– Вы не можете позволить этому проекту умереть. Он может оказаться просто потрясающим. Она печально улыбается. – Я знаю. Поверь мне. Но быть «просто потрясающим» недостаточно, чтобы в обозримом будущем получить одобрение по официальным каналам. Мой папа упорно настаивает на том, что «Nova Genetics» борется только с болезнями, и чем опаснее они – тем лучше. Я тихо говорю: – Иногда я думаю, что чувствовать себя так – хуже болезни. Она вздыхает. – Эйслин, я понимаю. К моменту, когда мир наверстает упущенное в части улучшения генов, я уже, наверное, без ходунков передвигаться не смогу. У меня перехватывает дыхание. – Так вы не собираетесь испытывать его на людях в ближайшее время? Свежая порция слез собирается за моими веками, хотя я уверена, что выполнила норму прошлым вечером. Ее взгляд становится холодным и стальным, и она словно пытается продырявить белую плитку пола носком туфли. – Это совершенно нелепо! Представь только, сколько людей сломались под натиском стеснительности и социальных фобий – а я могла им помочь! – Это открытие может подарить им новую жизнь. Она оценивающе смотрит на меня. – Я видела опросники, которые ты заполняла для исследования динамики отношений в вашей семье. Как мучительно ты стремишься высказывать свою точку зрения, быть услышанной – и в то же время боишься этого. Когда я поступила в колледж в четырнадцать лет, я была самой маленькой в классе, и у меня был самый писклявый голос, и я была неспособна поднять руку, даже если знала ответ. О неспособности поднять руку я знаю все. О том, на что это похоже – будто что-то постоянно держит тебя на привязи, не давая оторваться от земли. – Сложно поверить, что генная терапия может сделать кого-то смелее. Она поджимает губы. – Знаешь, личность действительно ужасно сложная. Харизма, или CZ88, воздействует на множество генов, работающих согласованно, на участки ДНК, которые другие исследователи могли пропустить. Но что для одного ученого – мусор, для другого – сокровище. Я не могу представить гены как маленькие емкости, наполненные мусором или сокровищами, но доктор Стернфилд никогда не стесняется ярких метафор. Одно из первых объяснений принципа действия генной терапии, которое она мне дала, было таким: она предложила представить вирусный вектор как посылочный ящик, который адресован определенным тканям тела. Внутри ящика – измененная ДНК, которая сможет занять место дефектных генов или дать им команду действовать иначе. Вирус может вместить определенное количество ДНК, но если вы используете слишком мало, понадобится добавить ДНК-заполнитель – вы делаете то же самое, когда пакуете в посылку мелкие вещи. Я пинаю пол, подражая доктору Стернфилд. – Если бы вы смогли получить одобрение, сколько пройдет времени, пока вы не получите что-то, что можно испытать на людях? Она наклоняет голову набок и смотрит на меня долгим взглядом. – Оно готово сейчас. Мое зрение затуманивается. – Сейчас – то есть сегодня? – Сегодня и сейчас, – говорит она и позволяет себе улыбнуться. Я вздрагиваю. – И это безопасно? Она недовольна. – Я тестировала лекарства годами, и их безопасность всегда была безупречна. Она шумно выдыхает. – Но неважно, что я знаю о безопасности «Харизмы», FDA все равно не допустит её до клинических испытаний. Вот почему мои дни в «Nova Genetics» сочтены. Волна паники накатывает на меня. Я вскрикиваю: – Что? – Я должна отправиться туда, где моей помощью смогут воспользоваться как можно больше людей. Прямо сейчас, и это место не в США. Нет, этого не может быть. Я подобралась так близко к своей мечте, и она ускользает от меня, прежде чем я успела ее схватить. – А что, если вы проведете предварительное испытание, прежде чем уехать? На ком-то, кому