Ну вот и все. С разочарованием столь резким, как будто меня обокрали, я повернула голову, чтобы проследить, как он будет уплывать, как вдруг вода совсем рядом с моим камнем разверзлась и из нее стремительно, как пушечное ядро, вылетел дельфин. Он описал в воздухе дугу высотой по меньшей мере в целый ярд, снова упал, гулко шлепнув по воде хвостом, и понесся вперед точно торпеда, одним махом оказавшись от моей скалы в двадцати ярдах, и, поднявшись на хвосте, вновь одарил меня этим лучистым, добродушно-насмешливым взглядом. Представление было совершенно очаровательным, и я не могла ему противиться. – Ну ладно, – тихо сказала я. – Иду к тебе. Но, милый мой, если ты снова меня опрокинешь, я сама тебя утоплю, так и знай! И я свесила ноги в воду, собираясь соскользнуть с камня. Мимо меня в сторону моря снова с забавным высоким жужжанием пронеслась пчела. Что-то – должно быть, рыбешка – плеснулось на волнах позади дельфина, подняв маленький фонтанчик белопенных брызг. Но пока я рассеянно гадала, что же это может быть, гудение раздалось снова, уже ближе… снова плеск воды и необычное тоненькое повизгивание, точно дернули натянутую проволоку. И тут я все поняла. Мне уже доводилось слышать этот звук прежде. Пчелки и рыбки были тут совершенно ни при чем. Это свистели пули, скорее всего выпущенные из винтовки с глушителем, а одна из них срикошетила от поверхности воды. Кто-то стрелял в дельфина из леса над бухтой. В первый миг мне даже не пришло в голову, что я и сама подвергаюсь опасности угодить под рикошет. Я просто пришла в ярость и не могла не попытаться положить этому конец, и поскорее. Нельзя же так! Дельфин покачивался на волнах, улыбаясь мне, а тем временем какой-то гнусный «спортсмен» наверняка уже снова прицеливался… Судя по всему, он не заметил меня в тени сосен. – Прекратите стрельбу! – закричала я во весь голос. – Немедленно прекратите! – И бросилась в воду. Вряд ли кто-нибудь стал бы стрелять, когда есть шанс попасть в меня… Я ринулась в полосу света, неловко пытаясь бежать по грудь в воде, от души надеясь, что столь бесцеремонное и шумное приближение вспугнет дельфина и заставит уплыть из опасной зоны. Так и вышло. Он позволил мне приблизиться на несколько футов, но, когда я кинулась дальше, протянув руку, словно пытаясь коснуться его, тихонько вильнул в сторону, нырнул и исчез. Я стояла по грудь в воде, оглядывая море. Ничего. Оно простиралось, пустое и безмолвное, к бесплотным, расплывчатым холмам далекого материка. Рябь, поднятая дельфином, добежала до берега и затихла с невнятным плеском. Дельфин исчез. И волшебство исчезло вместе с ним. Передо мной остался всего лишь небольшой, хотя и премилый пляж, над которым засел в засаде какой-то неприятный и, наверное, расстроенный неудачей тип с ружьем. Я повернулась и посмотрела на окружавшие залив утесы. Первое, что бросилось мне в глаза, – это нависающие высоко по самому центру бухты верхние этажи какого-то здания, похоже Кастелло деи Фьори, вздымающего свои несоразмерные и нелепые башенки на фоне дубов, кедров и средиземноморских кипарисов. Дом стоял довольно далеко от обрыва, так что окон первого этажа видно не было, но к краю утеса над морем выходил широкий балкон или терраса. Заросли цветущих кустов, покрывающих отвесную неровную стену утеса, загораживали террасу от расположенного прямо под обрывом пляжа, но с того места, где я стояла сейчас, можно было отчетливо разглядеть всю длину балюстрады, поросшие мхом статуи по углам, пару каменных вазонов с цветами, ярко выделяющимися на фоне темных кипарисов, и, на некотором отдалении от перил, стол и кресла в тени каменной сосны. И полускрытого в этой тени человека, глядящего на меня. Секундного наблюдения хватило, чтобы