– Потому что иначе его мать не сможет поверить, что он погиб? Мэннинг кивнул: – Потому что сейчас она все равно будет надеяться, хотя никакой надежды нет, будет сидеть и ждать его возвращения. А когда, то есть если его тело все-таки вынесет на берег, ей придется заново переживать весь этот кошмар. – Будем надеяться, что тело вынесет на берег поскорее, – сказала Филлида. – Очень сомневаюсь. Ветер и волны должны были отнести его в другую сторону. А если его найдут на албанском побережье, мы можем об этом даже и не узнать. Она может ждать сына годами. – Совсем как его отца, – заметила я. Мэннинг несколько секунд глядел на меня невидящим взором. – Его отца? О боже, да. Об этом-то я и забыл. – Тогда, ради всего святого, и не вспоминайте, Годфри! – встрепенулась Филлида. – Не надо растравлять себя еще больше! Ситуация достаточно ужасна и без ваших попыток обвинить себя в том, чему вы никак не могли помочь и что не могли предотвратить! – Хотелось бы, чтобы его мать и сестра это поняли. – Ну конечно поймут! Когда первое потрясение уляжется, поговорите с ними, расскажите все так, как сейчас рассказали нам. Вот увидите, они примут случившееся, даже и не подумав никого винить или восхвалять – точно так же, как принимают все, что ни пошлет им судьба. Таков уж этот народ. Крепкий, как скалы его родного острова, и вера его столь же нерушима. Мэннинг поглядел на мою сестру с некоторым удивлением. Люди, привыкшие видеть Филлиду – капризную, легкомысленную и прелестную бабочку, какой она была в повседневной жизни, – всегда удивляются, открыв для себя ее подлинную суть: надежное, материнское тепло. Помимо изумления на лице Годфри читалась и благодарность, словно он получил отпущение грехов и это было для него очень важно. Филлида улыбнулась ему: – Ваша беда в том, что вы не только пережили ужасное потрясение и кошмарный шок, но и боитесь предстать перед Марией и выдержать сцену, и я вас нисколько не виню. – Ее прямота действовала столь же утешительно, сколь и подавляюще. – Но можете не волноваться. Никакой сцены не будет. Им с дочерью вряд ли придет в голову вас о чем-то расспрашивать. – Вы не совсем понимаете. Ведь Спиро не собирался выходить со мной в море вчера ночью, у него было назначено в городе какое-то свидание. А я убедил его отменить встречу. Его мать до последней минуты даже ничего и не знала. – Ну так что? Без сомнения, вы, как всегда, собирались заплатить ему сверхурочные, верно? Я, во всяком случае, так думаю… да-да, Мария мне все рассказывала. Поверьте, они были безмерно благодарны вам за то, что вы дали ему работу и с неизменной щедростью платили за нее. Спиро был о вас самого высокого мнения, и Мария тоже. Силы небесные, вам ли тревожиться, что они вам скажут? – Как вы думаете, я могу им что-нибудь предложить? – Деньги? – Филлида свела брови. – Не знаю. Надо подумать. Не представляю, что они теперь будут делать… Но об этом пока что рано тревожиться. Я задам им пару деликатных вопросов и сообщу вам, договорились? Но прошу вас, когда пойдете домой, лучше заберите эти снимки с собой. Я не успела их как следует просмотреть, но не хотелось бы, чтобы Мария наткнулась на них в такое тяжелое для нее время. – Боже!.. Да, конечно, непременно заберу их. Он взял папку со стола и нерешительно остановился, словно не вполне представляя, что делать дальше. Одна из привычек, вбитых мне моей профессией, – это наблюдать лица и вслушиваться в голоса, а если человек в это время переживает какое-то потрясение или стресс – тем лучше. Как актриса я никогда не достигну высшего уровня, зато здорово наловчилась разбираться в людях. И сейчас в нерешительности и жажде ободрения Годфри Мэннинга я ощущала что-то совершенно ему не присущее. Контраст между впечатлением, которое производил этот человек, и тем, во что превратил его шок, был чрезмерен – все равно что смотреть на фальшивящего актера. Я просто не могла этого вынести и спросила – торопливо и, наверное, не слишком тактично, словно необходимо было любой ценой отвлечь его: – А это фотографии для вашей книги? – Часть из них. Я принес на днях показать их Фил. Хотите посмотреть? Он быстро подошел и положил папку