– Почему эта масса всплыла на поверхность? – спросил Мордан, съежившись и втянув на сей раз свою журавлиную шею в серые перья воротника. – Какой толчок вы имеете в виду? – Стук трости об пол. Который вы, Данглар, тоже слышали. Вы были со мной в тот вечер. Но на самом деле вы уже отсутствовали, упиваясь собственным негодованием по поводу моего отъезда на Гримсей. – То есть? – сказал Вуазне. – Вчера вечером Вейренк стучал костылем по полу. И внезапно вся пелена поднялась из глубин в прозрачные воды. Это должно было случиться. Хотя я вначале подозревал Фуше. Надо было просто немного увеличить картинку. Данглар совсем растерялся. Он не видел никакого смысла в словах Адамберга. Ему нужен был ответ, четкий и ясный, и он подозревал, что комиссар специально дурит их ради собственного удовольствия, запутывая в тумане своего личного острова. – Кто же этот убийца из Общества Робеспьера, комиссар? – требовательно спросил он. – Тот же, что и в Исландии, майор. Все подавленно молчали, звякали пустыми чашками, растерянно вздыхали, грызли карандаши или клали их на стол, и Эсталер понял, что уместно будет принести всем по второму кофе. Что бы там ни думали многие из присутствующих, Эсталер не упустил ни одной детали, ни важной, ни проходной, в процессе формирования оппозиции в окружении Адамберга. – Это тот самый убийца, – продолжал Адамберг, – в поисках которого мы отправились на Лисий остров. Туда, где все началось. Там, где, как я вам сказал, еще теплилось какое-то движение. Ведь я вам об этом говорил, верно? Движение, порождавшее бесконечные волны, приведшие в итоге к нападению на Венсана Берье – и на нас, вчера вечером. – Его имя? – спросил Данглар, угадав в словах комиссара упрек, слегка смягченный спокойной интонацией. – Шарль Рольбен, высокопоставленный судейский чиновник. Ни много ни мало. Шесть убийств и пять покушений на убийство. – Кого вы включаете в шестерых? – спросил Ноэль, расстегнув молнию на куртке. Возможно, это был бессознательный знак доверия с его стороны. – На острове: легионер Эрик Куртелен и Аделаида Мафоре. Здесь: Алиса Готье, Анри Мафоре, Жан Брегель, Анжелино Гонсалес. Покушения на убийство: Венсан Берье, братья Мафоре и я. Увечья и раны, нанесенные Селесте. И Марку, – добавил он. – Впечатляющая картина, – заметил Меркаде. – Если не считать убитых на острове и Селесты, – сказал Данглар, – они все члены Общества Робеспьера. – Да наплевать, Данглар! – оживился Адамберг. – Поймите уже, наконец! Они все входили в группу туристов, пропавших в Исландии! Жан Брегель – “топ-менеджер”, как выразился Виктор! Тот, кто смеялся на теплом камне. Анжелино Гонсалес – “специалист по птицам Севера”! Венсан Берье, которого Виктор считал лыжным тренером! Они все входили в ту группу! Они все участвовали в поедании своих товарищей. По-вашему, это мелкая деталь, Данглар? Разве не колоссальная? Куда уж колоссальнее! А вы осуждали меня за то, что я пошел по этому пути. Данглар отодвинул свои записи и налил себе воды. Майор признал поражение, это было всем очевидно. Адамберг ждал его капитуляции, чтобы начать более связный рассказ, если получится. – Раз все дело в Исландии, – сказал Мордан, – то как вам удалось нарисовать лицо убийцы с острова? Никому не известного Шарля Рольбена? – Так мы его прекрасно знали, Мордан. Он присутствовал на заседаниях Общества Робеспьера, вместе со всеми остальными. – Франсуа Шато? – Нет, майор, не Шато. А тот, кто боялся. Кто требовал охраны. – Брюнет, – сказала Ретанкур. – Брюнет. Брюнет, агрессивный самовлюбленный сангвиник, идущий по трупам, блестяще маскировавшийся при помощи грима, бород и париков. У