понять, что он не может быть сэром Джулианом Гейлом. Даже издалека я не уловила в нем ничего знакомого. Для сэра Джулиана он был слишком смугл, слишком небрежен в движениях и определенно слишком молод. Вероятно, рассудила я, это садовник, тот самый, что сбрасывает нарушителей с обрыва. Что ж, если садовник сэра Джулиана завел привычку постреливать для забавы куда ни попадя, самое время ему бросить это дело. Не успел дельфин и двух раз показаться на поверхности, как я уже выскочила из воды, натянула туфли, обмоталась полотенцем и помчалась вверх по обветшавшим ступеням, ведущим куда-то за обрыв – насколько можно было судить, как раз к террасе. Сверху раздался крик, и я подняла голову. Незнакомец подошел к балюстраде и перегнулся через перила. Я едва различала его сквозь густую пелену гибискуса и папоротника, но разглядела, что он не похож на грека, а стоило мне на миг остановиться, как он прокричал по-английски: «Туда, пожалуйста!» – и махнул рукой в сторону южного края бухты. Я проигнорировала этот жест. Кем бы там он ни был – скорее всего, не садовником, а каким-нибудь гостем Джулиана Гейла, – я твердо решила разобраться с ним здесь и сейчас, пока мой гнев еще не успел остыть, а не ждать, когда нам доведется столкнуться на каком-нибудь светском приемчике у Филлиды… «Но послушайте, мистер Как-вас-там, совершенно незачем стрелять в дельфинов, они абсолютно безвредны». Все эти старые как мир вежливые увещевания, тысячекратно звучавшие перед безмозглыми любителями охоты, стрелявшими или ловившими в капканы барсуков, пустельг, выдр – безвреднейших существ, убиваемых лишь потому, что кому-то взбрело в голову прогуляться с собакой в погожий денек. Нет, на этот раз я разозлилась не на шутку, и злость придала мне храбрости. Не стану откладывать, выскажу ему все, что у меня накопилось. Пришпориваемая этими мыслями, я одним махом взлетела по ступеням, словно выпущенная из ракетницы петарда. Крутая и неровная лестница вилась сквозь самую гущу зарослей, огибая подножие утеса, а потом резко поднималась сквозь кусты мирта и жасмина и заканчивалась пологой лужайкой, испещренной бликами солнечного света. Незнакомец уже поджидал меня там, всем видом излучая раздражение, – верно, поспешил навстречу с террасы, чтобы перехватить меня. Только остановившись и вызывающе уставившись на него, я вдруг осознала, в каком невыгодном положении нахожусь, особенно по сравнению с ним. Ему пришлось всего лишь спуститься примерно на пятьдесят футов – мне же пулей взлететь на сто или больше. Он, должно быть, имел полное право находиться здесь – я же нет. К тому же он занимался своим делом, которое никоим образом меня не касалось. Более того, он был полностью одет, а я примчалась в купальнике и обмотанном поверх полотенце, мокром и бесформенно свисающем по бокам. Судорожно кутаясь в него, я старалась отдышаться, чувствуя еще большую ярость, чем прежде. Но ничего не выходило, я не могла вымолвить ни слова. Поэтому первым заговорил мой противник – не агрессивно, но и не то чтобы вежливо: – Здесь, знаете ли, частное владение. Не будете ли вы столь любезны спуститься той же дорогой, что и пришли? Эта тропа ведет только к террасе, а оттуда к дому. Я наконец слегка отдышалась и не стала тратить даром ни времени, ни слов. – Зачем вы стреляли в дельфина? Он потемнел, словно я вдруг ударила его по лицу. – Зачем я что? – То, чем только что занимались. Разве вы не стреляли в дельфина в бухте? – Дорогая моя де… – Он спохватился и произнес уже иным тоном, словно обращаясь к помешанной: – О чем вы говорите? – Не притворяйтесь, будто не знаете! Это наверняка вы! Раз уж вы такая гроза нарушителей и посторонних, то кому бы еще? – Я тяжело дышала и трясущимися руками неловко прижимала