Это лес, где жизнь плодится ей на пищу, И крики боли услаждают ее слух. «Последний приют» оказался огромным торговым центром – такого большого Тана раньше не видела. А многих услуг из тех, что предоставляли здесь, в других торговых центрах никогда и не было. Здесь можно было принять душ за доллар, купить консервы, траурное платье или плащ из черной, лиловой или серебряной ткани. Еще здесь была аптека, часовня для представителей разных религий, пять ресторанов, три бара, ночной клуб и даже камера хранения, так что те, кто приезжал на автобусе, могли оставить тут вещи и спокойно ходить по магазинам или спать в похожих на гробы кабинках капсульного отеля. Из динамиков доносились евротранс-ремиксы похоронной музыки, а дверь каждого магазина украшала одна и та же надпись, мерцавшая неоновыми буквами или написанная от руки: «Открыто 24 часа». У Таны закружилась голова: после ужасов последних двенадцати часов так странно было оказаться в безопасном, ярко освещенном месте… Середину торгового центра занимала шестиугольная комната с блестящим черным полом, скамейками под черное дерево и скульптурой в виде пронзенного деревянным колом большого сердца из красного хрусталя. На стенах висели экраны, и на каждом шла какая-нибудь популярная передача из спрингфилдского Холодного города. На одном золотоволосый вампир Люсьен Моро учил девушку танцевать вальс; на другом рыжая вампирша рассказывала, как провела ночь, а юноша-человек, прижимаясь к ее бледной коже, предлагал трубку, подсоединенную к торчащей из его запястья игле. Туристы останавливались посмотреть на экраны. Фотографировались на фоне хрустального сердца, приобняв друг друга за плечи и неестественно широко улыбаясь. Усталая женщина средних лет раздавала розовые листовки всем, кто проходил мимо. – Вы не видели мою дочь? – снова и снова спрашивала она. – Ей всего двенадцать. Пожалуйста, я знаю, что она была здесь. Вы не видели ее? Поначалу людям моложе шестнадцати лет доступ в Холодный город был закрыт, но однажды охрана отказалась пропустить девятилетнюю девочку, не поверив, что ее укусили. Но девочка не врала, и погибли люди. Тесты, позволявшие определить инфекцию, стоили дорого, и приходилось полагаться на слова инфицированных, чтобы карантинная зона не потеряла смысл. После случая с той девочкой в Холодные города стали пускать всех – любого возраста и без доказательств. Тана посмотрела на женщину, на ее усталое лицо и на листовки с изображением улыбающейся девочки. Та напомнила ей Перл. Интересно, что эта девочка ожидала увидеть по ту сторону ворот. Ничего не замечая вокруг, мимо прошла Полночь и упала на скамейку. Обеими руками она прижимала лохмотья топика к глубоким царапинам, пытаясь остановить кровотечение. – Я принесу бинты и все, что нужно, – сказал Зима. – Жди здесь. А ты побудь с ней, – он мрачно посмотрел на Тану. Тана кивнула. Зима пошел к аптеке, дважды оглянувшись по дороге. Его ботинки грохотали по гранитному полу, как копыта. Мимо проходили какие-то молодые люди с рюкзаками; они остановились, уставившись на окровавленную одежду Таны и на Полночь, которая с лицом, покрытым размазанной тушью, держалась за свое кровоточащее плечо. – Что надо? – огрызнулась Тана, как это сделала бы на ее месте Полина, и мальчишки поспешили дальше. Полночь криво улыбнулась. – Мне жаль, что так вышло. Что тебя ранили, – сказала Тана. – Как ты оказалась в их компании? С Эйданом и этим… другим? – спросила Полночь. В свете белых ламп ее обветренные губы казались синеватыми. – Я была на вечеринке. Все остальные умерли, – ответила Тана. Она не ожидала, что ее слова прозвучат так просто и так страшно. – Об этом, кажется, говорили в новостях! Это ведь случилось на севере штата? В новостях? Тана не сразу поняла, о чем она говорит. Ей казалось, что случившееся касается только ее. – Не знаю. Возможно. – Правда? Вот это да! Я читала в твиттере и видела фотографии. Ты действительно там была? Тана кивнула, не зная, что еще сказать. Слова, которые приходили на ум, не казались ей подходящими. – Круто, – воскликнула Полночь. – А ты спаслась. Это главное. – Ну да. Можно сказать, что мы спаслись. – Сделай кое-что для меня, – Полночь