Те, кто спал и мог проснуться, вскочили, дрожа от адреналина. Те, кто спал и не мог проснуться, снова погрузились во тьму. Люди пока не выяснили, кто заложил бомбу. Но, по меньшей мере, один человек точно знал, чьих рук это дело. Кармен Фарух-Лейн всегда и везде узнала бы работу своего брата Натана. Ронан Линч, валяющийся в пыли у стены в темном коридоре, не проснулся, но по его неподвижной щеке скатилась самая обычная одинокая слеза. Началось. 23 Какое-то время Амбаров было достаточно. Ниалл и Мор всегда находили чем себя занять. И разумеется, они сновидели. Иногда ради удовольствия, просто проверить собственные силы. А порой они грезили о вещах, которые можно продать, чтобы продолжать отправлять домой деньги. Ведь они не хотели повторного визита Мари. Они смирились с тем, какими сновидцами им суждено быть. Ниалл сновидел чаще, но его грезы в основном оказывались бесполезными. Ему снились неустанно звонящие телефоны и часы с одной и той же цифрой, двенадцать раз напечатанной на циферблате. Временами ему снились живые существа, что никогда не удавалось Мор. Иногда они выглядели как коровы, но чаще всего как то, что нельзя представить живым, вроде маленьких двигателей, которые нужно гладить и любить, чтобы они работали. Однако такие грезы, похоже, затрачивали больше энергии снов. Поэтому, приснив что-то живое, Ниаллу приходилось неделями ждать, чтобы сны вновь стали плодотворными. Мор умела сновидеть точнее, но и гораздо медленнее. Она представляла предмет, который хотела бы получить, а затем грезила о нем много-много раз, стараясь удержать в мыслях все возможные черты этого предмета, чтобы принести его в мир бодрствования именно таким, каким она его задумала. Каждая бороздка на крышке бутылки тщательно продумывалась, прежде чем Мор попыталась бы принести ее в мир. В отличие от Ниалла, сыплющего ошибками направо и налево, грезы Мор обычно появлялись именно такими, какими она их задумала. Потому что она тратила уйму времени, чтобы как следует их продумать. Впрочем, была одна деталь, присущая всем ее грезам. Мор никогда ее не планировала, но та неизменно появлялась: в ее грезах жила боль. К примеру, она могла приснить флакон духов, изящный канцелярский набор или пару удобных сабо… и все они таили в себе боль. Крышка флакона впивалась в ладонь, любые строки, написанные канцелярскими принадлежностями, вызывали слезы, а сабо непременно натирали мозоли. Мор настолько привыкла к боли, что уже не замечала ее, но Ниалл по возможности старался не пользоваться грезами Мор. Не потому, что не переносил боль, а потому, что не желал задумываться, как она смогла к ней привыкнуть. Они сообща управлялись с хозяйством. Ниалл, ностальгирующий по преуспевающей ферме, на которой вырос, намеревался заполнить эту дыру в своем сердце Амбарами и даже больше. Вскоре на полях и в амбарах поселилось столько скота, сколько Ниалл и Мор могли самостоятельно содержать. Ниалл был не слишком искусным бизнесменом, но изо всех сил старался превратить животноводство в средство к существованию, надеясь, что в таком случае им больше не придется зарабатывать на жизнь с помощью грез. Он скучал по временам, когда это казалось весельем. И, само собой, они растили Диклана. Он был покладистым ребенком, но все равно еще ребенком. Мор никогда не выходила из себя, но становилась сама не своя, если забота о сыне слишком долго мешала ей грезить. Диклан чувствовал это, а Ниалл тем более, и поэтому у него вошло в привычку повсюду таскать сына с собой. Не лучшее место для ребенка, услышал он, подвозя свой скот к скотобойням. Зато мне не придется плакать в одиночестве, – ответил Ниалл, чтобы рассмешить других фермеров. Он испытывал нежную привязанность к своим коровам и очень не любил отправлять их на тот свет, даже если это избавляло двух сновидцев от тяжести бремени капитализма. – Рано или поздно ему все равно придется узнать, что он ест, я не собираюсь