– Мам, – повторил Влад, – выдыхай. Я никого не виню. Выбора не было. Ни у тебя, ни у меня. Теперь он смотрел прямо на Веру. Не отворачиваясь, не отводя мёрзлого синего взгляда. Так искренне и открыто, как только может смотреть человек, лгущий во спасение. От понимания на душе становилось пусто и кисло. И в этой кислой пустоте чей-то незнакомый голос прохрипел: – Я виню, – и разборчивее: – А выбор… Владька. Сынок. Там, наверху, вас боятся. И я боюсь, да. Но я пришла сказать: они хотят затопить тоннели. Они хотят, чтобы ничто не вышло из метро. * * * Теперь Влад буквально волок её за собой, сдвигая скамьи, задевая по пути перегородки кубиклов и расталкивая встречных. Казалось, он хочет привлечь к себе и к своей цели максимум внимания. А цель приближалась. Они спустились в тёмный зев тоннеля – тот, что не был перекрыт блокпостом. Впрочем, темнота оказалась относительной. Кто-то навесил на старые кабели не менее старые лампы, и те лениво мерцали, освещая, казалось, лишь сами себя. Влад остановился возле одного из тусклых светлячков, и Вере на миг померещилось, что его глаза тоже блеснули. – Теперь в подробностях, – он снова перешёл на шёпот. – Что, когда, каким образом? «А ведь он повзрослел. А я не заметила. Дура, как бы ты смогла? – промелькнуло в голове. И тут же словно кусочек головоломки негромко щёлкнул, добавляя конструкции цельность: – Но за пять лет… почему он совсем не вырос?» – Я не знаю, – обкатывая мысль, пробормотала Вера. Тут же поправилась: – Вернее, знаю, но мало. В минобороны… Да, я теперь работаю в минобороны – чтобы понимать больше, чтобы быть ближе… А последнее время пошли слухи: страшные, дикие. И кто-то решил, что раз в тоннелях воняет серой, то следует залить их водой, пусть и не слишком святой. Мол, пусть лучше распнут за бесчеловечность, чем проклянут за недостаток бдительности. – Ясно, – почти весело прошипел Влад, и зрачки его снова бликанули. – Сегодня, угадал? И ты решила, пока не поздно, почистить совесть? Покаяться, облегчить душу, а потом – «я сделала, что могла», да? Контраст между «я никого не виню» и прямыми упрёками докинул ещё фрагментов в пазл. Вера осторожно отступила на полшага назад и обхватила себя за плечи. – Владька… Кто ты? Тот замер. «Дыхание, – услужливо подсказали где-то в затылке. – Он ведь не дышит, когда не говорит». Ещё полшага. – Господи, ну какие идиоты, а… – Влад хлопнул ладонью по лбу и рассмеялся с облегчением. – Серьёзно? Люди верят в сказки про вампиров из метро? Охренеть… Он одёрнул футболку и уселся прямо на контактный рельс – давно выведенный из-под напряжения. – Не, я понимаю, откуда растут… клыки у этой байки, – теперь голос сына звучал «правильно», почти по-детски. – Нас пытались лечить переливанием крови, как при той же порфирии. Желаемых результатов не дало, но мы почему-то и не умирали. Потом кто-то подметил, что мы не стареем – вернее, не взрослеем. Дальше больше: зрение, скорость реакции, физическая сила… Не у всех, нет. У меня – да. Но ты ж понимаешь, какие поползли шепотки… Вздохнув, Влад поднял с пола толстый проволочный обрезок. Без труда завязал его узлом, развязал и распрямил обратно. – Я не врач, я просто много читаю, считаю и смотрю по сторонам. Возможно, эта зараза, этот… «экзогенный ноктовирус», как его называют белые халаты, он что-то с нами со всеми сделал. Очень избирательно, на манер люденов у Стругацких, помнишь? Но одно точно: мы не чудовища. Я не чудовище. Я не убиваю людей и не пью их кровь. Ты мне веришь? – Верю, – впервые Вера задумалась о парадоксе собственного имени. – Правда, верю. Влад встал с рельса и одним неуловимым движением перетёк вплотную. Его прикосновение оказалось не ледяным, а неожиданно жарким. – Тогда помоги мне бежать. * * * С платформы уже давно доносился всё нарастающий гул голосов. Перегруженный эмоциями, впечатлениями, логическими лабиринтами и этическими тупиками, мозг Веры встрепенулся, лишь когда на станции что-то металлически лязгнуло. Гул усилился, стали различимы отдельные выкрики. Затем раздался грохот и хищно завыли динамики. Вера инстинктивно прижалась к сыну и завертела головой. – Но не могли же они… Ещё рано! – Никогда