Глава двадцать восьмая Позвонил дядя Арик из Австралии, и Виктору Семеновичу пришлось вести беседу, укладываясь в добрый десяток общих фраз. Да, собственно, что он мог ему рассказать о делах бизнеса — особо ничего. Из личной жизни тоже все было без изменений, другое дело дядя Арик, все-таки Австралия, далекая заграница, и тоже особо не распространялся. Первые два года после исчезновения он никаким образом о себе не давал знать, и это понятно, потом стал изредка и осторожно названивать, причем как-то мудрено — через Филиппины, Индонезию, Малайзию. О Южной Корее Виктор Семенович до сих пор ничего не знал, хотя уже три года, как дядя Арик жил и работал именно там. Не знал Виктор Семенович, да и сам дядя Арик, что давно уже вычислили беглеца, отыскали и держали на прицеле, но об этом не давали знать и не трогали. Вернуть похищенные им деньги уже, может, и не было большой проблемой, но интерес теперь к нему другой появился, а именно — при случае как-то выгодно использовать дядю Арика и его укрепившееся положение за границей в своих целях, как именно — покажет время. А вот что касалось Виктора Семеновича, то дядя Арик мог быть спокойным — его племянник уверенно шел в гору. Виктор Семенович положил телефон на стол, и в ту же секунду мобильник заиграл и поехал, вибрируя, к краю стола. Воробей посмотрел на дисплей. День с утра пошел в незадачу. Сначала по дороге на работу Виктор Семенович застрял в пробке, на мосту поломался «ланос». Но это потом, а еще раньше, когда Виктор Семенович сел в свою «ауди А4» и стал выруливать с автостоянки, неожиданно послышался странный вой в машине. Он остановился, звуки прекратились, стал выкручивать баранку, сдавая назад, и опять завыло где-то под капотом. Воробей вышел из машины, обошел вокруг, заглянул под днище, послушал звук мотора, ничего особенного не заметил, все было в норме, подошел к тому месту, где машина простояла всю ночь, и расстроился: на асфальте было большое влажное пятно, что-то вытекло то ли из двигателя, то ли из коробки передач, то ли еще откуда. Вот тебе и немецкое качество. Виктор Семенович расстроился сильно, так, что захотелось ударить кулаком по крыше немецкого автомобиля. Он не понял почему, в смысле — почему именно сильно расстроился, ведь можно было взять такси, их целая вереница стояла у троллейбусной остановки, и легко добраться до офиса. Наверное, потому, что это было бы не по плану. Изменения в планах его раздражали, именно в последнее время. Ну не сложилось, не срослось, пошло не в ту сторону или совсем застопорилось, раньше — да наплевать, сейчас — пожалуйста, настроение испорчено, хотя с машиной понятно, головняк теперь с ремонтом. Водитель Воробья, Боря Бало, сегодня с утра должен был покататься по Троещине, присмотреть несколько помещений под сервисные центры, поэтому как минимум до обеда «прадо» у офиса не будет. Оставаться без колес для Виктора Семеновича было нежелательно, он опять сел за руль, проехал по стоянке, прислушиваясь к автомобилю: выло на поворотах, но не более того. Махнул рукой и влился в трафик. Когда зашла к нему в кабинет секретарша Вера Павловна, попросил ее выяснить, не разбирается ли кто из сотрудников в автомобилях. Такой знаток нашелся — старший менеджер из отдела продаж. Его вердикт после осмотра «ауди» был малоутешительным — вытекла жидкость из рулевого гидроусилителя, пока не вся, но случиться это может в любой момент, и тогда рулевому приводу каюк. Виктор Семенович набрал Бориса. — Боря, здравствуй, ты где? — Два помещения уже посмотрел, Виктор Семенович, еще три осталось. Думаю, к обеду управлюсь. — У меня машина поломалась, что-то с рулевым приводом, жидкость вытекает. Короче, если будешь нужен, позвоню, и тогда бросай все и дуй на офис. А