* * * Зайка терпела несколько дней. Я видел, что она разрывается между желанием спросить и стремлением понять самой, но старательно этого не замечал. Наконец она не выдержала: — Господин, почему Буткус отделался так легко? — Это ты называешь легко? — удивился я. — Он заплатил нам миллион, да и развлечения Лены обошлись ему очень недёшево. Ему нужны десятилетия, чтобы вернуть свои возможности. На кредитных деньгах подняться не так просто, сама знаешь. — Деньги — это всего лишь деньги, — настаивала Зайка. — Только до определённого предела. Миллион — это уже далеко не «всего лишь деньги». Но я понимаю, о чём ты говоришь: он жив, здоров, и даже остался влиятельным промышленником — вместо того, чтобы просить милостыню или даже гнить в болоте. — Да, именно это я и имела в виду, — согласилась Зайка. — Ты считаешь, что я поступил неправильно? — Нет, я уверена, что вы поступили правильно. Я просто хочу понять, почему это правильно. Что мне в Зайке больше всего нравится, так это её стремление учиться. Все люди делают ошибки, даже те, кто считают себя очень умными (эти, кстати, ошибаются особенно часто), но мало кто учится на своих ошибках. На чужих не учится никто, что бы там ни утверждали на этот счёт разные деятели[17]. Зайка своих ошибок никогда не повторяет, и это большая редкость. — Идти до конца и добивать врагов — это правильная тактика в обществе дикарей, где каждый за себя, и где законом является «Убей или умри». Наше общество сложнее, и к дикости относится плохо. Для всех нас, членов общества, очень важно, чтобы оно одобряло наши действия. Мы можем добивать врагов только в том случае, если наше общество, а для нас это прежде всего дворянство, признаёт за нами такое право. Если же мы начнём проявлять чрезмерную жестокость… на первый раз мы потеряем многих друзей, а наши враги усилятся. На второй раз при упоминании нашей фамилии люди начнут морщить нос. На третий раз мы станем изгоями, а потом нас при случае раздавит более сильная семья, и ни один голос не раздастся в нашу защиту. Общество от таких членов рано или поздно избавляется… любое общество, понимаешь? — Кажется, понимаю… — неуверенно сказала Зайка. — В конфликте самое сложное — это определить границу, на которой нужно остановиться. Если мы отреагируем слишком мягко — нас посчитают слабаками. Если слишком жёстко — мы будем выглядеть отморозками, и я даже не знаю, какой из этих вариантов хуже. И границу эту увидеть очень непросто — со стороны её видно хорошо, а вот когда ты сам участвуешь в конфликте, то очень легко увлечься и перейти черту. — Но ведь была история с Тверским, и там мы не сдерживались. — Там другое. Преступная организация набралась наглости напасть на аристократическое семейство — естественно, симпатии дворянства были целиком на нашей стороне. Каждый ведь примерял эту ситуацию на себя. И даже так общество восприняло нашу резкую реакцию неоднозначно… мы здорово рисковали, хотя дело того стоило. А будь это не бандиты, а обычный простолюдин, да тот же Буткус, к примеру — нам бы это с рук не сошло, князь сделал бы из нас показательный пример. И заметь ещё, что тогда мы были слабыми, а слабым многое прощается. Сейчас нам, наверное, и бандитов бы не простили. — То есть получается, что мы Буткуса уничтожить не могли? — Почему же не могли? Могли, достаточно было убедить общество, что мы в своём праве. Запустить кампанию в прессе, обмазать его грязью, вытащить наружу его старые грешки. Но зачем бы нам это было нужно? Это же время, силы, деньги, в конце концов. И что взамен? Мы не получили бы никаких выгод, уничтожив его. Зато сейчас мы, по сути, заставили его работать на нас, и вряд ли он рискнёт ещё раз попытаться нам навредить. И заметь, что дворянство горячо одобрило, как мы поставили на место зарвавшегося простолюдина. Мы получили в этой истории максимум — деньги, популярность, уважение, и при этом у нас даже врагов не добавилось. Мы действительно получили много. Детали конфликта и его причины — разумеется, без предыстории с Лесиными, — очень быстро стали общим достоянием, по крайней мере, среди дворянства. Остался в тени только архивный отдел — многим было интересно, что за специалисты с таким богатым воображением работают на Арди, но раскопать никто ничего не сумел, и в конце концов авторство всех коварных планов приписали мне. Шансы Буткуса пролезть в дворяне уменьшились до нуля — дворянство очень отрицательно отнеслось к такому пренебрежительному отношению к их сословию со стороны простолюдина, и какими бы ни оказались заслуги Буткуса в будущем, Дворянский Совет его кандидатуру вряд ли поддержит. Что же касается нас, то общество сошлось во мнении, что мы имели полное право решить конфликт силовым методом, и то, что мы не