Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 5 из 10 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Иван ввел раненого в транс, из-за чего лицо турецкого адмирала расслабилось и стало безмятежным, а взгляд был устремлен в небо. Убедившись, что турок в его полной власти, продолжил: – Атаман, он не жилец. Но я унял его боль, дав возможность умереть без мучений, и сейчас он будет говорить. Спрашивай его, только быстро. Шум удивления пробежал по рядам казаков, наблюдавших за действиями Ивана. Атаман тоже удивился: – А ты уверен, что он врать не будет? С него станется! – А разве у нас есть выбор? Спрашивай, атаман. Его жизнь медленно уходит. Спорить было глупо, поэтому Самаренин сразу перешел на турецкий. – Как вы здесь оказались, уважаемый бей-эфенди? – Мы ждали вашего выхода… – Кто отдал вам приказ об этом? – Комендант Азова, досточтимый Энвер-паша… – Откуда он получил сведения о нашем выходе? – Не знаю… – Что вы должны были сделать, обнаружив нас? – Дать вам возможность уйти подальше от донских гирл и лишь потом напасть, чтобы вы не смогли уйти обратно… – Засада возле Казачьего Ерика выставлена на нас? И где еще? – Да, на вас. Засады есть во всех крупных протоках… – Как они должны были вас известить о нашем появлении? – Пропустить вас, не поднимая шума, и лишь потом запалить большие костры… – От кого вы получаете сведения о том, что творится у нас? – Не знаю… Атаман задал еще много вопросов, но на большую часть из них получил ответ «не знаю». Впрочем, это было неудивительно, никто бы не стал посвящать исполнителя, пусть и далеко не простого, в тайные дела местного паши. Когда пленного турка уже выжали досуха, и ничего нового он сказать не мог, атаман махнул рукой. – Он больше ничего не знает. Что теперь? – Он уже отходит, атаман… Все… – Что же… Так даже лучше… А ну-ка, пойдем, Ваня. Поговорить надобно… Пройдя по куршее (продольный помост над банками гребцов) на самый нос галеры, атаман спровадил оттуда всех казаков, чтобы поговорить без лишних ушей, и когда они остались вдвоем, спросил без обиняков: – Иван, я ведь понял, что ты его волю подавил и своей волей боль унял. И он после этого как болванчик отвечал, не смея соврать. Я прав? – Прав, атаман. Не буду отпираться. – Значит, ты и это можешь? И можешь так заставить любого заговорить? – Насчет любого – утверждать не буду, пока не увижу человека. Сила воли у всех разная. Но если человек ранен, или кат над ним хорошо потрудился, то любого. В этом случае его силы на другое уходят, и я его волю легко могу подмять. – А зелье тогда зачем давал? Что, кстати, за зелье? – Обычный травяной настой для заживления ран. Но и пить его можно, вреда не будет. А дал для того, чтобы все подумали, будто бы от зелья у него боль прошла, и он сам по себе говорить начал. Не нужно, чтобы многие о моем даре знали. Все вроде поверили. А вот тебя не смог провести, атаман. Ты уж извини. – Ох, непростой ты человек, Ваня… Ладно, и вправду помалкивай об этом, так лучше будет. Для всех казаков, что рядом были, турок сам заговорил в благодарность за то, что ты его от мучений этим зельем избавил. Никто вроде бы ничего не заподозрил. Но слухи обязательно пойдут, тут уж никуда не денешься. И жди, что теперь к тебе, как к лекарю, народ обязательно потянется. – Да какой же из меня лекарь?! – Так ведь всем этого не объяснишь. Упирай на то, что это зелье такое хитрое, но сам ты его делать не можешь. Где взял? А где взял – там уже нет. В общем, придумаешь что-нибудь, чтобы отстали. И уж не взыщи, Ваня, но придется тебе теперь нашему кату Федьке помогать, коли надобность возникнет. Грех такой дар в этом деле не использовать. Тем более ты толмач, и никто ничего такого не подумает. А Федька язык за зубами держать умеет, от него ничего на сторону не уйдет. Согласен?
– Согласен. – Ну и ладушки. А сейчас надо разобраться, что Господь послал… Господь послал не так, чтобы много, но не так уж и мало. Больших денег и ценностей на борту трофеев не нашлось. На адмиральской галере «улов» был гораздо больше за счет адмиральской казны, но назвать такую добычу по-настоящему богатой было нельзя. Единственно реальную ценность представляли пушки, многочисленное оружие и огневой припас, что сразу же стали перегружать на казачьи струги. Вести сами галеры в Дон было невозможно. Мимо Азова не пройти – утопят из крепостных пушек, а через мелководные протоки не позволит пройти осадка кораблей. Мертвый Донец тоже охраняется небольшой турецкой крепостью Лютик, да еще и цепь через него натянута, поэтому соваться туда не стоит. После перегрузки в струги всего, что имеет хоть какую-то ценность, галеры просто подожгут. И надо как можно скорее возвращаться в Черкасск. Поход все равно сорван из-за сбежавших стрельцов, а идти на Кафу или Темрюк оставшимися силами нет смысла. Все это объяснил