после обеда займешься моей «аудюшкой», отгонишь на сервис. Что с помещениями, интересные варианты есть? — Да, есть, приеду — доложу. Воробей с некоторых пор уделял повышенное внимание расширению технического сервиса. Как бы там ни было, но с течением времени проданная компанией техника старела, выходила из строя, нуждалась в сервисном обслуживании и ремонте, кроме того и главное — через сервисные центры под закупку комплектующих Воробей обналичивал крупные суммы по практически непрошибаемым схемам. Мобильник, вибрируя, сползал к краю стола. Воробей посмотрел на дисплей — это звонила Анна Ивановна Беспалова. «Вот рыбка и клюнула, — подумал он. — Все, как и задумывалось. Надеюсь, что так». Он дождался конца четвертого звонка и только потом ответил. — Я слушаю. Анна Ивановна молчала. Возможно, она уже отвела телефон от уха и через секунду-другую связь могла быть прервана. Тогда, конечно, жаль. Виктор Семенович перезванивать ей не будет, он подождет, когда она свяжется с ним повторно. — Алло, я слушаю, — повторил он. — Анна Ивановна, это вы? — Да, я, — наконец откликнулась Беспалова. — Рад вас слышать, Анна Ивановна. Что же заставило вас набрать мой номер? — пошутил Воробей. — Вот именно, — ее голос прозвучал как-то на необычно низких нотках, с хрипотцой. — Я хотела бы с вами встретиться. — Конечно, всегда готов. Когда? — Сейчас. — Разумеется… Только… — Воробей на мгновение замешкался. — Вы знаете, у меня сейчас с машинами небольшая проблема, а не могли бы подъехать вы? — Хорошо, буду через сорок минут. Виктор Семенович положил телефон на стол и закурил. «Через сорок минут, — повторил про себя он. Значит, еще до разговора с ним по телефону она уже была готова к встрече, ей оставалось только вызвать такси. Она готовилась к этому столь скупому диалогу. — Ну что ж, будем в свою очередь готовиться к встрече». Виктор Семенович оглядел свои апартаменты: Вера Павловна следила за порядком в его кабинете, все на месте, ничего лишнего, на подоконнике цветочки, стол письменный, кресло, книжный шкаф, журнальный столик. Нет, все в порядке — сдержанный, деловой стиль. Виктор Семенович встал с кресла и прошелся по комнате. Собственно, почему он переживает, слегка взволнован, почему? Почему он всегда для Беспаловой пытается сложить определенное впечатление о себе. Почему? Да пусть что хочет, то и думает. Виктор Семенович снял со спинки кресла пиджак от костюма и набросил на плечи — так, пожалуй, будет лучше, и опять поймал себя на том, что старается для Беспаловой, но пиджак не снял. Нечаянно наткнулся взглядом на портрет на стене за креслом. Это был Беспалов. Хорошо, что он не снял его в свое время, оставил. Все же первый руководитель предприятия, его создатель, хозяин. И это правильно, старший товарищ, учитель и просто хороший человек. Да и Анне Ивановне будет приятно увидеть, что ее мужа по-прежнему любят, чтят и помнят. Кстати, хороший человек — это не профессия. Избитая фраза, но Воробью она нравилась, точная. Но как ни крути, а так должно было случиться, и дело не в Воробье — не будь его, кто-то другой подвинул бы Беспалова, это факт. Остается одно: делать свое дело, идти вперед по намеченной траектории, невзирая ни на что и ни на кого, но и в каких-то определенных рамках, разумеется. Воробей вызвал секретаршу: — Вера Павловна, ко мне сейчас придет посетитель, гость, приготовьте, пожалуйста, два кофе, или нет, два чая, точно не могу сказать, во всяком случае, будьте готовы приготовить или одно, или другое. Вера Павловна удивилась: — Я всегда готова. — И замечательно. Она повернулась и уже была готова выйти из кабинета, но следующая фраза, неожиданно остановила ее: — Беспалова придет, Анна Ивановна. — Она не пьет кофе, — не оборачиваясь, заметила