на низкий столик перед моим креслом. По чести говоря, мне не очень-то хотелось сейчас рассматривать снимки, среди которых, скорее всего, были и фотографии погибшего юноши, но Фил не стала возражать, а Годфри Мэннингу, совершенно очевидно, это могло принести хоть какое-то облегчение. Поэтому я промолчала, а он вытащил кипу снимков большого формата и начал раскладывать их передо мной. На первых фотографиях были главным образом пейзажи: отвесные утесы и ослепительное море, яркие цветы, распластавшиеся по залитым солнцем скалам, крестьянки с их осликами и козами, бредущие между живыми изгородями из цветущих белоснежных яблонь и пурпурного ракитника или склоняющиеся с грудами разноцветной одежды для стирки над каменными купальнями. И море – оно присутствовало почти на всех снимках: обрамленный водорослями край заводи, или гребень бегущей волны, или хлопья пены на мокром песке. И одна совершенно чудесная фотография: узкая бухточка среди скал, посередине которой, улыбаясь и кося на камеру ярким смышленым глазом, качался на волнах дельфин. – Ой, глядите, дельфин! – воскликнула я, в первый раз вспомнив свое утреннее приключение. Годфри Мэннинг с любопытством посмотрел на меня, но не успела я ничего добавить, как Филлида уже отложила снимок в сторону и я увидела прямо перед собой фотографию погибшего юноши. Он был очень похож на сестру: круглое лицо, широкая улыбка, загорелая кожа и копна густых черных волос, жестких и упругих, как вереск. Я сразу поняла, что имел в виду Годфри, называя паренька прирожденной моделью. Крепкое тело и широкая шея, придающие Миранде тяжеловатый, крестьянский вид, превратились у Спиро в классический образец мужской силы, знакомые, намеренно подчеркнутые скульптурные формы. На фоне моря и скал юный грек казался столь же неотъемлемой частью пейзажа, как колонны храма на мысе Сунион. Я мучительно гадала, как нарушить затянувшееся молчание, но сестра сделала это легко и непринужденно: – Знаете, Годфри, я более чем уверена, что позднее, когда боль утраты немного утихнет, Мария будет рада получить какую-нибудь из этих фотографий. Почему бы вам не напечатать для нее несколько штук? – Думаете, ей захочется… А что, пожалуй, идея. Да, конечно, и заключу фотографию в рамочку. – Мэннинг начал укладывать снимки обратно в папку. – Как-нибудь поможете мне выбрать, какая, по вашему мнению, ей больше понравится? – О, здесь не может быть никаких вопросов, – отозвалась Филлида, вытаскивая из груды снимков один. – Эта. Я много лет ничего лучше не видела, и он так похож на себя. Годфри бросил короткий взгляд на фотографию: – А, да. Удачный снимок. – Голос его был совершенно бесцветен. Я ничего не сказала, завороженно уставившись на снимок. Там был дельфин, дугой прогнувшийся над бирюзовым морем, черная спина усеяна серебряными каплями. А рядом с ним по пояс в воде, смеясь и протянув руку к дельфину, словно чтобы погладить его, стоял загорелый обнаженный юноша. Его прямое, точно стрела, тело разрезало арку, образованную серебряным дельфином, ровно в точке, известной художникам как золотое сечение. Это было одно из тех чудес фотографии – умение и случай, сошедшиеся вместе, чтобы запечатлеть слияние света, цвета и материи в безупречный миг, пойманный и остановленный навсегда. – Бесподобно! – выдохнула я. – Иного слова не подберешь! Словно миф, ставший реальностью! Если бы я не видела дельфина собственными глазами, непременно решила бы, что это подделка! Мэннинг смотрел на фотографию без всякого выражения, но теперь улыбнулся: – О, какая там подделка. Спиро приручил для меня этого красавца, и дельфин каждый раз приплывал поиграть, когда Спиро шел купаться. Это было крайне общительное и дружелюбное существо, бездна личного обаяния. Так вы сказали, что видели его? – Да. Как раз пошла на пляж, а он приплыл поглядеть на меня. Более того, скажу вам, сегодня утром вы чуть было не лишились вашего любимца раз и навсегда. – Чуть не лишился дельфина? – переспросила Фил. – О чем, ради всего святого, ты говоришь? – Кто-то стрелял в него, – твердо заявила я. – Я как раз примчалась со всех ног, чтобы рассказать, но тут такие новости – все остальное сразу