъятной. И все-таки Ронан узнал Адама в тот же миг, как их сознания соприкоснулись. Шаги Адама по лестнице. Его удивленный возглас, когда он прыгнул в выкопанный ими пруд. Раздражение в его голосе; безжалостное, суховатое чувство юмора; его хрупкая гордость; его свирепая преданность. Все это облекалось в сущностную форму, не имеющую ничего общего с тем, как выглядит его физическая оболочка. Разница между этим воссоединением и встречей в Гарварде заключалась в том, что в Кембридже, они оба были фальшивыми. Прятались за масками, скрывая правду от всех, включая самих себя. Но спрятаться сейчас было невозможно. Здесь были только их мысли. Только правда. Ронан. Ронан, это ты. Я сделал это. Нашел тебя. С помощью одного лишь магнита. Я тебя отыскал. Ронан не знал, подумал ли Адам об этом или сказал вслух, но это не имело значения. В его словах безошибочно читалась радость. – Tamquam, – сказал Ронан. И Адам ответил: – Alter idem. Когда-то Цицерон написал эту строчку о своем дорогом друге Аттике. Qui est tamquam alter idem. Мое второе «я». Ронан и Адам не могли обняться, поскольку их нынешние формы не имели настоящих рук, но это казалось пустяком. Их энергии метались, смешивались и кружились, яркий свет живительных магнитов и кромешная тьма Кружева. Они оба молчали, слова были лишними. К чему говорить, если их мысли сплелись в одно целое. Обойдясь без неловких фраз, они разделяли свою эйфорию и потаенные страхи. Поворошили прошлое и простили друг друга. Поведали о том, что произошло с каждым из них, с тех пор как они виделись в последний раз – хорошее и плохое, ужасное и чудесное. Слишком долго их отношения казались туманными. Однако сейчас между ними царила ясность. Они снова и снова кружились вокруг и сквозь друг друга, уже не Ронан-и-Адам, а скорее одна сущность, вместившая их обоих. Они радовались и грустили, злились и прощали, они были желанны, они были желанны, они были желанны… 20 Всякое лезвие рождается из сырого металла. У острых и у тупых лезвий одно начало… Пока лезвие не отточено и не собрано воедино, невозможно сказать, какое из них будет резать, а какое – просто занимать пространство… Каждое из них должно быть испытано. С маслом справится любое лезвие. Некоторые могут резать дерево… А реже всего встречаются лезвия, способные разрезать другое лезвие… Какой прок от ножниц, спрятанных в ящик… Чтобы узнать, на что они способны, их нужно использовать… – Натан Фарух-Лейн, Безупречное лезвие, страница 10 21 Заря еще не занялась, а Фарух-Лейн и Хеннесси уже спешили к складам «Атлантик». На приборной панели автомобиля покоилась карточка с нарисованным на ней кровоточащим сердцем. Они сорвались в путь почти мгновенно, не будучи уверенными, сколько продержится энергия в случайно созданном Хеннесси магните. Лилиана с неохотой осталась дома. По ее словам, она опасалась слишком долго находиться рядом с магнитом Хеннесси, поскольку он мог спровоцировать у нее видение. Фарух-Лейн считала, что подсказка из будущего им бы не помешала, но даже она согласилась, что не стоит рисковать, истощая живительный магнит, пока они не разбудят Модераторов. Они миновали Пибоди, на улицах которого царила мертвая тишина. Редкие машины, встретившиеся им на дороге, казались притихшими, словно в такую рань даже шум города еще не проснулся. В этот предрассветный час в воздухе витал запах приключений, страха и предвкушения, как отголосок не столько дней, проведенных Фарух-Лейн в охоте на Зетов, сколько времен утренних школьных экскурсий. Упражнение с карточками давно закончилось, Хеннесси вновь могла говорить вволю, но девушка еще не произнесла ни слова. Сидеть рядом с молчаливой Хеннесси казалось непривычным. Ее монологи, по наблюдениям Фарух-Лейн, мало чем отличались от видений Лилианы. Тот же убийственный шквал звуков, скрывающий за собой истинную картину. Настоящая Хеннесси таилась глубоко внутри под этими приступами болтливости. Что за безумие, подумала Фарух-Лейн, когда из радио в салоне автомобиля внезапно полились тихие звуки оперы. Она потратила столько времени на охоту за Зетами, а теперь