воспользовались силой, очень добавило уважения нашему семейству. Право правом, но кровопролитий у нас очень не любят, и тому, кто по любому поводу начинает размахивать дубиной, уважения добиться трудно. Размер виры от Буткуса также остался секретом — ни мы, ни Буткус об этом не распространялись, в противном случае многие бы задумались, за что именно он заплатил так много. Всю правду знал, наверное, только князь, который при наших нечастых встречах добродушно усмехался. И надо сказать, меня не раз посещала параноидальная мысль: а не князь ли всё это и устроил, чтобы моими руками прижать чрезмерно обнаглевшего Буткуса? Мысль эту я старательно прогонял. Глава 9 Мне случалось несколько раз бывать в Княжьем Дворе — большом комплексе зданий на правом берегу Волхова, но до сих пор мои визиты ограничивались посещением Ярославовых Палат, где располагался рабочий кабинет князя и его секретариат. Сегодня меня провели вглубь комплекса, в небольшое неприметное здание, затерянное в дебрях Двора. Пройдя вслед за моим провожатым здание насквозь, я неожиданно оказался в накрытом стеклянной крышей внутреннем дворике, в котором располагался небольшой зимний сад. Провожатый подвёл меня к маленькой открытой беседке, где уже был накрыт столик с напитками и лёгкими закусками, предложил располагаться и исчез. Судя по всему, князь на этот раз настроился на неофициальную беседу. Не уверен, что это такой уж хороший знак, да собственно, к любым беседам с князем я относился немного нервно. Я прекрасно осознавал, что пока даже близко не могу сравниться с князем в искусстве интриги, и это не учитывая тот факт, что князь при необходимости может просто приказать. Я перебирал в голове возможные причины вызова, и не находил ничего стоящего — исключая, конечно, маленькую заварушку с Буткусом, которая вряд ли могла быть поводом для беседы. Разрешилась она вполне мирно, а сами по себе какие-то дела дворянина с простолюдином не были достаточно веской причиной для княжеского внимания. В конце концов, я просто выкинул эти мысли из головы — налил себе холодного морса и потягивал его, любуясь садиком, который действительно стоил того, чтобы им полюбоваться. Размышляя о том, что неплохо было бы устроить такой и у себя, я почти пропустил момент, когда появился князь. Я немедленно встал и поклонился: — Княже. — Здравствуй, Кеннер, — приветливо сказал князь. — Садись и оставь этот официальный тон, это неформальная встреча. О чём ты так напряжённо думал? — О том, как бы незаметно выпытать у тебя имя мастера, который устроил этот чудесный сад, — честно ответил я. Князь расхохотался. — Вот за что ты мне нравишься, Кеннер, так это за твою непредсказуемость. Когда тебе задаёшь вопрос, никогда не знаешь, что услышишь в ответ. Я пришлю его к тебе, но попрошу тебя никому о нём не рассказывать. — Благодарю тебя, княже, — согласился я. — Я никому не скажу. Не думаю, что это действительно секрет, скорее крохотная проверка — проболтаюсь я или нет. Эта проверка, конечно, совсем несложная, но сколько их было, гораздо более незаметных? И сколько из них я прошёл, а сколько нет? Да и в своей непредсказуемости я что-то очень сильно сомневаюсь. Князь внимательно осмотрел пыльную бутылку, на которой вместо этикетки была наклеена бумажка с какими-то надписями от руки, и плеснул оттуда в невысокий бокал что-то, с виду похожее на портвейн. Немного пригубил, удовлетворённо кивнул и придвинул к себе тарелочку с бисквитами. — Как поживает Милослава? — светским тоном спросил князь. — Не собираешься расширять лечебницу? — Не в ближайшем будущем, княже. — ответил я. — Наша лечебница — это прежде всего она сама, а она работает практически на пределе своих возможностей. Если у нас появятся ещё целители, то мы соответственно расширим и лечебницу, а пока приходится удовлетворяться тем, что есть. — Насчёт бесплатного лечения безнадёжных больных из неимущих — это был очень сильный ход, — заметил князь. — Милослава сейчас невероятно популярна в народе. Её воспринимают практически как святую. — У нас не было такой цели, — пожал я плечами. — Мы это сделали просто потому, что могли. Да мы никогда и не рассматривали нашу лечебницу как коммерческое предприятие. Думаю, княже, ты знаешь мою мать достаточно хорошо, чтобы понимать, что она никогда не стала бы заниматься чем-то из расчёта на выгоду. — Она бы не стала, — кивнул князь, — а ты бы мог. — Я бы в принципе мог, — согласился я, — но я этого не делал. Я не собираюсь лезть в политику, и мне народная любовь скорее во вред. Князь покивал, потягивая портвейн. — Скажи мне, Кеннер, — неожиданно спросил он, — с кем ты собрался воевать? — Воевать? — искренне удивился я. — Ни с кем не собрался. Надеюсь, и не придётся. — Ты постоянно