Иногда комиссар задумывался над тем, кто же пишет детективные романы и рассказы и с чего все эти люди взяли, будто пострадавшие или родственники убитых бодро рапортуют при допросе, где были и что делали с точностью до минуты. Сестра отца Тайна вообще ничего не говорила, только беззвучно плакала в носовой платок. Это была худенькая, хрупкая дама лет пятидесяти, кроткая и тихая. Благодарно всхлипнув, когда Бреннон подал ей чашку чаю, она молча выслушала все, что он сказал, и замерла на стуле. Комиссар сел рядом и мягко спросил: – Мисс, вы ждали вашего брата вчера? Женщина замотала головой. – Почему? Она несколько раз судорожно вздохнула, и Бреннон придвинул к ней чашку. – Он говорил перед уходом… – прошептала мисс Тайн и сделала несколько глоточков, – что понесет крест в починку… Я… Я думала… Он, если задерживался допоздна, спал на кушетке в кабинете… Я и решила… – У нее вырвалось короткое рыдание. – Он только не послал сегодня за булочками! Я всегда пекла ему булочки, а он посылал за ними, а сегодня не послал! – Мисс Тайн зашлась в горьком плаче. «Вот свинья», – подумал Бреннон о епископе Уитби. Рукоположенному борову и в голову не пришло ни поискать отца Тайна, ни послать к его сестре служку. – А я жду, жду… – шептала женщина. – Все жду и жду… – Какой дорогой ваш брат обычно ходил из собора домой? – Он брал кэб, – с трудом выговорила она. – Я и не знаю… – Он заезжал куда-нибудь по дороге, покупал что-нибудь? – Газеты, сэр, и любил печенье в лавке Брайтов… Бреннон усадил мисс Тайн в кэб и сунул ей свою визитку, но едва ли женщина поняла, что ей дают. Комиссар проводил кэб долгим взглядом, размышляя о высокопоставленных чинах, но поскольку эти мысли никогда не были радостными, отбросил их. Следовало как можно скорее установить личности прочих погибших и выяснить, в какой точке они все могли пересечься. Консультант нашелся на заднем дворе. Бреннон поежился: даже он зимой не выходил без пальто, сюртука и шарфа, а Лонгсдейл был без верхней одежды и не морщился. Он при помощи лупы изучал тела, а пес обнюхивал ледяные глыбы. – Я могу их растопить. – Покойников? – обрадовался комиссар. – Но Кеннеди боится, что это повредит трупы. – Я знаю. – Лонгсдейл постучал пальцем по глыбе. – Я взял пробы льда. Как только в моем доме оборудуют лабораторию, я проведу опыты и определю наиболее безопасный способ… – А! Выбрали дом восемьдесят шесть? Консультант вздрогнул и уставился на Бреннона: – Как вы узнали?! – Увидел телеги и вашего дворецкого. Лицо Лонгсдейла разочарованно вытянулось, как у ребенка, которому не показали фокус. – Я-то думал… – Что вы думали? – заинтересовался Натан, впервые обнаруживший в консультанте какую-то человеческую реакцию. – Я думал, что раз вы рыжий и родились в воскресенье, которое пришлось на первое мая… – У меня нет дурного ока, и третьим глазом я тоже ничего не пронзаю! – рявкнул комиссар, которого с детства допекали этим все соседские кумушки. Лонгсдейл разочарованно вздохнул и потерял к Бреннону интерес. Пес тихо фыркнул. – Что с черепом? – буркнул комиссар. – Мистер Кеннеди наносит на него метки. Эта научная дисциплина еще только развивается, мы должны будем сами высчитать объем тканей… – Короче! – Уйдет дня три-четыре. – Где вы будете этим заниматься? – У себя, конечно, – отозвался Лонгсдейл. – Ваша лаборатория слишком скудно и примитивно оборудована. Рейден как раз должен закончить с перевозкой. Комиссар обиженно засопел. К счастью, его отвлек дежурный с сообщением о том, что шеф ждет Бреннона у себя. «Рейден», – размышлял Бреннон, поднимаясь к начальству. Комиссар отличался исключительной памятью на лица, но как ни старался, так и не смог вспомнить лицо дворецкого. Даже цвет глаз стерся из памяти. И это чувство было исключительно неприятным. Почти таким же неприятным, как воспоминание о суеверных бабках, уверявших его отца, что раз ребенок мало того что родился в майское воскресенье, так еще и рыжим, то он уж точно подменыш! – Бреннон! – возопил шеф, едва комиссар прикрыл дверь. – Вы снова ходили в собор! – Да, сэр. – Каждый раз, каждый, как вы туда суетесь, епископ строчит мэру жалобу на произвол мирских властей! Что вы с ним опять сделали? – Я искал нашу жертву, сэр. – Нашли? – О да. Отец Джозеф Тайн. – Натан бегло описал трагическую судьбу священника. – Поэтому, сэр, я намерен допросить всех попов, которые имели дело с Тайном, и всех, кто мог видеть его в последний вечер. Едва ли наши жертвы посещали один клуб и вряд ли встречались в одних домах. Единственное, что их связывает, – место смерти и дорога, которой они туда добрались. Надо выяснить, где они были в ночь убийства. Если найдем совпадение – ухватим первый след. Бройд задумчиво пригладил пышные усы. – А что, если они умерли на озере? – Но как-то же они туда добрались? Отец Тайн вообще должен был направляться в прямо противоположную от Уира сторону – к ювелирной лавке ван Шпеера. Но не направился. – Гм… Гм-м-м… – Кой