вытащила из кармана телефон, на экране которого появилась царапина от падения на асфальт. – Подержи его, пожалуйста. У меня в сумке есть штатив, но я не хочу его доставать. Показывать все, как оно есть – вот что я обещала моим подписчикам. Просто постарайся держать телефон, чтобы картинка не тряслась. – Хорошо. – Тана была немного шокирована. Не то чтобы ей раньше не приходилось снимать видео; Полина часто просила об этом, когда готовилась к прослушиваниям, да и дурачащихся друзей она тоже снимала. Но никогда раньше она не делала ролик с кем-то, кто истекал кровью после нападения вампира. – И ты тоже что-нибудь скажи. Нет, правда. Ты просто должна. Всем интересно, как ты себя чувствуешь. Тана покачала головой. При одной мысли о том, что придется рассказывать о пережитом, ее накрыло тяжелыми воспоминаниями. Уставившиеся на нее мертвые глаза. Шепот за дверью. Падение на асфальт на заправке и возвышающийся над ней Эйдан. – Я и сама не знаю, как я себя чувствую. – Тогда попозже, – Полночь протянула Тане телефон. – Как я выгляжу? Тана не знала, что ответить. Полночь выглядела бледной и красивой, а еще исцарапанной и окровавленной. – Нормально, – Тана выбрала нейтральный ответ. – Думаю, это сработает, – Полночь скривилась от боли, откидывая разодранный воротник топа так, чтобы в кадр попали царапины. Все еще блестящие от крови и воспаленные, выглядели они жутко. – Умеешь пользоваться этой штукой? Тана коснулась пальцем маленького изображения видеокамеры в нижней части экрана. – Думаю, да. Ты не боишься, что родители это увидят и скажут копам, где вы? Ну, вы же все-таки несовершеннолетние… Полночь фыркнула: – Родители не в курсе, чем мы занимаемся в интернете. У них на это ума не хватает. Они совсем не такие, как мы. Поверь, когда они поймут, что случилось, нас тут давно уже не будет. – Ладно, – ответила Тана и включила камеру. – Привет, – сказала Полночь, глядя в камеру странным пристальным взглядом. – Это снова я, верная служительница ночи, путешественница и безумная поэтесса. Как много всего произошло с тех пор, как я выходила на связь в прошлый раз! Мы с Зимой остановились на отдых недалеко от Холодного города и через несколько часов окажемся внутри. Все именно так, как мы верили – если ты следуешь своему самому потаенному, самому правдивому, самому темному желанию, Вселенная расчищает для тебя путь. Мы встретили людей, предложивших нас подвезти. Вы, возможно, видели их в новостях – но об этом позже. Сначала я должна рассказать, что произошло со мной. В этот момент вернулся Зима с бинтами и лекарствами. Полночь попросила Тану продолжать снимать, пока брат обрабатывает раны антисептиком и закрепляет марлю пластырем. Все это время она продолжала говорить, глядя в камеру, даже когда ей было больно. Закончив, она проглотила пару таблеток аспирина, а затем сказала, что должна отредактировать видео и выложить его в блог. Тана не могла не восхищаться тем, как девушка сумела превратить случившееся в историю безумных приключений, часть Легенды о Полуночи. Из страшного происшествия получилось приключение, которому можно позавидовать. Она вполне могла представить, как сама смотрит это видео и думает, как же этой девушке повезло и какая она смелая. Но, стоя рядом с Полночью и зная правду о случившемся, Тана понимала, что Полночь рассказывала историю не зрителям, а себе самой, сглаживая самые страшные места, чтобы было не так страшно. Очень зря, подумала Тана. Потому что все это на самом деле страшно. – Здесь бесплатный вай-фай. Пойду поставлю ноутбук на зарядку, – Полночь махнула рукой в сторону фуд-корта, забрала у Таны телефон и направила камеру на нее. Сработала вспышка. – Найдешь меня там, когда закончишь с делами. Ты же не против, да? Тебе ведь не пришлось ничего говорить. Тана знала, что выглядит ужасно, но плохое фото в интернете беспокоило ее меньше всего. Она устала, замерзла и боялась, что вот-вот сорвется. Заметив, что чувствует металлический запах крови Полуночи, Тана задумалась, не первый ли это симптом болезни. Или все в порядке, и ей просто нужно взять себя в руки. – Я в норме, – Тана взглянула на витрину с футболками, – пойду приму душ. Зима улыбнулся