Ивану отец, и теперь он тоже принимал деятельное участие в погрузке добычи на атаманский струг. Гребцов уже всех расковали, и они помогали казакам, еще не до конца осознавая, что получили долгожданную свободу, хоть и досталась она дорогой ценой. Многие из них, особенно на адмиральской галере, где начался бунт, погибли под турецкими саблями. Поэтому казакам стоило большого труда уберечь уцелевших пленников от расправы. Впрочем, в большинстве своем это были обычные матросы, которые вовремя бросили оружие и сдались. Но были фигуры и покрупнее. Удалось взять в плен двух капитанов галер и пять офицеров, за которых предполагали получить хороший выкуп. В разговоре у всех казаков проскакивали нотки недовольства. Не ради такой добычи они выходили в поход. Надо готовиться к следующему, да поскорее, пока осень не наступила. Но теперь – никаких стрельцов. Иметь за своей спиной таких «союзников» себе дороже. Когда перегрузка добычи была закончена, казачьи струги направилась обратно к донским гирлам, оставив за собой четыре больших костра на воде. Очередной бой казачьего флота со старым врагом закончился блестящей победой. Турецкому паше в Азове теперь будет над чем подумать. Тем более команды удравших галер наверняка сгустят краски и начнут рассказывать разные небылицы, чтобы оправдать свое бегство. И можно будет надеяться на то, что в ближайшее время турки притихнут, отказавшись от наступательных действий, что казаков вполне устраивает. Пусть воины ислама сидят за стенами Азова и нос оттуда не высовывают. Если сторожевой пес сидит на цепи, то он и не укусит, если к нему не подходить. А подходить к Азову для того, чтобы выйти из Дона в море, совершенно необязательно. Глава 3 Дела государевы Впрочем, обратный путь без приключений не обошелся. Когда казачьи струги подошли к донским гирлам и стали пробираться обратно тем же путем, что и выходили, все было тихо. Турецкие засады, несомненно, видели и слышали все, что творилось на взморье, но предпочли себя не обнаруживать. А может, вообще заранее удрали от греха подальше, едва увидев, что турецкая эскадра частично уничтожена, частично обратилась в бегство, а казаки возвращаются. Оказаться на пути у этой разъяренной банды, еще не отошедшей от недавнего боя, ни у кого из турок желания не было. Во всяком случае, Иван, снова сидевший на носу атаманского струга, присутствия людей на берегах ближайших островков не чувствовал. И пока все вокруг было спокойно, думал о своем, перебирая в памяти подробности последних событий. Плохо то, что пришлось раскрыть свои способности в подавлении чужой воли. Но выбора не было – турок умирал, и озвучить потом добытые сведения не было бы никакой возможности, поскольку это сразу бы породило массу ненужных вопросов. Ведь о том, что он смог проникнуть в душу турецкого адмирала еще до начала разговора и узнать там абсолютно всё, причем гораздо больше, чем тот рассказал, об этом даже атаман не догадался. Поэтому и пришлось разыграть целое представление с «обезболиванием» с помощью зелья и последующим разговором с атаманом. Ничего, главное – дело сделано, и основное атаман знает. Не знает лишь того, о чем не спрашивал. Но это можно будет и потом ему подбросить, как сведения, полученные от других турок. Которые, вот незадача, уже отправились на встречу с Аллахом. Дела намечаются очень интересные, но это надо сначала с войсковым атаманом поговорить. А еще раньше с Матвеем Колюжным. Единственным человеком, которому можно говорить все, и который плохого не посоветует. Вот пройден самый узкий участок – Казачий Ерик, и струги наконец-то выходят на просторы Дона. Турок по-прежнему нигде нет. Однако вдалеке на правом берегу обнаружили струги сбежавших недавно стрельцов, что сразу же вызвало неоднозначную реакцию у казаков. От смеха и едких подначек до злобных высказываний в адрес горе-союзников. Михайло Самаренин выругался и окликнул Ивана: – Ваня, я сейчас с этим «храбрецом», который целый полковник, по душам побеседую. Будь рядом и запоминай все как следует. Потом на бумаге напишешь. А вы, казаки, не бузите. Послушаем сначала, что нам этот соловей московский споет… Когда отряд казаков пристал к берегу, на головы беглецов обрушился град насмешек. Стрельцы огрызались, но границы дозволенного не переходили. В конце концов, они выполняли приказ своего начальства, и казаки это сами понимали. А вот начальство восседало на берегу и было явно сбито с толку, не ожидая такого результата. Тем не менее, когда атаман Самаренин в сопровождении есаулов и Ивана в качестве «летописца» подошел и задал вопрос о причинах такого поспешного бегства, начальство еще и попыталось поставить на место «зарвавшегося холопа». – Ты почему мой приказ не выполнил, атаман? – Какой приказ? – Почему не отступил вместе со всеми? Почему людей своих опасности подверг