Их пригласили в огромный ресторанный зал, где по центру каждого стола было вмонтировано по два раскалённых гриля, стояли тарелки с тонко нарезанным свежим мясом, морепродуктами и овощами. Очень любезный пожилой японец в деловом костюме выкладывал на раскалённый круг креветки, гребешки и говядину, ловко переворачивал их палочками и перекладывал уже румяные на Танину тарелку, приятно ей улыбаясь. Он неплохо говорил по-английски и сожалел, что её не было на переговорах. Эрик подтвердил, что было душевно и даже весело, но Таня не жалела. Ей единственной принесли вилку. Она с удовольствием ела, всё что и японец, и Эрик накладывали ей в тарелку. И после неприличного количества пива, ей безумно нравилось, как напрягались мышцы на спине Эрика, когда она засовывала руку за пояс его брюк. Они не дошли до номера. Он начал её целовать ещё в лифте, потом в коридоре, потом прижав к стене между дверями их номеров. Они никак не могли решить в какой из своих номеров пойти, и ввалились всё же в Танин. Горячая вода била косыми струями по его плечам, холодный кафель скрипел под её спиной. Таня зубами вскрыла презерватив, потому что руки у неё были мокрые, а руки Эрика заняты её ягодицами и равновесием. И было смешно, и приятно, что Эрику приятно, потому что сама Таня почти ничего не чувствовала, кроме того, что голова у неё кружится от выпитого пива, а жёсткие струи воды вырываются из-за его плеча и попадают прямо в рот, заставляя её отворачиваться, отплёвываться и мечтать, чтобы это быстрее закончилось. Потом Эрик поцеловал её как умел целовать только Эрик и ушёл к себе, а она осталась в душе и плакала. Вода заглушала её рыдания, и было очень немного в них от счастья. Но и горем это не назвать. Она плакала, но не знала, что оплакивала. Может это слезы так и не пролитые ею за всю жизнь, ведь она никогда не позволяла себе такую роскошь. Не позволяла себе быть слабой. Может быть пора? Может быть она их выплачет и позволит себе быть счастливой. Не с ним. Без него. Слышишь, я когда-нибудь встречу любовь, Обязательно встречу любовь. Слышишь, половодьем подступит она, Будто утро наступит она. Слышишь, и от счастья смеясь и любя, В этот миг я забуду тебя. Слышишь, в этот миг я забуду тебя.* ___________________________________________ *Стихи Роберта Рождественского Глава 23 Наши дни ВЛАД В зрительном зале оказалось не так уж и мало людей. Видимо, у многих участников балетной труппы нашлись друзья и знакомые, которые решили посетить генеральную репетицию. Но все же зал был полупустой, и Влад занял отличное место по центру у прохода. «Сцена, наверно, будет видна неплохо», – предположил Влад. Он мог только догадываться что скрывается за плотным занавесом – он сто лет не был в театре, а на балете так и вообще ни разу. Не хотелось даже думать, досидит ли он до конца. Но он обещал прийти – он пришёл. И даже принёс корзину жёлтых роз, словно на премьеру. Влад два раза перечитал либретто. Жизель – скромная деревенская девушка. Альберт – переодетый дворянин, который явно её соблазнил, хотя об этом как-то скромно умалчивается. Иначе с чего бы уж девчонке так убиваться, что он её обманул, аж до сумасшествия, до смерти. «Да, впечатлительные раньше девушки были во французских деревнях», – Влад решил принять это по умолчанию. Свет в зале начал медленно гаснуть, раздалась музыка и под аплодисменты раздвинулся занавес. В жизни Лера казалась Владу худенькой щуплой девочкой, но на сцене, в роли Жизели, ярко накрашенная, затянутая в корсет стилизованного платья, она вдруг обросла мышцами, и прибавила пару лишних лет. Одно осталось неизменным – выглядела она невесомой. И когда парила над сценой одна, и когда взмывала в умелых руках Альберта, и когда порхала в кругу подружек, устроивших танцы. Действие, происходящее на сцене, Влада не просто поглотило, оно опрокинуло его, впечатлило до дрожи, до слез, до мурашек. Ему понравилось всё: проникновенная музыка, стук пуантов по сцене, костюмы, декорации. И он не заметил, как потерял связь с реальностью. К тому моменту как с распущенными волосами сошедшая с ума Жизель стала тягать по сцене шпагу разоблачённого графа, Влад так распереживался, что готов был собственными руками придушить и этого Альберта, и сына мельника, рассказавшего девушке про обман. Влад был покорён. Он был сражён. Он был тронут до глубины души. Он умер там вместе с ней на сцене. Кусая губы, он ждал начало второго акта. – Шикарная труппа, – услышал он рядом знакомый противный голос, и