него достаточно невыразительные черты лица, и он мог изменять их по своему усмотрению. Амадей прозвал его “ублюдком”. Данглар, помните его в роли Кутона? Так ли уж он был невыразителен? И ведь он совершенно искренне восхищался кровожадностью Блондина-Фуше. Данглар быстро кивнул. – Помните, как Брюнет-Кутон, сидя в своем кресле, стучал тростью по полу? А помните, как исландский убийца, тоже стуча палкой, проверял лед на прочность? Только основателю Общества могла прийти в голову мысль обязать выживших на острове являться к нему в Конвент в течение десяти лет. Чтобы проверять их на вшивость, вовремя замечать слабости и признаки малодушия. Гениальная идея! Он периодически их видит, по его приказу они прибывают на заседания, где все участники гримируются и надевают костюмы и, что еще важнее, сохраняют анонимность. Кто тут обратит на них внимание? А главное, самое главное, в случае смерти одного или нескольких, да даже всех “кротов”, где полицейские будут искать убийцу? В Исландии или все-таки в непосредственной близости к человеку по имени Робеспьер, вокруг которого по-прежнему кипят страсти? Ответ очевиден. Вот мы и побежали к Робеспьеру, и я впереди всех. – Если он хотел сбить нас с исландского следа, чтобы направить в Общество, – спросил Вейренк, – то почему не нарисовал знак почетче? Чтобы смысл его был очевиден? – В этом и заключается его гениальность. Подсуньте полицейским да вообще кому угодно слишком явную улику, и они, заподозрив неладное, не примут ее в расчет. “Слишком хорошо, чтобы быть правдой”, “ловушка”, решат они, “меченая и потому сомнительная карта”. Но заставьте их задуматься, внушите им, что они сами, своим умом, силой своего интеллекта сумели разгадать тайну знака, и они как ненормальные ухватятся за свое открытие. А где труд, там и счастье. И если бы нам не удалось расшифровать его знак, письмо Франсуа Шато, такое подлинное и искреннее, навело бы нас прямиком на след Робеспьера. Все они, утверждая, что впервые видят знак, говорили правду, за исключением Брюнета, который сам его и придумал. Для нас и только для нас. Ни слишком очевидный, ни чересчур туманный. На полпути. Ну и, само собой, когда в прессе появились сообщения о трех убийствах, Брюнет заставил Шато обратиться к нам. И это еще не все. На случай, если бы нам вдруг взбрело в голову снова ступить на землю Исландии, он подложил Жану Брегелю три новых альбома. Новых! И мы, разумеется, пришли к заключению, что убийца пытается направить нас по ложному следу. Ах, преступник допустил ошибку, решили мы, как последние идиоты. Но эта “ошибка” была, конечно, хорошо просчитана. Он выбрал самый верный способ отвести наши подозрения от Исландии. А мы и купились. Все как один. Вписавшись в орбиту кружка Робеспьера, где – повторяю – все замерло. Почему? Потому что там ничего не происходило. Брюнет вынудил нас включиться в шахматную партию с семьюстами игроками, только вот фигуры не двигались с места. Потому что настоящие фигуры делали ходы совсем в другом месте. Вот мы и застряли на мертвой шахматной доске, не находя никакой лазейки просто потому, что ее не существовало. – А он бы тем временем перебил одного за другим всех членов исландской группы, – сказал Меркаде. – И мы никогда не догадались бы, кто убийца, – признал Вуазне. – Вы правы, лейтенант. Брюнет? Миляга Брюнет? Тот самый, что пришел нам помочь, указав на группу потомков, оказавшуюся пустышкой. Затем – играя с огнем, но все же особенно не рискуя, как если бы сунул палец в свечное пламя, – Брюнет выдал нам группу “кротов”, которых он якобы опасался. Группа “кротов”, в сущности, равнялась исландской