увеличиваешь дружину. Зачем тебе такая сильная дружина? — Я бы не сказал, княже, что она настолько уж сильна. У нас в княжестве хватает дружин, которые заметно сильнее. Да взять тех же Хомских, например. — Как удачно совпало, что они твои близкие родственники, не так ли? — заметил князь. — В данном случае это скорее минус, — усмехнулся я, — учитывая отношение Путяты. — Путяте осталось не так уж долго, — указал князь. — А Беримир, насколько я знаю, относится к тебе совсем по-другому. Путята не станет вредить, а когда он уйдёт, отношения Арди с Хомскими станут гораздо теплее, ты согласен? — Возможно, что так и будет, — не мог не согласиться я, — но что в этом плохого? — Ничего плохого, разумеется, — улыбнулся князь. — Воссоединение любящих родственников — это прекрасно. Кстати, о любящих родственниках — ты не собираешься помириться с Ольгой? — Я с ней не ссорился, — пожал я плечами. — Интересно, что некоторое время назад точно такой же вопрос мне задавала Драгана Ивлич. И я отвечу то же самое, что ответил ей: во-первых, моя мать, скорее всего, мириться не захочет, а во-вторых, я не думаю, что сама Ольга так уж хочет с нами мириться. — Драгана уже волнуется? — усмехнулся князь. — Я не удивлён. Драгана чует проблемы задолго до того, как они появляются. — Какие проблемы, княже? — спросил я удивлённо. — Я не понимаю, к чему ты клонишь. — Не понимаешь? — спросил князь. — Возможно, что и в самом деле не понимаешь. Но это никак не меняет дело. Видишь ли, ты начинаешь вызывать опасения у разных людей. У влиятельных людей. Судьба Лесиных заставила многих задуматься. — По сути, я с Лесиными и не воевал, княже, — осторожно заметил я. — Это он напал на меня, да и весь наш дальнейший конфликт — это не какая-то спланированная война, а скорее цепь случайностей. Здесь мы вступили на довольно опасную почву. Конфликт с Лесиными мне совершенно не хотелось обсуждать с князем, и уж ни в коем случае я не собирался давать ему понять, что знаю о его роли в этом конфликте. — Цепь случайностей, говоришь… — задумчиво сказал князь. — Ты знаешь, Кеннер, я давно заметил, что есть два вида случайностей — счастливые и несчастливые. И если несчастливые случайности просто случаются, то счастливые нужно тщательно готовить. И вспоминая твои действия в этой ссоре с Лесиными, я вижу, что ты неплохо умеешь обращаться со случайностями. Я молчал, не зная, что на это ответить. — Ты же понимаешь, Кеннер, что какими бы ни были ваши отношения с Ольгой, она не определяет политику рода единолично. А род относится к вам именно как к близким родственникам. И ты, я уверен, знаешь, что в случае чего Ренские вас полностью поддержат — и даже Ольга не будет против. — Я допускаю это, — осторожно согласился я. — А давай ещё вспомним Тириных, — предложил князь. — Какие у Арди отношения с родом Тириных? Если не считать того, что вы и с ними родственники. — Алина давно предлагает нам союз, — ответил я. — Я склоняюсь к тому, чтобы согласиться. Темнить здесь не стоило — князю наверняка всё это было прекрасно известно. Любой правитель такие вещи держит под особым контролем. — Ну что же, Кеннер, давай подытожим, — перешёл к выводам князь. — Итак, ты глава семейства, у которого одна из сильнейших дружин в княжестве. Далее, вы с женой являетесь очень перспективными Владеющими. Это, конечно, всего лишь потенциал, но это тоже принимается во внимание. Зато твоя мать не только выдающийся целитель, но и чрезвычайно сильный боевик, и это уже не потенциал, а реальность. Ты, кстати, знаешь, что Лесин так легко сдался потому, что Милослава решила вмешаться? Согласись, это многое говорит о её репутации. Идём дальше: два сильнейших рода княжества являются вашими родственниками и, по сути, союзниками. Одна из сильнейших дворянских фамилий также ваши родственники и в перспективе, вероятно, тоже станут союзниками. Взгляни на себя со стороны. — Наше семейство абсолютно лояльно княжеству, — заверил я. — Это не вопрос лояльности, Кеннер, — вздохнул князь. — Лично я в твоей лояльности не сомневаюсь. Проблема в том, что княжество — это не только, и даже не столько князь. Роды, Круг, дворяне, гильдии — мы все зависим друг от друга и находимся в равновесии. Ты его нарушаешь. Ты становишься слишком сильным, Кеннер, и это начинает сдвигать общий баланс сил в княжестве. Нам не нужен ещё один центр силы, понимаешь? — Я понял тебя, княже, — ответил я. — Я не знаю, какими мои планы будут лет через сто, но в обозримом будущем я не собираюсь влезать в политику. И я, конечно, не хочу быть туда втянутым. Но мне не совсем понятно, каким ты видишь выход из этого положения. — Ограничение твоей дружины тысячей, — сказал князь. — Нет формальным союзам — ни с Тириными, ни с кем-либо другим.