Женька, как советовал ему Бабкин, внимательно присмотрелся к механику. Он увидел рыхлые плечи, весело углядел уже заметный животик, обтянутый резинкой трусов, и не удержался: — Вот странно: как лодырь, так жирный! Механик встал, живо натянул брюки, рубашку и приказал Женьке: — Пойдем! — Нет уж, — отвечал осторожный Женька. — Я уж тут лучше! Механик невесело рассмеялся: — Чудак человек. Не бойся, пойдем! Женька и сам видел: не ударит, но на всякий случай некоторое время следовал в отдалении, мимо свеклы, мимо брюквы. Механик рассеянно смотрел по сторонам. Над капустой развевался диковинный флаг. Он спросил: — Кто это? Романтики редиски? — Ребята, кто же! — ответил ему Женька. — Школьники! Который год работают в совхозе школьные бригады. Их с охотой берут в любое отделение. Девчонки в купальниках и мальчишки в плавках жарятся на солнце, остывают под душем дождевалки или в реке, грызут, как зайчата, капусту да морковку и наперегонки таскают полные корзинки. У них свой лагерь, где на палатках нарисованы смешные звериные морды, на щите выведены цифры серьезных обязательств, а высоко на мачте, на виду у всех, гордо реет бригадный флажок, хорошо платит Громов помощникам. — Надо же, — покачал головой механик, проходя мимо школьников. — Работнички! А это вон кто? Ваши, что ли? — Наши! — сурово отвечал Женька. — А вон — городские. — И тоже вкалывают, — скривился механик. — Герои… — Да уж, не спят! Не лодыри, как ты! — И ты так думаешь про меня? — прямо спросил Женьку механик. Женька пожал плечами. — Народ говорит… Ему виднее. Механик задержал шаг. На свекле гнулись студентки, баржу с овощами разгружали заводские, студенты в зеленых робах строили домики. Механик спросил, тыча пальцем: — Это чего тут растет? Кабачки? — Турнепс, — едва глянул Женька и небрежно пояснил: — Кормовая репа. — А-а, — удивился механик. — Вот так, — усмехнулся Женька. Рабочий поселок встретил их тишиной и шелестом тополей. Бродили по тени куры, сидели на скамеечке старухи. — Лодырь, говоришь? — остановился вдруг механик, и голос его так зазвенел, что Женька понял: влип. Он повертел головой: куда бы в крайнем случае кинуться, но механик уже крепко взял его за локоть, подвел к скамейке. — Народу, говоришь, виднее? А вот мы народ и спросим! — Он обратился к старушкам: — Мамаши, вы меня знаете? — Те согласно закивали. — Скажите тогда: я — лодырь? — Да что ты, милый! Господь с тобой. Что ты такое говоришь! — Старушки зашумели все сразу. — Понял? — торжественно спросил механик Женьку. — Двигаем дальше. В мою хату. Хата оказалась высокой, с самодельными колоннами. Они ступили на широкий двор, выложенный плиткой. Из-под шиферной крыши будки скалилась породистая собака. За оградой шумели яблони, кроны их были перетянуты широкими резиновыми поясами. — Зачем? — настала очередь удивляться Женьке, а механик, как ребенку, пояснял ему: — Чтобы ветром не разодрало, не сломало. А вот это — трактор, сам собрал, по гаечке. — Ишь ты! — Женька уселся перед двухколесным трактором, который был ростом не выше мотоцикла. Над трактором и над Женькой величественно возвышался механик. Женька сунулся в огород — там ровно и густо рос чеснок да чеснок. — Зачем столько? Лучше цветы! — Ты прав, — согласился механик. — Весной цветы — это рублики! Только тепличку построить… Тогда на базаре и встать не дадут! — Он подмигнул: — Это тебе не турнепс — кормовая репа! Женьке стало скучно. Он рассеянно обозревал железную крашеную крышу над поленницей, дачный туалет цвета слоновой кости. Спросил: — В доме газ, а зачем дрова? — Что же, выбросить, раз было куплено! Женька колупнул краску на туалете — не сдиралась. — Все на совесть! — хвалился механик. — Это, брат, особый лак, такого не купишь! Между прочим, туалет для дачников. Для себя — в доме, настоящий. Женька не выдержал. — Пойду я, — сказал он, поворачиваясь к воротам, но механик отворил туалет и показал внутренний опрятный вид, где все на месте — и крючок, и крышечка. — Ты и невесте это показывал? — спросил Женька, хороня улыбку. — Она бы хозяйкой была, горя не знала, — задумчиво проговорил механик. — Я ведь все сам да сам, я все умею… Он печально замолчал, молодой да красивый. Глядя на его мощные плечи, Женька вслух подумал: — Да, прогадала девка. Такое счастье упустила. — Ладно уж тебе, — махнул рукой механик. Он повел гостя на веранду, вытащил бутылку вина. — Выпьешь? Женьку перекосило: после теткиной выпивки и сейчас голова болит. — Нет, — покачал он головой. — Печень! — И ткнул себя в живот, в самый пупок. Механик не очень-то огорчился. Он быстро спрятал бутылку и пошел провожать Женьку. Они медленно шагали к мосту. По дороге механику кивали старики, кланялись со скамеечки старушки, одобрительно посматривали молодицы с авоськами, а он шагал, важный, гордый, по самой середине улицы. Загудел завод. Механик остановился и сказал Женьке: — Давай здесь народ переждем, ну его! Они стали в тень, а мимо повалили заводские — старые, молодые, разные. Женька повертел головой, выбрал одного, седоватого, подбежал к нему и, кивая в сторону механика, сказал: — Папаша, минуточку! Вы его знаете? Седоватый всмотрелся и, как механик ни отворачивался, разглядел его. Хмуро ответил: — Кто ж его не знает, лодыря! МАШИНА Все течет, все меняется: темнее стала река, беспокойнее ветер, задумчивей Женька. Он часто вылезает на высокий берег под низкие облака и глядит на Мишино поле. Там бегает шассик, шагает важный Павлуня, суетятся бабушки. — Чего ты тут сидишь? — спрашивает Женьку Саныч. — Чего ты высидишь? Иди к Бабкину! Ушел бы Женька, да совесть не велит. Вот все бы, казалось, ладно выходит у Женьки: работа не пыльная, начальство далеко, никто жить не учит, а тошно. Подойти бы к Бабкину и прямо сказать: «Не могу один, примите в компанию!» Но как вспомнит Женька длинные грядки — так страх берет. Однажды Женька увидел на Мишином поле народ и машины. Гудел апельсиновый трактор, скобой выпахивая морковку, на дороге выставились первые мешки. «Началось!» — понял Женька и со всех ног побежал к людям.