черт понес его к озеру на ночь глядя? Первая жертва, над черепом которой сейчас издевается Кеннеди, вообще была одета в полудомашнюю одежду. Уир промерз на ярд в глубину, а этот тип шлялся там в одном жилете и тапочках. – Думаете, он выскочил из дома потому, что его что-то позвало? – Черт его знает, сэр, – угрюмо отозвался Бреннон. – Пьянчугу его же белая горячка может позвать куда угодно. Но как знать, вдруг и от консультанта будет толк. – Мне казалось, вы скептично настроены… – Да, сэр. Но меня удивляет крест. – А что с ним? – Тайн нес его к ювелиру, в починку. А умер с крестом в кулаке, прижатым к груди. Зачем он достал святой символ? Хотел отмахаться от убийцы этой цацкой? – Бреннон! Вы все же полагаете… м-да… – Обычный душегуб спер бы золотишко без раздумий. – Значит, думаете, этот необычный? Так, может, его спугнули. – А в лед наши покойники сами зарылись? Айртон Бройд молча нахмурился. Бреннон задумчиво поскреб бородку. Вокруг креста во льду была лакуна. Интересно почему? 13 ноября Ночь уже сгустилась до чернильного цвета, когда комиссар наконец решил, что на сегодня хватит. Полицейские с портретами жертв третий день прочесывали частым гребнем Блэкуит, а из списка без вести пропавших с трудом выцедили сорок шесть жертв, подходящих под описание безлицего покойника. Пока Кеннеди и Лонгсдейл возятся с восстановлением лица, Бреннон велел обойти родичей и друзей всех пропавших сорокашестилетнего возраста. Оставалось допросить нищих у собора и жителей окрестных домов. Но это комиссар наметил следующим пунктом – число полисменов не безгранично, а прочие преступники тоже не сидели без дела; одной поножовщины вполне хватило бы на пару газетных колонок, набранных мелким шрифтом. Однако больше всего комиссара беспокоило то, что в преддверии праздничных гуляний мэр строго запретил «распространять пугающие слухи среди честных горожан». Как будто неведомый убийца ограничится нечестными… «Ведь даже не ограбили», – думал Бреннон. За долгие годы он повидал всяких убийц – и сумасшедших, и маньяков, и садистов, – но ни один из них не смог бы прикончить жертву, заморозив ее внутренности, даже если бы и хотел. Натан попрощался с дежурными и вышел в кристально холодную ночь. Было безветренно, ясно и безлунно. В небе искристо мерцала россыпь звезд. Задрав голову, комиссар постоял на месте, вздохнул, запахнул плотнее шарф и двинулся к дому. Роксвилл-стрит опустела. Флаг на ратуше печально повис; тускло, как оловянные, поблескивали кресты на соборе; слева темнел парк, справа мерцал свет в окнах. Около дома восемьдесят шесть Бреннон замедлил шаг. Огни в особняке не горели, и он был так же темен и безмолвен, как раньше. Дом скорее напоминал склеп, чем обиталище живых, и в памяти Натана возникли полузабытые деревенские суеверия насчет ночных кровососущих тварей и псов из преисподней. Но поскольку ничего об этих преступных сущностях комиссар так и не смог припомнить (тридцать лет прошло, черт побери!), то он отвернулся и зашагал по Роксвилл-стрит, по иронии судьбы – в сторону озера. Как назло, поблизости не было ни одного кэба, а подмораживало все сильнее. Бреннон поднял воротник пальто и замотал уши шарфом. Пальцы щипало даже в теплых перчатках. В прозрачном морозном воздухе свет фонарей казался холодным, будто пробивался сквозь тонкий лед. Стояла такая тишина, что похрустывание снега под ногами разносилось по всей улице. Натан шел, задумчиво склонив голову; он любил пройтись, но сейчас жалел, что не стал искать кэб. Хорошо хоть, нет ветра – иначе по всей Росквилл-стрит свистело бы, пробирая до костей. Снег, к счастью, плотно утоптали, и не приходилось брести, утопая в вязкой каше. Бреннон поглубже засунул руки в карманы, снова обвел взглядом улицу в поисках кэба, но ни одного не заметил. Он опустил голову, пряча нос в шарфе, и уставился на снег. У фундамента оград тихо шелестела поземка – тонкой вуалью она скользила вдоль камней, оставляя на них белый след. Бреннон тупо следил за ней, пока до него не дошло, что кругом абсолютно безветренно. Вьющуюся по земле снежную дымку тянуло на север, к озеру. Бреннон очнулся, машинально сжал в кармане револьвер и, чуть не вскрикнув, отдернул руку – металл обжег его холодом даже сквозь перчатку. Да и в кого стрелять? Комиссар оглянулся – у противоположной стороны улицы мело точно так же. Снежная вуаль волнами катилась вдоль оград. Свет фонарей стал бледно-золотым и прозрачным, отчего тьма казалась еще непрогляднее. В этом беззвучном скольжении снега было нечто завораживающее. Хрустальные шары золотистого света парили над улицей, слегка покачивались на фонарных столбах, как цветы. Бреннон поморгал и встряхнул головой. Подошел к ограде, наклонился и погрузил пальцы в волны поземки. Он ощутил сначала слабое тепло, затем холодное покалывание, а потом, едва по руке вверх скользнула ледяная волна, в Бреннона врезалось что-то темное, горячее и тяжелое.