из головы вон. Только сейчас вспомнила. – Я бросила взгляд на Годфри. – Когда я была в бухте, наверху, в лесу, бродил кто-то с ружьем и стрелял по дельфину. Не окажись там я и не отгони дельфина прочь, этот кто-то, скорее всего, убил бы его. – Но… но это невероятно! – Новость заставила Мэннинга на время позабыть о смерти Спиро. Он нахмурился и уставился на меня. – Кто-то стрелял из леса? Вы уверены? – Совершенно уверена. И что еще хуже, винтовка была с глушителем, так что это не просто какой-то спортсмен, охотившийся на зайцев и решивший по ходу дела развлечься стрельбой в дельфина. Это была злонамеренная попытка убить именно его. Я сидела под деревьями и думаю, тот тип меня не видел. Но когда я завопила и бросилась в воду, стрельба прекратилась. – Но, Люси! – пришла в ужас Филлида. – Тебя ведь могло ранить! – Это мне как-то не пришло в голову, – призналась я. – Я так разозлилась, что думала только, как бы его остановить. – Никогда тебе ничего не приходит в голову! Вот увидишь, как-нибудь тебя и вправду ранят. – Сестра повернулась к Годфри, то ли возмущаясь, то ли смеясь. – Она всегда такая. На свете есть только одна вещь, из-за которой она совершенно слетает с катушек, – животные. Спасает даже тонущих в ванне ос и пауков, да что там – даже червяков, которые после дождя выползают на дорогу. Что самое смешное, они ее понимают. Как-то раз она взяла гадюку голой рукой, а та ее не укусила. – Наверное, просто замерзла, – отрывисто произнесла я, смутившись под озадаченным взглядом Мэннинга, как будто меня обвиняли в чем-то противоестественном, и добавила в свое оправдание: – Не могу выносить, когда с кем-то плохо обходятся, вот и все. Так что с сегодняшнего дня стану сама приглядывать за ним, раз уж все равно собираюсь купаться каждый день. Этот ваш дельфин получил личную телохранительницу, мистер Мэннинг. – Рад слышать. – Все равно не могу поверить, – сказала Фил. – Кто бы мог бродить по этим лесам с ружьем? На миг мне показалось, будто Годфри хочет что-то ответить, но он снова принялся собирать снимки и, положив в папку последний, резко захлопнул ее. – Ума не приложу. – И мне: – Полагаю, вы никого не видели? – А вот и видела. Я была вознаграждена: это заявление стало сенсацией. Филлида с тихим вскриком поднесла руку туда, где приблизительно должен был находиться Калибан. – В самом деле? – быстро произнес Годфри Мэннинг. – Где? Полагаю, вы были слишком далеко, чтобы разглядеть, кто это был? – В самом деле, в лесу под террасой Кастелло, и я его прекрасно разглядела, он – чудовище! – с жаром продолжала я, пытаясь ответить на все вопросы сразу. – Сказал, будто он сын Джулиана Гейла, и… – Макс Гейл! – Это Филлида, недоверчиво. – Люси, ты пытаешься уверить меня, будто Макс Гейл бегал по лесу с ружьем, паля во всех встречных и поперечных? Не будь дурочкой! – Ну, он говорит, что это не он, – признала я, – и успел избавиться от винтовки, так что я ничего не могла доказать, но я ему не верю. У него такой вид, будто он способен на что угодно, а со мной он вел себя возмутительно грубо, причем без всякой причины. – Вы вторглись в частные владения, – суховато заметил Годфри. – Даже если и так, все равно это не может быть он! – уверенно заявила моя сестра. – Пожалуй, да, – кивнул Годфри. Филлида пристально поглядела на него: – Что такое? – Да нет, ничего. Но о чем бы он ни умолчал, она, очевидно, поняла его и без слов. Глаза ее расширились. – Но с какой стати?.. – Она осеклась и, как мне показалось, резко побледнела. – О боже, думаю, это и вправду вполне вероятно! Но, Годфри, это же ужасно! Если он доберется до ружья!.. – Именно. И если уже добрался, Гейл, само собой, его покрывает. – Хорошо, но нам-то что делать? Я имею в виду, если существует реальная опасность… – Отныне ни малейшей, – спокойно заверил ее Мэннинг. – Послушайте, Фил, все будет хорошо. Если Макс Гейл прежде и не знал, то теперь знает, и ему хватит здравого смысла хранить подобные вещи подальше от старого джентльмена. – Как? – вскричала Филлида. – Нет, вы ответьте мне – как? Вы когда-нибудь были в этом жутком музее? – Нет. А что такое? Там есть оружейная комната или что-то в этом роде?