группе, и ее членов он вызывал дважды в год на заседания, чтобы прощупать их и повторить приказ держать язык за зубами. – Не понимаю про свечу, – сказал Эсталер. – Я тебе покажу. Огонь без ожога. Так кто эти “кроты”? – вопрошал Брюнет. Мстители-антиробеспьеристы? Роялисты? Шпионы? Робеспьер сам их устранял? В припадке безумия? А почему бы и нет? Бедный Брюнет так перепугался. И мы ему поверили. – Черт, – сказал Вуазне, который в эту минуту снова стал сам собой. – Он нас дурачил всю дорогу. – Не всю, Вуазне. До тех пор, пока излишняя неподвижность не стала казаться ненормальной и подозрительной. Пока нам не надоело все время ходить по кругу и мы не задумались наконец, нет ли другого пути. Или забытого, неявного, упущенного следа. И он нашелся, всего один. – Исландия, – признал Ноэль. И снова Адамберг отметил мужество жлоба Ноэля, без всякого смущения отрекшегося от своих недавних убеждений. – И вот еще что, – продолжал Адамберг. – Когда Брюнет заходил сюда в мое отсутствие, чтобы снова попросить себе охрану, мог ли он каким-то образом выяснить, что я в Исландии? Насколько я понял, ему сказали только, что я отлучился по семейным обстоятельствам. В полной тишине Данглар медленно и вяло поднял руку. – Я, – проговорил он. – Я что-то такое ему сказал, когда мы обсуждали его охрану. – Какое “такое”? Майор мужественно вскинул голову. Словно Дантон, подумал он, идущий на заклание. – Я ему сказал, что мы делаем все, что в наших силах, пока вы прохлаждаетесь в Исландии. – Это не просто “что-то такое”, Данглар. – Нет. – За этой информацией он сюда и явился, увидев, что моя машина припаркована у дома. С самого начала следствия он внимательно наблюдал за моими передвижениями. И вы ему сдали эту информацию, потому что были раздражены. Представьте себе его реакцию: я вернулся к исландской версии! Пошел по следу, который он с таким трудом уничтожил, подталкивая нас к разгадке непостижимой тайны Общества Робеспьера. И тогда он нападает на Венсана Берье. На Берье, анонимного “велосипедиста” из Общества и “лыжного тренера” с Лисьего острова. И вешает его, надев парик. Зачем? Чтобы во что бы то ни стало вернуть нас к Робеспьеру. Но это еще цветочки. Он смещает веревку вбок, поближе к цепи, за которую Берье сможет ухватиться, и к стенной полке, куда он поставит ногу. Веревка шершавая, слишком шершавая, чтобы надежно затянуть скользящую петлю. Он уверен, что Берье, учитывая его спортивную подготовку, как-нибудь выпутается. И точно, Берье остается в живых. – Он повесил его, но решил пощадить? – спросил Керноркян. – Какого черта? – Такого, что Берье опишет преступника в парике эпохи Революции. Чтобы мы больше не отвлекались от Робеспьера. – Ясно, – сказал Эсталер, сосредоточенно кусая губы. – Ну конечно, – вздохнул Мордан. – И наш предусмотрительный Брюнет оставляет на полу прядь из парика на тот случай, если “висельник” все же отдаст концы. Но Берье выжил, и Берье рассказал о парике, не вдаваясь в подробности. Он сделал это по той же причине, что и убийца: чтобы мы вплотную занялись Обществом и думать забыли об Исландии. Чтобы мы, не дай бог, не выяснили, что он принимал участие в пожирании своих товарищей. Объяснив свое присутствие на заседаниях увлечением личностью Робеспьера, он, разумеется, солгал. Просто его туда вызывали вместе со всеми остальными. – Ну конечно, – повторил Мордан и вздохнул еще глубже. – Брюнет может быть доволен: благодаря парику мы ищем психованного убийцу в костюме восемнадцатого века. А о каком выдающемся психе из Общества могли мы подумать? О психе в седом парике? – О Робеспьере, – сказала Ретанкур. – Которому мы