не рано для маленького бунта, – неприятно ухмыльнулся Влад. – Что? Я же говорил про… способности. С момента, как мы вошли в тоннель, нас очень внимательно слушали. И услышали. И сейчас чудовища, которым не нравится быть чудовищами, начнут рваться из клетки на волю. К слову, это даёт нам шанс. – Какой ещё шанс?.. – внезапное понимание ударило под дых и тут же перехватило горло. – Владька, как ты… Как ты можешь так вообще? Это же дети! Это твои друзья… – У меня нет друзей! – сверкнули синие фонари. – И детей здесь тоже нет, если ты не заметила. Дети закончились, когда вы бросили их под землёй. Якобы защитить и вылечить, а на деле – с глаз долой, из сердца вон! – Да! – выкрикнула Вера. Тут же испугалась, прикрыла рот ладонями. Со станции эхом ответил многоголосый рёв. – Да, я виновата. Да, я никогда себе этого не прощу. Но зачем ты делаешь с собой то же самое? – Чтобы жить и быть свободным, – отрезал Влад. – Допустим, я не задохнусь под водой; не знаю, не пробовал. Но рисковать не хочу. Так что сейчас ты мне озвучиваешь свой план, мы вносим в него поправки на хаос – и рвём отсюда когти. Он поднял руку. Вера сглотнула и снова отступила назад: из скрюченных пальцев сына медленно выдвигались тёмные матовые острия. Тот же покосился на собственную ладонь и негромко уточнил: – У тебя ведь есть план? * * * Решётку на входе в вентшахту Влад просто вырвал. Ну, не просто: очень аккуратно и тихо, с минимумом сопутствующих повреждений. Вера ещё раз потёрла остывшую кожу на предплечье, и с внутренней стороны проступила карта с пометками. «Датчики», – прочла она про себя. – Датчики, – согласно прошипело из темноты. – Исправно работали первые три года, потом кабель перетёрся. Это медтехи привыкли к «упырям», а электрика, да ещё и спеца по старому оборудованию, поди в тоннели загони. Идём. За спиной загудело, застучало сталью об сталь, загомонило – и унеслось в сторону станции. Не оглядываясь, Влад хмыкнул: – Соседи. Кто-то сбегал и предупредил. Сейчас всё метро на уши встанет, но клык даю – прорыв будет на нашем направлении. Следующая конечная, она уже наземная, а значит, штурмовать станут её. – Там три слоя силовых полей и гермоворота. Собственный голос показался Вере тусклым и невыразительным, хотя внутреннее «я» тряслось и завывало от ужаса. Она даже не могла сказать точно, чего – или кого? – боится больше. От Влада снова донёсся смешок: – Хорошо, дольше провозятся. Внимание охраны оттянут. – Но венткиоск – важный объект, – беспомощно и бессмысленно возражая, Вера уже нащупывала ботинком первую ржавую ступеньку наверх. – Оттуда не уберут, я читала протоколы… Влад буркнул нечто неразборчивое и обогнал на пару ступенек. «Мальчишка, – глупо потеплело в груди, и страх в ней внезапно растаял. – Упрямый, самоуверенный мальчишка. Совсем не изменился…» Вскоре лестницу стало видно – как и решётки венткиоска. Влад обернулся и приложил когтистый палец к губам. Синие искры в глазах тоже пригасли. Он постоял, нахохлившись и замерев, подобно искусно выполненной статуе. Потом поманил за собой, предупредив жестами: «Двое. Вооружены. Ещё тише». Придержал у самого проёма. Обнял и прошептал на ухо: – Я тоже виноват, мам. От пинка ржавая дверь сложилась пополам и вылетела на поляну. Вера не успела сообразить, что происходит. Ветер в лицо, удар об сырую перед рассветом землю, вспышки, громкие щелчки… Когда в животе остро и жарко куснуло, она догадалась. Догадалась – и прошептала: – Беги. Беги, сынок… * * * Влад стоит на пригорке за парком и слушает. По периметру воют сирены, кто-то на кого-то орёт, кто-то грохочет ботинками по трапам десантных ботов. Ветер потягивается и разбирает облака над востоком. Рассветное солнце заботливо щекочет белую кожу и отражается в яростно-синих глазах. – Я не чудовище, – бормочет Влад себе под нос. – Не чудовище! – голос набирает силу. – Нет! Слышишь, нет! – он рвёт связки, но ветру и солнцу всё равно. Тогда Влад разворачивается и идёт обратно. Туда, где пахнет тоннелями. Туда, где земля вздрагивает, а гермозатворы не успевают. Туда, где ещё бьётся сердце матери! О миленькие маленькие овечки, как вам живётся в этом уютном загоне? Аня Тэ