Павлуня отворил дверь. И пока одевался, Женька стоял над душой и вздыхал. Наконец парни побежали к клубу, где стоял уже совхозный автобус. Рыбаки подходили дружно, все занимали свои места — давние, любимые: кто поближе к окошку — на дорогу глядеть и мечтать, кто подальше, в угол — спать. Павлуня с трудом протащил в дверку накануне сколоченный короб, оглянулся: куда бы сесть. — Давай на пол! — сказал ему Женька. И Павлуня уселся прямо в проходе, на свой ящик, который всю дорогу трещал под ним, грозя развалиться. — Поехали! — торопили рыбаки водителя. — А Пузырь? — обернулся тот к Боре Байбаре. Модест был яростным любителем подледного лова и не пропускал ни одной рыбалки. — Заедем! — сказал комсорг. Показались черные окна Хорошова. Только в одном доме они желто светились. От калитки к автобусу поспешил человек, тоже с ящиком на плече и с пешней в руке. — Доброе утро! — сказал, втискиваясь, Иван Петров. — А Модест не поедет — болен. — Паша, сходи, — попросил Боря Байбара. Павлуня замешкался в недоумении, но на него так закричали со всех сторон рыбаки, что он, не раздумывая больше, побежал к знакомой калитке. Павлуня прошел на кухню и, помня запрет, остановился на пороге. — Проходи, чего ты, — тихо сказал ему Модест. Он стоял тут же, у печки, прислонясь к ней спиной. — Ждут, — кивнул Павлуня на окно. Модест вздохнул. — Горе у меня, — сказал он без своей всегдашней важности. — Вика ушла. Павлуня не стал ничего спрашивать: все было понятно и без слов. Ему бы утешить Модеста — не умел он этого делать, а к тому же за окном просигналил автобус. — А я вот, — развел руками Павлуня, — первый раз… Модест посмотрел на него. — Шубу зря надел — жарко будет, — сказал опытный рыбак. — И галоши привяжи — потеряешь в снегу. — Ага, — сказал Павлуня, жалея бедного Пузыря с его обвисшими баками. Еще раз длинно загудел автобус. Модест вытащил из-за печки отточенную пешню: — На! А лом свой выкини, не смеши народ. — Спасибо. — Павлуня нерешительно принял подарок. — Тебе спасибо, — сказал Модест. Он проводил его до калитки и, стоя в одной майке на морозе, попросил: — Заходи, а? — Скорей, заснул, что ли?! — надрывались из автобуса. Павлуня влез в него молчком. Автобус тронулся. У ног Павлуни сверкала пешня, острая, как боевая пика. Иван Петров на нее поглядывал, но молчал. Рассветало. Они ехали лесом. В елочки да сосенки убегали следы лыж. Сами лыжники мелькали там и сям в ярких куртках. — Пижоны! — презрительно процедил Иван Петров. — Шныряют, словно волки! Нету отдыха лучше, как возле лунки: не поймаешь, зато надышишься. Помечтаешь в тишине, на природе. Не улов дорог — здоровье не купишь. Дорога становилась все оживленней. В одну и ту же сторону торопились пешие и колесные, ехали грузовики, мотоциклы, тяжело переваливались автобусы. Прошмыгнул туда же «газик» Василия Сергеевича Аверина. Иван Петров встревожился, завозился: — Не иначе как на наши места нацелились! Наконец автобус остановился на высоком берегу длинного озера. Совхозные, высыпав из духоты, с горечью посматривали на издолбленный лед, на черные фигурки, которые сидели, бродили, колотили лунки или просто прыгали на морозце. Стояло немало пленочных колпаков, из-под которых валил сигаретный дым. Гам плыл над озером. Совсем напрасно Иван Петров разогнался посидеть да помечтать в тишине: слишком много таких мечтателей собралось на одном озере. — Ну и долго думать будем? — Женька с крутого берега поехал на пустом гремучем ящике. За ним проворно стал спускаться Иван. Позади всех тащился Павлуня в своей боярской шубе. Он сразу оставил галоши в сугробе, долго искал их, нашел наконец и, сунув в короб, пустился догонять остальных. Иван вдруг повернулся к нему и, насупив брови, махнул рукавицей куда-то вдаль. Вот уже два дня он только знаками да кивками общался с Павлуней, решив, видно, доконать его молчанием. — Не лезь за мной, — перевел его немую речь Женька. — Ищи себе место. Женька, подмигнув товарищу, скрытно подался за Иваном. Павлуня в растерянности огляделся. Все совхозные торопливо расползались в разные стороны, садились кто под бережок, кто на середку, закрываясь от настороженного взора ящиками да колпаками. «На свои места», — понял Павлуня. У него ни на этом, ни на другом озере не было заветного места. Мимо проходил Аверин, пешней простукивая лед впереди себя. — Вы далеко? — с надеждой спросил Павлуня. — Да так, — нехотя ответил Василий Сергеевич, прибавив шагу. И Павлуня понял, что этот рыбак тоже спешит к лунке, набитой щуками да судаками. Парень остановился. Вздохнув, тюкнул тяжелой пешней там, где стоял и где никого не было. Опустив в воду червяка, он сел на короб, стал с любопытством таращиться на леску. Скоро мертвая леска перестала занимать его, и Павлуня, положив на лед удочку, задумался. — Эй, клюет! Он вздрогнул, выдернул удочку. На крючке болтался крупный ерш — весь в слизи и растопыренных колючках, глазастый, страшный. — Ого, вот так рыба! С удачей тебя! — поздравил тот же голос. Павлуня повернулся к человеку. На него весело смотрел ладный парень — шапка на затылке, рыжий чуб прилип ко лбу. И глаза у парня бедового рыжего оттенка. — Привет! — с улыбкой поздоровался механик, грохая на лед рыбацкий ящик. — Сколько лет, одна зима! — Нечего тут! — сказал Павлуня. — Ищи себе место. — Место, место! Шут его знает, где оно тут! Я первый раз ведь! Видишь — галоши ненадеванные. Павлуня подобрел, наблюдая искоса, с какой опаской механик разглядывает его ерша. — Я тоже первый. — Понесла ж тебя нелегкая! — А тебя? — спросил Павлуня, и оба немножко посмеялись. Потом они уселись рядом, спиной к ветру, и стали дожидаться клева. Чтобы не скучать, веселый механик отпускал шуточки насчет рыбаков, сидящих поодаль, на свой счет и на Павлунин. Алексеич постепенно оттаял. А когда заметил, что сосед, словно позабыв про былое, не спрашивает про Татьяну, то совсем успокоился. В довершение ко всему, он вдруг раз за разом начал вытягивать крупных ершей, а механик так бескорыстно радовался чужому счастью, что Павлуня растрогался и подарил ему десяток отборных червяков. Механик спрятал своих мотылей, нацепил вертлявого червяка и опустил его в лунку. — Клюет! — крикнул неосторожный Павлуня, и через миг какой-то нахал стал долбить лунку у него за спиной. Он обернулся и увидел Женьку. — Ни шиша у Ивана нету! — сообщил Женька, кивком здороваясь с механиком. — Ты на что? На червя? Дай-ка! Павлуня подумал и с кряхтением полез в карман. — На. Троечку пока. — Не жадничай! — схватив наживку, Женька без лишних слов ударился в ловлю. Через час к Павлуне подступил сам Аверин. Покашливая в кулак и панибратски называя его «другом Алексеичем», временный директор попросил червячка и местечка.