рано или поздно предъявили бы обвинение. Потомок Неподкупного, натерпевшийся в детстве от своего одержимого деда, актер, играющий роль так, словно в него вселился дух его героя, – всего этого вполне достаточно, чтобы мы увидели в нем безумца, маньяка, убийцу. К чему, собственно, нас и подводил за ручку Брюнет – Шарль Рольбен, не сомневаясь в успехе своего предприятия. Не забывайте, что он повесил Берье в тот вечер, когда у Франсуа Шато, работавшего в отеле, не было алиби. – Послал своего друга на гильотину, – сказала Фруасси. – У таких людей друзей не бывает. – А почему, – сказала она, поднимая нос от экрана, – после Алисы Готье он взялся за Мафоре? Почему не за Гонсалеса или Брегеля? – Напустив нас на Общество Робеспьера, он понимал, что мы узнаем, что Мафоре был одним из его основных спонсоров. И сочтем, что цель преступника – уничтожить Общество, а вовсе не какого-то туриста, десять лет назад побывавшего в Исландии. – Ну, конечно, – снова вздохнув, повторил Мордан. – И все же стрелять в вас было рискованно. – Не рискованнее, чем в любого другого. Он боялся, что Амадей, самый ненадежный кирпичик в его строении, в конце концов уступит моему напору. К тому же сразу по возвращении из Исландии я отправился к братьям. Это означало, что я там что-то нашел, каким-то образом прознал, что на самом деле произошло на теплом острове. Когда вчера вечером я сел в машину, он последовал за мной. Я направился в Брешь, что подтвердило его худшие опасения. На этот раз он никак не мог оставить нас в живых. Он был готов. Он поехал по скоростной трассе, обогнав меня, пока я кружил по проселочным дорогам, чтобы оторваться от жандармов. Потом через дырявую ограду проник в лес, походя обезвредил Селесту и Марка и двинулся прямо на нас. – А вы не слышали выстрелов в лесу? – спросил Вуазне. – Лес находится на расстоянии почти двух километров от дома, кроме того, ветер дул в другую сторону. Если бы Брюнет не был проинформирован о моей поездке в Исландию, Данглар, он бы не решился на крайние меры, будучи уверен, что мы сосредоточились на Обществе и рано или поздно арестуем Франсуа Шато. Мы бы взяли его по-тихому, в понедельник, на выходе из паркинга. Он бы не ранил Селесту и не стрелял бы в нас. Хочу вам всем напомнить, что постороннему человеку нельзя сообщать никаких сведений частного порядка ни об одном из сотрудников уголовного розыска. Даже если он просто вышел пописать или покормить кота. Даже если этот посторонний кажется вам симпатичным, испуганным и готовым сотрудничать. Прошу прощения, Данглар. Данглар подождал немного, потом встал, и к нему вдруг вернулась его сдержанная, полная достоинства элегантность. Адамберг, не склонный ни к каким излияниям чувств, особенно патетическим, даже отступил, но на лице Данглара он не заметил даже намеков на пафос. – Позвольте мне, – сказал майор спокойно, – от всей души поздравить вас. Я со своей стороны допустил грубейшую ошибку, которая могла и даже неминуемо должна была повлечь за собой смерть четырех человек, вашу в том числе. Вследствие чего я сегодня же вечером представлю вам прошение об отставке. – Вечером не получится, – ответил Адамберг, словно отклоняя приглашение на ужин. – Сегодня воскресенье, а в воскресенье я ничего не читаю. Завтра тоже не выйдет – нам надо будет попотеть над рапортом, так что мне необходимо будет ваше перо. Потом тоже нельзя, потому что я попросил трехнедельный отпуск. А в мое отсутствие руководить конторой будете вы. Куда он поедет? – подумал Данглар. В свои Пиренеи, само собой, обмакнуть босые ноги в зеленые воды По. – Это приказ? – спросил Мордан, вытянув наконец шею.