это действительно нужно? Она хмурит брови. – Ты предлагаешь мне то, о чем я сейчас думаю? Я не знаю. Я и правда это предложила? Она говорит: – Нет ничего страшного в том, чтобы сказать нет. Не каждый готов к глобальным изменениям в своей жизни. Она действительно предлагает мне это. Да и правда, разве найдется подопытная свинка лучше, чем человек, вся жизнь которого – чудовищна катастрофа. – Когда я должна принять решение и оформить нужные бумаги? Она качает головой. – Боюсь, мы не располагаем такой роскошью, как время на размышления. Или оформление бумаг. Но если ты серьезно намерена улучшить свою жизнь, я могла бы помочь тебе сегодня. То есть – именно сегодня. У меня внутри все холодеет. – Вам не нужно следить за всякими показателями, чтобы потом опубликовать результаты исследования? Она протягивает руку к клетке Руби и гладит обезьяну по голове. – Думаю, мы здесь в одинаковом положении, черт бы побрал эти официальные процедуры. Когда ты придешь на следующую семейную встречу, меня здесь уже не будет. Мне кажется, будто стены вокруг меня мелодично гудят, а может, это бьются мои вены. Я тру лоб рукой. – Простите. Я еще не вполне осознала все это. Но если вы сделаете это втайне, у вас могут быть большие неприятности, верно? – Только если кто-то узнает. Но я доверяю тебе, Эйслин. И я хочу помочь тебе и другим людям сейчас. Точно так же, как я хочу помочь Сэмми попасть в клинические испытания AV719, несмотря на то, что у него больше инфекций и меньше жизненная емкость легких, чем у среднего одиннадцатилетнего подростка с муковисцидозом. Коммерческие интересы, которые стоят за этим исследованием, требуют, чтобы в него попадали люди, у которых шансы на улучшение выше – чтобы в итоге получить наивысший процент успеха. Паника, которую я ощутила минуту назад из-за того, что могу упустить чудесное средство, удваивается, когда речь заходит о том, что Сэмми тоже может оказаться в проигрыше. – Это так несправедливо. Они должны помогать тем, кому это больше всего нужно. Она кладет руки мне на плечи – впервые, раньше ее прикосновения ограничивались рукопожатиями. Сквозь одежду я чувствую ее ногти. – Я хочу поддержать его, даже если это означает, что я буду не так уж строго следовать писаным правилам. Ты со мной, Эйслин? Все вокруг я вижу как в тумане, кроме ее глаз, которые светятся как хрусталь. Я говорю: – Если я соглашусь, как мне нужно принять лекарство? – Это инъекция, все чисто и просто. Вероятно, только одна доза, но нет никаких гарантий. Мы не знаем, как быстро будет распространяться вирусный вектор, который доставляет лекарство, и насколько сильно он затронет твою ДНК. Конечно, только ты будешь решать, принимать ли дополнительные дозы. Рядом с нами Руби раскачивается, сидя на полу, и выглядит такой довольной, какой я ее никогда не видела. Я сосредоточенно размышляю. – Можно рассказать маме? Она сохранит тайну, потому что дети для нее важнее любых правил. Доктор Стернфилд резко убирает руки с моих плеч. – Ух, я думала, что с твоим IQ… Слушай, давай забудем это все, ладно? Она потирает руки, будто стряхивая грязь, и направляется к двери. Подождите. Что? Мое тело холодеет. Моя жизнь и жизнь Сэмми могут полностью измениться благодаря «Nova Genetics» и доктору Стернфилд. Если я преодолею свою стеснительность, я смогу лучше защищать его. Как я могу упускать такой шанс? Мама, да и кто угодно другой, поймет. Я вдыхаю так глубоко, что у меня начинает кружиться голова, и говорю: – Нет, послушайте. Я полностью понимаю, почему вам нужно сохранить тайну, особенно учитывая этих ненормальных протестующих, которые толкутся снаружи. Я согласна. Я согласна. Она рассматривает меня, кажется, целую минуту, а потом, наконец, кивает.