ей почти дружелюбно, в первый раз с тех пор, как Эйдан напал на его сестру. – Хорошая мысль. Как знать, есть ли внутри горячая вода. Тана хотела сказать, что еще не уверена, поедет ли она в Холодный город, но подбирала слова слишком долго и в конце концов почувствовала себя глупо. Вместо этого она неловко попрощалась. В магазине сувениров продавались вульгарные и дешевые поделки вроде рюмок, наклеек на бампер и множества футболок – детских с надписью «ПРИМАНКА ДЛЯ МЕРТВЕЦОВ», а также больших черных с надписями вроде «В ПОСЛЕДНЕМ ПРИЮТЕ ПО НОЧАМ НЕ СПЯТ», «Я КУСАЮ НА ПЕРВОМ СВИДАНИИ», «МЕРТВОЕ ПОКОЛЕНИЕ», «НИЧТО – ЭТО НОВОЕ ВСЕ» или «Я ПРЕДПОЧИТАЮ КОФЕ С ТВОЕЙ КРОВЬЮ». Здесь были зеркала с подрисованными ранами и струйками крови, и когда ты смотрелся в такое зеркало, казалось, что тебя только что укусили. А еще подвески со словом «Холод» из крупных закругленных букв. Когда Тана подошла к кассе, пожилая дама с короткими седыми волосами расплачивалась за консервы и пакет таблеток для очистки воды. На ней был черный костюм – вполне возможно, от Шанель, – а в руках она держала трость с золотым набалдашником, украшенную перламутровыми розами. Дама стояла, согнувшись, и напоминала стервятника. – Что? – обвиняюще спросила она кассира, глядя на него немигающим взглядом воспаленных голубых глаз. – Думаете, смерть только для молодых? Тана ушла до того, как услышала ответ кассира. В следующем магазине она увидела вешалку с кружевными шелковыми ночными рубашками. Модели назывались «Разбитая невинность», «Смятый цветок» и «Разрезанное яблоко греха». Тана нашла симпатичное голубое платье, которое подошло ей по размеру, но оно стоило сто двенадцать долларов, и она не могла его себе позволить. У нее оставались при себе все те же сорок долларов. Пакет с деньгами, который ей дал Габриэль, остался на земле, рядом с машиной. Тана надеялась, что он все еще там. Если она собирается где-то спрятаться и следующие два дня ждать, не проявятся ли симптомы, ей понадобятся деньги, и неважно, откуда они взялись. И они определенно ей понадобятся, если она собирается в Холодный город вместе с остальными. В конце концов в дальнем углу магазина обнаружилась вешалка с уцененной одеждой. Она сумела найти платье без бретелек из жатой серой ткани, примерно на размер больше, чем надо, за двадцать пять долларов. Тана купила его вместе с самым дешевым комплектом белья – алым, с дурацким черным кружевом и идиотским бантиком, – прибавив еще десятку. Скучающий кассир, мужчина с огромными серебряными серьгами и татуировкой в виде змеи, обвившейся вокруг шеи, пробил чек и взял деньги с явным презрением. Тана понимала, что платье без бретелек выглядит чересчур откровенно, но не собиралась появиться перед вампирами в пижаме с дурацкой надписью. Одежду, в которой она была сейчас, ей хотелось просто сжечь. Она взяла блестящую сумку с покупками, завернутыми в фиолетовую бумагу, и пошла в душ. Заплатила доллар за пятнадцать минут в отдельной кабинке и три доллара за пакетики с шампунем и гелем, крохотный набор из зубной пасты и щетки, а также полотенце размером немногим больше тряпки для посуды, которое нужно было вернуть. В холле снаружи, где девушки и женщины сидели на скамейках, завязывая кроссовки и приводя себя в порядок, висело зеркало. Тана посмотрела на свое отражение, словно девушка напротив была другим человеком, которого она никогда не знала. В ее давно нечесаных черных волосах запутались листья и веточки, синяки под глазами выглядели так, будто ее кто-то бил, хотя виной всему была усталость. Размазавшаяся тушь только усугубляла картину. Голубые глаза казались серыми в резком свете ламп. Когда-то белое платье выглядело именно настолько ужасно, насколько она думала: потеки крови, грязь, а на подоле, там, куда попал имбирный эль, – коричневые пятна. Как минимум в двух местах были дыры, а высокие ботинки забрызганы грязью. Но хуже всего выглядело лицо. Она заставила себя улыбнуться, но получилось неважно. Когда-то она видела в журнале подборку старых полицейских фотографий, и на одну из них – фотографию девушки – смотрела особенно долго. С той девушкой было что-то не так. Теперь Тана увидела