к себе полотенце. – Кто-то стрелял в него, только что, несколько минут назад. Я была там и видела вас на террасе. – Безусловно, я был на террасе и видел дельфина. А вот вас нет, пока вы не закричали и не выскочили из-под деревьев. Но вы, вероятно, ошиблись. Никто не стрелял. Я бы непременно услышал выстрелы. – Ну разумеется, стреляли с глушителем, – нетерпеливо перебила я. – Говорю же вам, когда стреляли, я была там, внизу! Неужели вы считаете, я бы помчалась сюда просто так, ради забавы? Это были самые настоящие пули! Я могу узнать рикошет, когда его слышу. При этом заявлении незнакомец нахмурился и, сведя брови, уставился на меня, как будто в первый раз увидев во мне человека, а не какую-то докуку, которую надо как можно скорее спихнуть вниз с утеса. – Зачем же тогда вы прыгнули в воду рядом с дельфином? – Ну это же очевидно! Хотела прогнать, пока его не ранили! – Да ведь вас саму могли серьезно ранить. Или вам неизвестно, что пули отскакивают рикошетом от воды точно так же, как и от камней? – Само собой, известно! Но надо было что-нибудь предпринять, как по-вашему? – Отважная девушка. Голос его звучал так сухо, что моя остывшая было ярость вспыхнула с новой силой. – Вы мне не верите, да? – с жаром произнесла я. – Говорю же вам, это чистая правда! Тут и в самом деле стреляли, и я, разумеется, прыгнула в воду, чтобы это прекратить. Я же понимала, что вы не станете стрелять, если в воде будет кто-нибудь, кроме дельфина. – Знаете ли, – произнес он, – так у вас не получится. Или то, или другое. Либо я стрелял, либо я не верю, что здесь вообще стреляли. Но не оба варианта сразу. Можете выбирать сами. На вашем месте я бы остановился на втором. Я имею в виду, это ведь неправдоподобно, верно? Даже предположив, что кому-то вздумается стрелять в дельфина, зачем использовать глушитель? – Это я вас спрашиваю, – заявила я. На миг мне показалось, что я зашла чересчур далеко. Губы незнакомца сжались, а в глазах вспыхнул сердитый огонек. Ненадолго наступило молчание. Он, хмурясь, мерил взглядом меня, а я – его. Только теперь я как следует разглядела своего противника. Он оказался крепким и стройным человеком лет тридцати, небрежно одетым в свободные брюки и рубашку без рукавов, выставлявшую напоказ грудь и руки – они вполне могли бы принадлежать любому из голоруких и голоногих греков-чернорабочих, которых я видела на строительстве дорог. Как и у них, волосы и глаза у него были темными-претемными. Но что-то в форме рта, одновременно чувственного и чувствительного, противоречило первому впечатлению, будто это личность чисто физического склада. Сразу становилось понятно, что имеешь дело с человеком вспыльчивым, часто испытывающим агрессивные импульсы, но привыкшим сполна расплачиваться за них перед самим собой. Какое впечатление сложилось у него обо мне, я и думать боялась: мокрые волосы, раскрасневшееся лицо, полусмущенная ярость и это чертово полотенце, что так и норовило сползти… Но в одном я точно была уверена: в эту самую секунду на него накатил один из его пресловутых приступов гнева. По счастью, незнакомец сдерживался… пока что. – Что ж, – коротко сказал он. – Боюсь, вам придется удовольствоваться лишь моим словом. Я не стреляю в животных – ни из винтовки, ни из рогатки, ни из чего-либо еще. Довольны? Ну а теперь, с вашего позволения, я был бы крайне признателен, если бы вы… – Ушла той же дорогой, что и пришла? Хорошо. Я все поняла. Простите, наверное, я ошиблась. Но вот насчет выстрелов не ошиблась точно. Не больше вашего представляю, кому и зачем понадобилось это делать, но факт остается фактом: в дельфина кто-то стрелял. – Под ничего не выражающим взором незнакомца я начала сбиваться и запинаться. – Послушайте, не хочу больше