вывернув шею, увидел за спиной Сикоряна. – Все такие молоденькие, свеженькие. А то нет сил уже видеть этих отяжелевших престарелых прим. Иван Сикорский вальяжно развалился в кресле на соседнем ряду, вытянув в проход коротенькие ножки. Влад уставился на него, как на привидение, и прикусил язык, чтобы не задать немедленно возникший вопрос: «А ты почему не в Японии?!» – Мне казалось ты больше по части солистов, – криво усмехнулся Влад. – Фу, Назаров, как это грубо, – сморщился он, поправив очки в толстой оправе. – Это вовсе не мешает мне ценить и искусство, и Роберто Болле, – хохотнул он. – Да, не морщись! Не только это итальянское дарование из Ла Скала из наших, а ещё Нуриев, Нежинский, Цискаридзе. Так что я тут, считай, среди своих. – А чего не на премьеру? – спросил Влад, разворачиваясь всем корпусом. – Не люблю эти толпы народа, – отмахнулся пухлый коротышка в ярком шейном платке. – То ли дело сегодня. Камерно. Уютно. Тихо. Я даже в Токио не полетел ради этого прогона. Андрюшенька бы мне не простил. – Андрюшенька это кто? – спросил Влад, вместо того, чтобы узнать, а кто же полетел в Токио. – Это Альберт, – показал коротеньким пальцем в сторону сцены Сикорский и сальненько улыбнулся. – А тебя кто пригласил? – Жизель, – криво улыбнулся Влад. – Ты, вижу, тоже в своём репертуаре, – снова хохотнул Сикорский гаденько. – Надеюсь эта рыжая из-за тебя травиться не надумает. Будет жаль, толковая девица. И Эрику нравится. И Владу срочно захотелось придушить Сикорского, потому что он понятия не имел ни про какого Эрика, но свет в зале начал гаснуть, и едва начавшись, представление полностью поглотило его, вытеснив все остальные мысли. В роли виллисы, призрачная, нереальная и опасная, Лера оказалась ещё лучше, чем в роли влюблённой крестьянки. Лёгкая, нежная, чистая. В лунном свете на кладбище каждое её выверенное движение, изгиб шеи, излом руки, взмах ноги смотрелись крайне проникновенно. Влад отбил себе все ладони, аплодируя. – Ты была просто невероятна, – встретил её Влад на выходе. Ещё в гриме, но в своих привычных джинсах, она смущённо улыбнулась: – Тебе правда понравилось? – Очень! – постарался вложить он все свои чувства в одно слово. – Спасибо! – она поцеловала его в щёку, и они пошли к выходу. – Но я собой недовольна. Столько недочётов. Один раз чуть не упала. Фуэте не докрутила, в адажио нога в арабеске дрожала. – Я ни слова не понял из того, что ты говоришь, – помог ей Влад сесть в машину. – Но ты очень талантлива. Я в полном восторге. Устала? – Безумно, – вздохнула она. – А завтра ещё премьера. – Я могу тебе чем-нибудь помочь? – он сел за руль. – Ужин? Горячая ванна? – Просто отвези меня домой. – Как скажешь, – легко согласился он. Он проводил её до квартиры. – У нас завтра после премьеры банкет. Я буду рада, если ты присоединишься, – она вздохнула. – Хотя о чём я говорю? Не знаю, как я вообще переживу завтрашний день. – Уверен, ты справишься, – улыбнулся ей Влад ободряюще. – И будешь блистать. Ты просто потрясающая. – Зайдёшь? – она открыла дверь. – Нет, – покачал он головой отрицательно. – У тебя был тяжёлый день. – У тебя тоже, – встала она на пороге, глядя на него вопросительно. – До завтра, – улыбнулся он широко, ослепительно и безотказно. Её замершее дыхание стало немым подтверждением того, что улыбнулся он правильно, сделав шаг назад. И это был тот редкий случай, когда он улыбнулся искренне. Он так и улыбался, спускаясь по лестнице. И ему хотелось кричать, хотелось петь, хотелось расцеловать эту пушистую собачонку, что попалась ему под ноги в дверях подъезда, и даже обнять её опешившую хозяйку. Совершенно беспричинно он почему-то был неконтролируемо счастлив. И он ещё доехал до дома в каком-то болезненно приподнятом настроении, но огромный пустой особняк поглотил остатки его эйфории без следа. Он начал строить этот дом, когда решил для себя, что ему нужна только одна девушка. С ней он хотел создать семью, завести детей, двух собак, жить долго и счастливо и умереть в один день. И ничего из этого не сбылось. Кроме разве что собак, да и те охотнее жили у матери, потому что там всегда готовили что-то вкусное, что-то ели и неизменно подкармливали их, нарушая все наказы ветеринарного врача. Этот одинокий дом, казалось, высасывал из него не только оптимизм, но и силы. Влад проснулся разбитым, уставшим, больным. Поплавал в бассейне, полежал в солярии и окончательно выдохся на беговой дорожке. – Старею, – сказал он сам себе в зеркало, подравнивая щетину.