в зеркале ту самую незнакомку. И она не выглядела как человек, у которого все в порядке. Зайдя в кабинку, Тана повесила полотенце и сумку с одеждой на самый дальний от душа крючок, сняла ботинки, связала шнурки вместе и повесила рядом. Потом стянула с себя мамино кружевное платье и белье, бросила в угол. Мышцы затекли и болели, пальцы не слушались. Когда горячая вода коснулась кожи, Тана застонала от удовольствия. Она дважды вымыла волосы и тщательно разобрала их пальцами, отскребла кожу ногтями, стараясь отмыться как следует. Вода закончилась ровно через пятнадцать минут, и Тана прислонилась к кафельной стенке. Ее сердце бешено колотилось, но теперь все было в порядке. Она больше не чувствовала озноба, не хотела напасть на женщину в соседней кабинке, ничего. Да, она устала и по-прежнему была напугана, но во всем остальном чувствовала себя как обычно. С ней все было в порядке. Она подумала об Эйдане там, на стоянке, и о Габриэле, закатавшем рукав. Если Эйдан выпил достаточно его крови, ему может ненадолго стать лучше, но это временная мера. Прошло почти семь часов с того момента, как ее ногу оцарапали зубы вампира. Слишком рано утешаться мыслью, что все обойдется, но Тана поняла, что надеется несмотря ни на что. Она представила себе свою комнату, представила, как лежит, свернувшись, в своей кровати, и кошка спит у нее в ногах, а Перл в соседней комнате делает уроки. Она представила, как через окна льется яркий свет, как звонит телефон. Она берет трубку, и Полина зовет ее в бильярдную, где работает тот симпатичный парень – прошлым летом они играли в дротики и посматривали на него между бросками. Она вспомнила, что когда Полина и этот парень наконец начали встречаться, все – включая Эйдана, – пришли туда и кидали в доску не только дротики, но и все, что подворачивалось под руку: кухонные ножи, вилки и даже осколки стакана, который кто-то разбил. Это была очень странная ночь, но все-таки не такая странная, как нынешняя. Наконец Тана вытерлась маленьким полотенцем, надела новую одежду и сложила старые вещи в магазинный пакет. Соски просвечивали сквозь тонкую ткань нового платья, но Тана не могла заставить себя надеть что-то из того, что было на ней последние тридцать с небольшим часов – и неважно, как она при этом выглядела. Она заглянула в сумку в надежде найти там расческу или помаду – что-нибудь, что помогло бы ей хоть как-то скрыть нездоровый вид, – и заметила мигающий экран телефона. Шесть новых сообщений. Видимо, она выключила звук на вечеринке и забыла включить снова. Выйдя из кабинки, Тана убрала телефон обратно в сумку, достала расческу и принялась приводить себя в порядок. Конечно, с ее кудрями нечего и надеяться, что волосы будут аккуратно лежать, но пока она выглядит вполне приемлемо. Потом она подошла к раковине и чистила зубы, снова и снова, пока из десен не пошла кровь. Покончив с этим, она решила прослушать сообщения. Первое было от отца – сначала он высказал все, что думал, по поводу ее отсутствия дома. Следующее тоже от него – он интересовался, где Тана, и сообщал о звонке из полиции. Третье – от Перл, она (с высокомерием двенадцатилетнего подростка) говорила, что папа волнуется, но она уверена, что с Таной все в порядке, но не могла бы она все-таки позвонить, потому что ей надоело слушать отца. Потом полицейский: он оставил номер, по которому нужно перезвонить, и сказал, что хочет поговорить насчет вечеринки. Затем снова сестра, она просила пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста перезвонить. Последнее сообщение было от отца. «У нас была полиция. Они рассказали, что случилось на вечеринке, и сказали, что только трое, в том числе и ты, смогли убежать. Поскольку ты не пришла домой и не попыталась с нами связаться, думаю, ты заразилась». – Пауза. Когда он снова начал говорить, его голос звучал уже не так твердо. – «Спасибо, что решила держаться подальше от нас, Тана. Это правильное и ответственное решение. Надеюсь, что бы ни случилось, ты позволишь нам – особенно Перл – запомнить тебя такой, какой ты была. Мы очень тебя любим, солнышко, и будем по тебе скучать, но, пожалуйста, не возвращайся домой. Никогда не возвращайся».