секретарша. — Вот и хорошо, тогда чай. Анну Ивановну Воробей встретил стоя у дверей, провел ее к журнальному столику и усадил в кресло: — Анна Ивановна, вы, как всегда, хорошо выглядите, проходите, присаживайтесь. Виктор Семенович соврал, выглядела Анна Ивановна плохо, это бросалось в глаза, она об этом знала, и для этого были причины. Просто удивительно, как Беспалова не оказалась в больнице. Все началось с того, что вечером не приехал Гордий. Она ему звонила периодически, но абонент был недоступен. Не приехал он и утром. Анна Ивановна не знала, что и думать, мысли приходили разные — попал в аварию, украли телефон, поломалась машина, ну, что еще могло быть. Все, что ни приходило в голову, было маловероятным: он каким угодно способом дал бы знать о своих изменившихся планах или сложившихся обстоятельствах. Уже тогда у нее зародилась тревога где-то в глубине, но определенная: что-то случилось, и, похоже, серьезное. Он ведь собирался после обеда понаблюдать за Воробьем, он звонил около пяти вечера, да, примерно в это время, сказал, что, возможно, будет колесить за Воробьем допоздна, возможно, машину оставит на стоянке у своего дома, но в любом случае еще перезвонит. Неужели в этом причина его пропажи, в этой дурацкой слежке? Да что же они, как дети. Господи, и зачем они ввязались в эту авантюру, эта встреча с Гриневой, не нужно было затевать подобное противостояние с Воробьем и еще неизвестно с кем. Вот именно, неизвестно с кем. Анна Ивановна плохо спала всю ночь, тревога была неосознанная, смутная, щемящая сердце. Утром у нее случился сердечный приступ — после звонка свекрови Гриневой. После такого звонка это можно было назвать — легко отделалась. Приехала «скорая», сделали укол, к обеду полегчало, но от укола ли? Ей было страшно, очень страшно. Наверное, страх мобилизовал организм, боль в сердце отступила, только конечности оставались словно онемевшими, ватными, и страх — он охватил не только разум, дух, а и все тело. Ее плоть была не ее, чужая, нет — ничья. Анна Ивановна лежала на диване, неподвижно, мертвецки бледная, глядя в потолок немигающими глазами, она казалась неживой. Юля плакала, она ничего не понимала, была напугана состоянием мамы, сидела рядом на диване, что-то говорила, объясняла, просила, уходила в другую комнату, звонила Андрею — безрезультатно, шла в кухню, там Галина Юрьевна только непонимающе разводила руками, хваталась за голову и твердила: — Лилия Романовна, Лилия Романовна, как же это так, ребенок сиротой остался, ой беда, беда. Страх, он сковал, опутал по рукам и ногам, навалился глыбой многотонной на грудь, перехватив дыхание, и не было от него избавления и спасения. Неужели теперь ее очередь, теперь они доберутся и до нее? Страшные люди, и люди ли вообще? А как же Юля? Неужели они пойдут на это? Что же делать, как быть, как отвести беду? Неужели все дело в этих бумажках, акциях, неужели они им так сильно нужны, чтобы убивать людей? Это понять невозможно. Нет, нужно от них избавиться. Они словно горели огнем, эти акции, обжигали все и всех, словно излучали некую черную, страшную силу. Уничтожить, избавиться от них, сжечь, развеять по ветру. Нет, нужно отдать им эти бумаги, отдать бесплатно, даром и как можно быстрее. А вдруг кому-то уже дали приказ убить ее, и остались считанные дни, часы или минуты? Ее могли застрелить, сбить машиной на улице, отравить прямо дома, удушить, — от этих мыслей было жутко, но все могло случиться, это реальность. Нужно срочно избавляться от акций, возможно, она еще успеет. Где телефон? Звонить Воробью. Нет, все же нужно успокоиться. Она позвонит Виктору Семеновичу, она отдаст ему акции, пусть они принесут ему счастье, вот только позвонит немного позже — успокоится, придет