растить его дурачком. Казалось, такая жизнь может продолжаться вечно. Пока однажды Ниалл, сам того не ведая, не принес в дом заразу. Не настоящую болезнь, но контакт в телефоне, слово, нацарапанное на обороте фермерской расписки, прямоугольная визитка с изображением женского лица с нарисованным поверх него крестом. – Что ты думаешь о том, чтобы быть богатым? – как-то раз спросила Мор Ниалла. Он провел утро, ухаживая с Дикланом за своими животными, и теперь лениво отдыхал на диване. Диклан никогда не бездельничал и поэтому сейчас тихонько сидел в углу, раскладывая по цветам коллекцию пластинок. Ниалл рассмеялся. – Зачем мне деньги? Разве похоже, что мне чего-то не хватает? Мор сказала: – Я позвонила по одному из номеров с той визитки, которую ты принес. Мне стало интересно, что они могут предложить. Влиятельные люди из высших кругов. Прямо как в фильме про шпионов. – Поставь эту пластинку, Диклан, – сказал Ниалл. – Ту, что у тебя в руках. Справишься сам или тебе помочь? – Ты меня слушал? – спросила Мор. – Да, слышал, – ответил Ниалл. – Но чем мы можем помочь влиятельным людям из высших кругов? – Стать одними из них. Лес сказал, что это может нам помочь. Он говорил тебе об этом? Говорил, но Ниалл не придал значения. В голосе Леса звучало столько азарта, что Ниалл невольно начинал нервничать. Тот же азарт горел в глазах Мор, от чего он тоже нервничал, но не мог отмахнуться от нее, как отмахнулся от Леса. Ниалл не хотел, чтобы ей наскучил он или Амбары. Поэтому кивнул и попросил ее рассказать больше. Именно это слово в последнее время все чаще твердило им существо в Лесу: больше. Долгое время Лес оставался лишь фоном их снов. Просто дерево то тут, то там на горизонте сна о чем-то совершенно ином. Запах осенних листьев. Шум дождя в густых кронах. Но в последнее время он подбирался все ближе. Ниалл обнаруживал, что во снах пробирается сквозь заросли, чтобы добраться до поляны, на которой пасется его скот. Мор снилась скрытая в чаще леса прогалина, где свисающие с деревьев лианы касались ее лица. Лес настигал их снова и снова. Удерживал Ниалла, не давая ему проснуться. Нет, не удерживал. Скорее прижимался к нему, пытаясь выскользнуть, как собака в приоткрытую дверь. Однажды ночью, дождавшись, когда Диклан уснет, Ниалл и Мор попытались увидеть один сон на двоих. Они очутились в Лесу, существо притаилось где-то поблизости. Странно, подумал Ниалл, что поначалу лес напоминал заросли возле дома его родителей, где он вырос. Потом превратился в лес, типичный для Вирджинии, вроде того, что раскинулся по обе стороны подъездной дороги к Амбарам. Но сейчас он выглядел совершенно иначе, будто лес из неведомой страны, где Ниалл никогда не бывал. Здесь произрастали огромные, необъятные старые деревья. Они выглядели слишком громадными в сравнении с существами вроде Мор и Ниалла. Словно принадлежали другому месту или времени. Времени, когда жили великаны. Возможно, так оно и было, подумал Ниалл. Казалось, они появились на свет в далеком прошлом, задолго до того, как люди стали доминирующим видом, когда все на Земле было большим, когда даже воздух и земля казались другими. Он чувствовал, что сущность в Лесу соглашается с ним, подавая эту идею так, как умеют все сны. Когда кажется, что ты додумался сам, а на деле лишь следуешь заданным маршрутом. Во сне Мор спросила у Леса, как получить больше, стать чем-то большим. Существо жадно прислушивалось. Ниалл чувствовал, как жажда и любопытство пронизывают каждую ветку и каждый корень. Оно ответило Мор. Оно хотело выбраться отсюда. Корни и ветви, какой путь вел наверх? Кому принадлежал этот сон? Им снилось существо из Леса или они приснились ему? – Если мы ему поможем, – сказала Мор, – он даст нам то, что мы хотим. – И что же мы хотим? – спросил Ниалл. Мор ответила: – Большего. 