докучать вам, но просто не могу взять и бросить все это дело… Такое ведь может повториться снова… Раз уж это не вы, у вас есть хоть малейшее представление, кто бы это мог быть? – Нет. – Быть может, садовник? – Нет. – Или арендатор виллы Рота? – Мэннинг? Напротив, если вам требуется помощь в вашей защитной кампании, я бы предложил отправиться прямиком на виллу Рота. Мэннинг фотографировал этого дельфина много недель подряд. Собственно, это он и приручил его с самого начала, он и тот греческий паренек, который на него работает. – Приручил? А… понимаю. Ну тогда, – запинаясь, добавила я, – это и вправду не он. Мой собеседник промолчал – похоже, с безразличным терпением ждал, пока я уйду. Я прикусила губу, находясь в жалком замешательстве и чувствуя себя дура дурой. (И почему это всегда чувствуешь себя дураком, когда действуешь из лучших побуждений, которые более умудренные люди зовут сентиментальностью?) Я вдруг заметила, что вся дрожу. Гнев и энергия разом оставили меня. В тени на поляне было довольно прохладно. – Хорошо, – сказала я, – наверное, я постараюсь поскорее повидаться с мистером Мэннингом, а если и он не сможет помочь, то, надеюсь, мой зять сможет. Я имею в виду, раз уж тут частные владения, и берег тоже, то мы ведь вправе помешать всяким нарушителям, верно? – Мы? – быстро повторил он. – Ну, хозяева этого имения. Я Люси Уоринг, сестра Филлиды Форли. Насколько понимаю, вы гостите у сэра Джулиана? – Я его сын. Так вы мисс Уоринг? Не знал, что вы уже здесь. – Казалось, он замялся в нерешительности, словно собираясь извиниться, но вместо этого спросил: – А сам Форли сейчас дома? – Нет, – коротко ответила я и повернулась, собираясь уйти. За мою сандалию зацепился побег папоротника, и я нагнулась, чтобы снять его. – Простите, если был несколько резок. – Голос Гейла-младшего ничуть не смягчился, но, возможно, это объяснялось смущением. – Мы тут хлебнули хлопот с разными приезжими, и мой отец… он болел и приехал сюда выздоравливать, так что, сами понимаете, ему нужна тишина и покой. – Разве я похожа на охотницу за автографами? В первый раз в глазах моего собеседника вспыхнула искорка веселья. – Пожалуй, нет. Но ваш дельфин был даже большей достопримечательностью и приманкой, чем мой отец: каким-то образом вся округа прослышала, что он дает себя фотографировать, а потом поползли слухи, будто здесь снимается кино, так что в залив стали наведываться лодки с зеваками, не говоря уже о тех, кто приходил пешком через лес. Все это стало немножко утомительно. Я лично не возражаю, если людям хочется попользоваться пляжем, но они всегда приходят с транзисторами, а этого я уже вынести не могу. Я по профессии музыкант и приехал сюда работать. – Он чуть помолчал и сухо добавил: – А если вы думаете, что это дает мне прекрасную причину пожелать избавиться от дельфина, могу только еще раз заверить вас, что мне это и в голову не приходило. – Что ж, – отозвалась я, – похоже, больше говорить не о чем, правда? Простите, если прервала вашу работу. Сейчас я уйду, и вы сможете к ней вернуться. Всего хорошего, мистер Гейл. Мой исполненный величия уход был несколько испорчен тем, что проклятое полотенце зацепилось за папоротник и слетело с меня. Я потратила целых три отвратительные минуты на то, чтобы высвободить его и водрузить на надлежащее место. Впрочем, я могла бы и не беспокоиться за свое достоинство: Гейл уже ушел. Откуда-то сверху, раздражающе близко, послышались голоса – вопрос и ответ, такие короткие и небрежные, что уже сами по себе были просто оскорбительны. А потом тишину недвижного воздуха нарушила музыка – вырвавшийся на волю поток звучных аккордов, то ли из граммофона, то ли включили радио. Можно было не сомневаться, что я уже забыта.