едва ли не самый могущественный из них сидит рядом с ней в машине, мчащейся на встречу с ее бывшими, ныне спящими, боссами. Она взглянула на свою попутчицу, полагая, что та по-прежнему отрешенно смотрит в окно, однако обнаружила, что Хеннесси внимательно изучает ее профиль. – Что? – спросила Фарух-Лейн. – Почему ты меня не пристрелила? – спросила Хеннесси. – В доме Рианнон Мартин. Когда ей выстрелили в лицо. Почему ты решила стать моим героем? Фарух-Лейн с трудом удавалось воскресить в памяти тот день. Не потому, что воспоминания причиняли боль, а потому что они просто отсутствовали. Для Фарух-Лейн большая часть времени, проведенного с Модераторами, оказалась именно такой: испещренной пробелами. Все эпизоды жестокости слились для нее в одну затяжную сцену смерти, начавшуюся и закончившуюся Парцифалем Бауэром. Юным провидцем, любившим слушать оперу, в честь которой его назвали. Фарух-Лейн провела с Модераторами не один месяц, но в основном в ее памяти осталась лишь одна картинка. Как тело провидца превращалось в бесформенный ужас, когда он пытался контролировать видение, способное связать Кармен с кем-то, кто в будущем станет для нее важен. Лилиана. Он имел в виду Лилиану. На нее указало видение. – Я не стреляла никому в лицо, – ответила Фарух-Лейн. – Моя работа заключалась в другом. – Как благородно. – Я не сказала, что она была благородной. – Так ты считала меня угрозой для мира или нет? Фарух-Лейн молча включила поворотник и спокойно оглядела перекресток. Убедившись, что машин нет, девушка медленно свернула на очередную дорогу, тускло освещенную голубым светом. – Мне сбегать за твоими карточками? – спросила Хеннесси. Фарух-Лейн с трудом подыскивала слова. – Ты казалась такой сильной. Хеннесси истерично расхохоталась, для пущего эффекта колотя рукой в дверь. – Смейся сколько угодно, но я спасла твою жизнь с помощью меча, способного рассечь что угодно, – сказала Фарух-Лейн. – И его приснила ты. В этом твоя сила. – Итак, спрошу еще раз: почему ты не выстрелила мне в лицо, если верила, что мы собираемся уничтожить этот мир? – выпалила Хеннесси в ответ. – Думаю, тебе просто стоит сказать спасибо, что я этого не сделала. И кстати о стрельбе, я видела, как ты положила меч в багажник. Оставь его в машине. Ты не будешь отрубать головы Модераторам. Подобный поворот в их разговоре означал, что они обе были крайне раздражены к тому моменту, как Фарух-Лейн припарковала машину неподалеку от склада. В полной тишине они подошли к нужному боксу. Хеннесси молча стояла рядом, держа карточку в руке, пока Кармен набирала код. На этот раз шок Фарух-Лейн при виде спящих Модераторов оказался не таким сильным, ведь она уже знала, с чем столкнется за дверью. Однако было по-прежнему неприятно видеть их неподвижные тела, безмолвно лежащие там, где их оставили, и терпеливо поджидающие, когда дверь откроется вновь. Они действительно были грезами. Ей стало не по себе. Хеннесси сделала один-два-три шага вперед, положила карточку и так же быстро ретировалась. В ее глазах полыхала ярость. Пальцы на руках невольно сжимались, словно когти хищника, готового атаковать. Эти люди убили всех, кто был ей дорог, кроме одного человека. Фарух-Лейн порадовалась, что велела ей оставить меч в машине. Вряд ли она смогла бы помешать Хеннесси убить Модераторов. И не уверена, что стала бы ее останавливать. Она не хотела это проверять. Внезапно раздавшийся скребущий звук заставил Фарух-Лейн вздрогнуть. Локк проснулся. Он вытянул руку в сторону от своего распростертого тела. Пошарил по бетону, пока пальцы не наткнулись на карточку. Локк прижал находку к груди. Он так и не открыл глаза. И не сел. Но он точно не спал. Видимо, энергии карточки хватило только на это. – Кармен, – произнес он глубоким голосом. Фарух-Лейн отшатнулась. – Это ты? Я чувствую запах твоих духов. – Ты – греза. Все это время ты был сном, – упрекнула она. Фарух-Лейн попыталась взять себя в руки. Сейчас не время для эмоций. Силы магнита едва хватило, чтобы разбудить Локка. – Все остальные Модераторы тоже? Все, кроме меня? – Именно так, – ответил Локк.