24 Со стороны казалось, что апокалипсис все еще в разгаре. Когда-то район, в котором прогремел взрыв, был приятным местечком с большими, аккуратными старыми домами, тротуарами, очищенными от наледи и грязного снега. Теперь в дальних от эпицентра домах не осталось целых стекол, а ближайшие оказались обрушены или завалены обломками. Медфордский центр помощи полностью исчез с лица земли. Место, где он раньше располагался, напоминало нечто среднее между пепелищем лесного пожара и автостоянкой; территорию огородили временным металлическим забором, поскольку поиски выживших и тел погибших все еще продолжались. Сотни. О таких цифрах шла речь. Здесь погибли сотни людей. Все, кто находился в здании на момент взрыва, считались мертвыми. Люди. Спящие. Грезы. Какие бы разногласия не существовали между ними в прошлом, теперь их всех объединяло нечто общее. Еще больше людей собралось вокруг временного ограждения. Они вытягивали шеи, пытаясь хоть что-то рассмотреть, или снимали видео, в то время как офицеры в форме пытались их отогнать. Кроме обломков, там не на что было смотреть или снимать, но Хеннесси понимала их любопытство. Представшая взору картина напоминала адский сон наяву. Апокалипсис. Хеннесси совсем позабыла, что бывают сны без Кружева. Только не у нее. И только не без вмешательства в ее подсознание Брайда или Ронана Линча. И все же, как только они покинули склад и вернулись к машине, ее разумом овладела яркая галлюцинация. Она вторглась так же уверенно, как это делало Кружево. Спустя время, придя в себя, Хеннесси ощутила себя опустошенной, как после обычного кошмара. Она увидела апокалипсис… апокалипсис, вызванный не Кружевом. Хеннесси чувствовала, как все меняется. Менялись сны о Кружеве, менялось ее отношение к собственному творчеству, менялся мир. Хеннесси, Фарух-Лейн и Лилиана приехали к месту взрыва. Благодаря удостоверению Управления по борьбе с наркотиками Фарух-Лейн мгновенно проникла за желтую ленту. Хеннесси находила долю мрачного юмора в том, что Модераторам удавалось осуществлять свою охоту на сновидцев под крылом именно этого департамента. Ведь во имя борьбы с наркотиками можно было творить почти любые бесчинства; просто гениально. К тому же разве нельзя отнести сны к разряду психотропных веществ? Причудливые маленькие сферы Брайда точно можно. И, разумеется, эту бомбу тоже. – Не уверена, что у нашей подружки Кармины Бураны[9] все гладко, старушка, – сказала Хеннесси Лилиане, наблюдая за происходящим с гражданской стороны полицейской ленты. В воздухе стоял странный, неприятный запах. Пахло тайной, которая внезапно раскрылась. Ветерок трепал длинные белые волосы провидицы. Она с беспокойством взглянула на Фарух-Лейн, безучастно слушающую парня из команды по разбору завалов. Все в позе Кармен казалось странным, словно кто-то собрал ее образ только по письменному описанию. Лилиана пробормотала: – С помощью такой бомбы ее брат убил их родителей. – Хреново, – заметила Хеннесси. Это объясняло ее реакцию на видение. Взгляд Фарух-Лейн стал абсолютно пустым. Она молчала всю дорогу от склада, не отвечая на слова Хеннесси. Словно ничего не слышала. – Она хороший человек, – сказала Лилиана. Женщина нахмурилась, глядя вдаль, откуда по-прежнему доносился привычный шум города. Как и всегда казалось невозможным, что обычный день идет своим чередом всего в паре кварталов от места трагедии. – Она добрее меня. Хеннесси резко обернулась, заинтригованная ее словами, но Лилиана не стала продолжать. Наконец к ним присоединилась Фарух-Лейн. Она сказала: – Хеннесси, мне нелегко это говорить, но в этом здании под арестом содержался Брайд. Это центр помощи. На данный момент ни один выживший не найден. Брайд не мог умереть. Не прочитав ей последнюю лекцию. Нет, только его смерть каким-то образом не столкнет ее и Ронана лбами ради их же просветления. – Он хитрый лис, – сказала Хеннесси наигранно шутливым тоном. – С ним никогда не угадаешь, как он умудрится ускользнуть, словно дельфин в маргарине. Столько метафор! Вот это утро!