– Я себя не оправдываю. Моя жизнь – один черт пропащая. А сына в обиду не дам! – Вы общались с фрау Бурлакофф? – Нет. – А как же узнали, что Тима обвиняют? – Догадался. – Снова – догадались? – Да! – с вызовом подтвердил отец. – И сюда пришел, чтобы с Тимкой поговорить. Рассказать ему все – перед тем, как к вам идти каяться. Понимал же, что после уж не выпустите… Пришел – а тут Лена плачет. Пропал, говорит, пацан неизвестно куда. – То есть после беседы с Тимом вы собирались явиться с повинной? – Конечно. Неужто сыну за меня отдуваться? – Вашему сыну ничего не грозило. Вероятнее всего, ему даже не предъявили бы обвинение. – Да какая разница, предъявили – не предъявили? Если все кругом орут, что это он виноват. Ты ни при чем, сынок. – Отец посмотрел на Тимофея твердо и прямо. – Тебе себя винить не в чем. – Сыном вы можете гордиться, господин Бурлакофф. – Следователь тоже повернулся к Тимофею. – Я работаю в уголовном розыске почти двадцать лет. И могу поклясться, что даже взрослый человек на его месте сдался бы. А ваш сын сдаваться не собирался. Он решил доказать свою невиновность. И доказал. – Нет, – сказал Тимофей. Следователь вопросительно посмотрел на него. – Я не собирался доказывать свою невиновность, – пояснил Тимофей. – Как я мог доказывать то, в чем не был уверен? – То есть… – пробормотал следователь. – Ты не был уверен, что не виновен? – Нет. Я ведь сказал вам, еще в самом начале, что ничего не помню. Я просто хотел выяснить, что произошло. – Н-да. – Следователь задумчиво смотрел на него. – Что ж. Как бы там ни было – с задачей ты справился. В столь юном возрасте провел целое расследование. – Что? – пробормотала мама. Следователь о ней, кажется, успел забыть. – Тим… провел расследование? – Да, представьте себе. Если бы не его помощь, мы бы до сих пор ничего не знали. – А Тим… – Мама выговаривала слова с трудом. – Тим, получается, помог вам… все узнать? – Именно так. Мамино лицо окаменело. – Ты… – глядя на Тима, пробормотала она. – Ты… – Фрау Бурлакофф, – оборвал ее следователь. – Не советую вам произносить слова, о которых впоследствии придется пожалеть. Мама замолчала. – Едем в участок, господа. – Следователь поднялся. Его помощник подошел к отцу, отстегнул от пояса наручники. Отец неловко, с кривой улыбкой, вытянул руки вперед. Повернулся к Тиму. – Прости меня, сынок. Если сможешь… Все закончилось – ну и к черту их всех. И слава богу. Верно? Тимофей промолчал. – Фрау Бурлакофф, – окликнул следователь. – Приготовьте документы. Вы тоже едете с нами. – Я? – вскинулась мама. – Почему? На каком основании? – По подозрению в организации шантажа. – Она не виновата, – влез отец. – Это я! Я же сказал! Вы же записывали! – Разберемся. Мама судорожно вцепилась в обивку дивана. – Я должна позвонить адвокату! Я буду говорить только в его присутствии! – Разумеется, фрау Бурлакофф. Звоните. Это – ваше право. В дверь постучали. – Господи… – простонала по-русски мама. – Кто там… Кого там еще? Следователь русского не знал, но о смысле вопроса, видимо, догадался. – Я вызвал представителя органов опеки. Какое-то время вашему сыну, очевидно, предстоит провести без вас. * * * Родителей увезли в участок. Тимофея забрали в приют. Маму отпустили быстро – адвокат, которого посоветовала ее подруга, отлично знал свое дело. Чистосердечное признание отца камня на камне не оставило от обвинений в адрес мамы. Следователь, вероятно, догадывался, что так и будет. Наследства, оставшегося от Штефана, хватило и на то, чтобы компенсировать компании его траты, и на то, чтобы выплатить штраф. Штефан, как и предполагал Беренс, действительно очень удачно вкладывал деньги. Ежемесячно снимая проценты с суммы, лежащей в банке, мама жила неплохо. Отцу дали пожизненное. С учетом чистосердечного признания заменили на двадцать лет лишения свободы. Через шесть лет отец умер в тюрьме от рака. Вернер похлопотал о том, чтобы Тимофея взяли в интернат. На выходные воспитанников отпускали домой, но Тимофей этим правом не пользовался. Через два года он экстерном закончил школьную программу и поступил в колледж, на юридический факультет. Переехал жить в кампус. Габриэла пыталась ему звонить, но Тимофей попросил этого не делать. Тогда она приехала в интернат. Тимофей не вышел, попросил передать, что плохо себя чувствует. 88 Вероника ждала Тимофея в такси, в дом не пошла. Вещи, свои и ее, Тимофей собрал сам. Рюкзак повесил за спину, чемодан катил за ручку. Для того чтобы выйти за дверь, ему пришлось повернуться к ней спиной. Так, спиной вперед, Тимофей и вышел на крыльцо. Поэтому не сразу заметил стоящего у перил Вернера. Он был одет в черный траурный костюм. А руку держал за пазухой. На то, чтобы выхватить из кобуры оружие и выстрелить Тимофею в лоб, у Вернера ушла бы секунда. На мгновение больше, чем понадобилось бы Тимофею для того, чтобы уйти с линии огня. Но уклоняться Тимофей не стал. Вернер помедлил. И достал из внутреннего кармана пачку сигарет. – Твоя мать не будет возражать, если я закурю? – Нет, не будет. Но она с удовольствием постоит возле двери с той стороны и послушает, о чем мы беседуем. Вернер приподнял бровь. – В таком случае, полагаю, нам лучше отойти. – Да. Так будет лучше. Они отошли к сарайчику, где еще при Штефане хранился всякий хлам.