в себя и позвонит. Воробей сидел напротив в кресле, их разделял только журнальный столик, стеклянный, на кривых и тонких бронзовых ножках. Анна Ивановна действительно выглядела неважнецки. Он молчал, не торопил ее. Вера Павловна принесла чай и, тоже не проронив ни слова, вышла, скорее всего, она уже имела с Беспаловой короткую беседу в приемной, определенно о Гриневой. С ним на эту тему говорить она не будет, и это понятно. Да ему это и не надо. Виктор Семенович поднял чашечку с чаем, отпил немного, покрутил ее в руках и посмотрел на Анну Ивановну, несколько уныло и вопросительно. — Виктор Семенович, — не поднимая глаз, начала Беспалова. — Я хочу вернуться к нашему последнему разговору. Я имею в виду акции предприятия, часть которых принадлежит мне. Вам это еще интересно? Воробей молчал, он думал. Собственно, похоже, вопрос с акциями был решен, хотелось теперь это как-то все оформить, заключить в несколько оригинальную, красивую форму. — Вам нужны мои акции? — повторила Анна Ивановна. — Как вам сказать, — Воробей поставил на стол чашечку с чаем. — Дело в том, что ситуация несколько изменилась, прошла без малого неделя после нашего последнего разговора, вы согласны? Не мог же он ей сказать, что из-за ее упрямства пришлось убить женщину, о судьбе Андрея она ничего не знала и, скорее всего, не узнает, что пришлось идти на эти крайние меры, повлекшие за собой дополнительные расходы, время и прочий головняк. Более того, он мог бы сейчас смело обвинить Беспалову в том, что смерть Гриневой на ее совести, мог бы, но, конечно, он этого не сделает, а хотелось, он ведь предупреждал ее. — С чем? — Ну, хотя бы с тем, что прошло уже около недели в ожидании вашего ответа. — Да, я понимаю, но и вы поймите, разобраться с этим оказалось не делом двух-трех дней, я опрометчиво согласилась на тот срок по неразумению своему, неопытности в данном вопросе, некомпетентности. Анна Ивановна заговорила быстро и сбивчиво, она вдруг обеспокоилась. Когда вошла в приемную, страх отошел, забылся, казалось, теперь определенно решится все, отлегло на душе, только усталость и слабость оставались как напоминание о перенесенном стрессе. И вот теперь что-то не так, Воробей ушел от вопроса, неужели акции им больше не нужны, но как же без них? Или у них есть другой путь завладеть ценными бумагами, и этот процесс уже начался, и остановить его уже невозможно, и ее приговорили? Какой кошмар, что же делать? — И все же, вам нужны акции? — еще раз повторила свой вопрос Анна Ивановна несколько дрогнувшим голосом. Ее опять охватывала волна страха. — Анна Ивановна, прошла неделя, и теперь уже другая ситуация… — Хорошо, — перебила его Беспалова. — Хорошо, я отдаю вам акции бесплатно, для предприятия, в память о моем муже. Это было неожиданно, Воробей словно замер, к такому повороту он не был готов. Конечно, заманчиво, интересное предложение, эдакий неожиданный ход конем, и что за этим кроется, нет ли подвоха? Воробей медлил, и это было плохо, очень плохо для нее. Если он сейчас скажет, что нужно подумать, значит, просто ничего не решает, он элементарная пешка, и это плохо, она не туда пришла. — Нет, конечно, — Воробей опять отпил чай, улыбнулся и поставил чашечку точно в кружок влажного следа на столике. — Сколько я вам предлагал за акции? Беспалова уже ничего не соображала, и имело ли теперь это какое-то значение: — Не помню, не знаю. Кажется, триста? — Вы правы, Анна Ивановна, но в связи с изменившейся обстановкой, сложившейся некой ситуацией я могу предложить вам теперь только двести тысяч американских долларов, ни центом больше, ни центом меньше. Предлагаю вам согласиться. — Да, — коротко ответила она, подняла свою чашечку с чаем и медленно выпила до дна. На душе отлегло.