перед превосходящими силами неприятеля? – Я такого приказа не получал, полковник. У меня другой приказ был – турок и татар бить. У тебя, кстати, тоже. А вот почему ты меня в бою бросил и удрал, это еще разобраться надобно. Либо это обычная трусость с твоей стороны, либо злой умысел, чтобы всех казаков в бою с превосходящими силами неприятеля, как ты говоришь, положить. Ну да ничего, придем в Черкасск – воевода разберется! А вот этого, очевидно, полковник категорически не хотел. Донской воевода Иван Савостьянович Хитрово, или, как его еще называли, Иван Большой, отличался крутым нравом и мог доставить даже такому человеку, как Косагов, массу неприятностей. Приложив в предыдущие годы все силы к подавлению бунта Стеньки Разина и весьма преуспев в этом деле, он досконально изучил все местные реалии, поэтому провести его было крайне трудно. А уж «доброжелатели» найдутся с обеих сторон, в этом сомневаться не приходилось. Замять такой случай, которому была масса свидетелей, тоже не получится. Поэтому Самаренин пожелал стрельцам успехов в их ратных делах и предложил либо выходить в море самостоятельно, либо идти брать Азов. А казаки возвращаются в Черкасск, поскольку с такой добычей и большим количеством людей, освобожденных из турецкого плена, идти дальше в море неразумно. Высказав в издевательски вежливой форме все, что думает о таких «союзниках», атаман со своей свитой развернулся и пошел обратно к стругу, оставив за спиной исходящего праведным гневом полковника. Но дальше ругани дело не пошло. И стрельцы, и сам Косагов прекрасно понимали, что в случае столкновения стрельцам несдобровать. Мало того что они уступали казакам в численности, так на стороне казаков выступят еще и освобожденные пленники, которые подобного отношения не поймут и церемониться не станут. Дальнейший путь вверх по Дону прошел без происшествий, если не считать появлявшиеся несколько раз конные разъезды татар. Но они ограничивались наблюдением с безопасной дистанции, и все обошлось без стрельбы. Стрельцы тоже не стали геройствовать, и ни в море, ни под Азов не пошли. Не дожидаясь, пока казаки уйдут, погрузились в струги и направились следом за ними. Так и подошли к Черкасску, вызвав большое удивление у его жителей. Никто такого быстрого возвращения не ожидал. Тем не менее прибывших встречали всем городком, новость распространилась со скоростью ветра. И когда струги причалили к берегу, казаки сразу же попали в объятия своих жен и детей. Не были исключением и Иван со своим отцом. Елизавета со слезами на глазах обняла и расцеловала сына и мужа, а вокруг прыгали от радости младшие из семьи Платовых – Мишка, Васька и Аннушка. Причем братья сразу насели на Ивана. – Ванька, а ты сколько турок убил? – Ни одного. Я ведь толмач, в бою с турками на палубе не участвовал. – Тю-ю-ю… А сабля тогда тебе на что? Подобные расспросы продолжались, пока не дошли до дома. Переговорив с родителями и заверив, что у него очень важное дело, Иван собрался сходить к наставнику, но Матвей Колюжный сам пришел и поздравил молодого казака с первым походом. Пусть таким коротким и не совсем удачным, но все же. Когда первая волна радости схлынула, Иван дал знак. Дескать, поговорить надобно. Матвей все понял без слов и попросил отца отпустить с ним хлопца ненадолго. Когда они остались вдвоем, Иван подробно описал все, что случилось во время выхода, не став делать тайны из происшествия с турецким адмиралом. Матвей слушал внимательно и одобрил его действия: – Молодец, Ваня, умело выкрутился. И сведения важные из турка вытащил, и обставил все так, что комар носу не подточит. Но по тебе вижу, что это не всё. – Не всё, дядько Матвей. Когда мы обратно в Дон вошли, и атаман с этим полковником разговаривал, я ему осторожно в душу заглянул. А там… В общем, продали нас. Сам воевода Иван Большой продал. Велел полковнику, чтобы в случае встречи с турками он уходил, будто бы струсил. А мы, дескать, не сможем от такого отказаться, чтобы турок не пограбить. И чем больше при этом турки казаков изведут, тем лучше. – Вот оно что… Выходит, все это было специально подстроено? А сведения о выходе тоже воевода туркам продал? – Того не знаю. Он полковнику об этом ничего не сказал. Просто велел при первой возможности праздновать труса и удирать. Сам полковник поначалу против был и даже возмущаться начал, но воевода его быстро в бараний рог скрутил. Припугнул, что если не сделает, как он велит, то в Москве с ним совсем по-другому говорить будут. – Ай да воевода, сучий потрох… Казаков он решил извести, пес шелудивый. Ох, не обмануло меня чутье… – Так что делать-то, дядько Матвей? Ведь сведения очень важные, а как их до войскового атамана донести, я не знаю. Сразу спросят – откуда прознал? А воевода от всего отопрется.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!