Перл улыбнулась. Это будущее ее сестры. Тана будет жить как принцесса в далеком городе. Может быть, Перл когда-нибудь сможет к ней присоединиться. И тогда все будет хорошо. Навсегда. Глава 21 Смерть – это дикая ночь и новый путь. Когда Тана проснулась, уже темнело. Она чувствовала запах жареного лука и слышала музыку. Люди на улице разговаривали и смеялись. Всё было как в любом другом городе. Почти всё. Эйдан спал рядом, приоткрыв рот. Тана потянулась, разминая затекшие мышцы. Все было как в тумане, и она уже хотела лечь и спать дальше… Но если Эйдан проснется и увидит, что она лежит тут, как настоящее пирожное с кровью, то вряд ли сумеет сдержаться. Тана заставила себя встать на ноги. Чем больше она вспоминала, где находится и что произошло, тем быстрее сон уступал место страху. Сумка все еще висела у нее на плече. Тана открыла ее и стала искать маленький конверт из плотной бумаги. Сердце бешено билось, она боялась заглянуть внутрь, но метка была на месте. Никто ее не взял. На мгновение она даже подумала, что Зима и Полночь не такие уж плохие. Им, конечно, наплевать на ее жизнь, зато они ее не ограбили. Она подняла метку к свету. Страшно подумать, что жизнь зависит от блестящей монетки, размером чуть больше четвертака, а весит она даже меньше. Ее так легко выронить, она запросто выскользнет через дырку в кармане… Блестящий серебряный кружок с золотой серединой, где находился чип, с небольшими вырезами по краям, был похож на старый жетон метро. Тана на мгновение сжала его в кулаке, потом убрала обратно. Затем проверила, что еще у нее осталось. Одежда и ботинки, которые были на ней, и сумка. В сумке лежали религиозные символы и розовая вода, которые она взяла на ферме Лэнса. Мятые купюры в коричневом бумажном пакете и гранатовое ожерелье со сломанной застежкой, которые Габриэль дал ей на парковке. Подумав о нем, Тана невольно сжала язык зубами, так что укус снова заболел. Кровь застучала в ушах. Она покраснела. Хватит и того, что она с ним так целовалась. Руководила ею при этом та часть души, которая заставляла предпочесть газ тормозу на скользкой дороге. Не следовало об этом забывать. Он не собирался ее спасать. Он даже не знал, где она, и еще меньше подозревал, что ее надо спасать. Они не собирались выбраться из Холодного города и отправиться на чудовищные безумные приключения, где он читал бы ей стихи, и они вместе навестили бы Полину в ее лагере. Если он и испытывал к ней какое-то странное, дикое чувство, оно не имело отношения к симпатии между людьми или к любви, о которой пишут в книжках. «Хватит представлять себе всякие глупости», – подумала Тана. Но это было запоздалое решение. Она уже наделала глупостей, и много. – Тана… – Эйдан перекатился на спину. Его лицо было заспанным, волосы растрепаны, но смотрел он нехорошим пристальным взглядом. Эйдан медленно сел, и Тана заметила, что его губы посинели. Он судорожно вздохнул. Прошло почти сорок часов с тех пор, как его укусили, и с каждым часом он выглядел все хуже. – Как думаешь, что этот Руфус, Полночь и остальные психи собираются делать? – Ждать, – мрачно ответила Тана, и в следующее мгновение он понял, что она имела в виду. На всякий случай она повторила: – Они собираются ждать. – Я не стану… – начал он, но не договорил. Рассуждать об этом не было смысла. Оба понимали, что он станет. – Не переживай. Мы выберемся отсюда, – сказала Тана, но ее слова прозвучали неуверенно. Она и сама не знала, верит ли в это. Эйдан сидел, прислонившись к стене. Непохоже было, что он собирается напасть, но Тана не знала, сколько времени осталось до того момента, когда он на это решится. – А ты никогда не думала об этом? Не думала, что будет, если ты станешь вампиром?.. – спросил он. – Все об этом думали. – Ну да… Та история с твоей мамой и все такое… – Эйдан замолчал, как будто понял, что лучше не продолжать. Он улыбнулся своей прежней очаровательной улыбкой. – А еще ты целовалась с вампиром. Хотя вообще-то рот им нужен для другого… Я, знаешь ли, ревную. – Перестань, – Тана закатила глаза. – Как будто тебе не все равно! Ты же сам меня бросил, помнишь? – Во-первых, – Эйдан поднял вверх палец и снова улыбнулся, – я не сказал, что ревную тебя к нему. Может, мне не нравится, что все его внимание досталось тебе. Он ничего так парень, если не обращать внимания на бред, который он несет. И рот у него неплохой. Тана засмеялась. Настоящим, спокойным смехом. Почти как раньше. – Во-вторых, – Эйдан поднял второй палец, – когда мы встречались, ты до жути меня пугала. У меня были девушки, которые выносили мне мозг, или расстраивались из-за того, что я делал, или пытались спасти меня от самого себя. Но ты не такая. Иногда мне казалось, что ты больше я, чем я сам. – Да я вообще не понимала, что происходит, – возразила Тана, – я даже… Шорох за дверью заставил ее замолчать. В отверстие для кошки просунулась рука с десятком серебряных колец на пальцах и зеленым лаком на ногтях. Она держала деревянную миску, до краев наполненную красной жидкостью. Когда миска коснулась пола, из нее немного расплескалось и потекло в щели на полу. Тана почувствовала запах железа и сырости, и выпавших молочных зубов, сменяющихся постоянными. Ободранных коленок и губ Габриэля, забрызганных стен и неподвижных глаз. Она в ужасе вскочила на ноги. Кровь. Они с Эйданом долго, как загипнотизированные, смотрели на миску. Густая алая жидкость была похожа на озерцо растаявших гранатов. Тана думала о том, что если выпьет, то станет чудовищем. Она представила себе это – тело чудовища, глаза чудовища, жажду чудовища. Представила, как Полночь и Зима, Руфус, Кристобель и Зара открывают дверь и видят монстра. А что будет, если это сделает Эйдан? Тогда он умрет и снова проснется – новообращенным голодным вампиром. В одной комнате с ней. – Видите? – за дверью раздался женский голос. Это была Кристобель. Или Зара. – Мы не хотим, чтобы кто-то пострадал. Нам пришлось вас запереть, но мы не хотели. Мы все пожертвовали свою кровь для вас, взяли ее шприцем из вены… И теперь не можем пойти в клуб. Но видите: мы достойны стать вампирами! Выпейте, и сможете выйти из комнаты. Выпейте, и мы снова будем друзьями. О крови говорят: гуще, чем вода. Так она и выглядела – густой и вязкой. Тана представила ее солоноватый вкус, представила, как она окрашивает красным губы и зубы. – Может быть, нам и правда стоит так поступить, – сказал Эйдан низким голосом соблазнителя и соблазненного. И шагнул к двери. – Мы можем сделать это вместе, как двойное самоубийство. С одной только разницей – мы не умрем. Никогда. Тана бросилась к миске, чувствуя, как бешено колотится сердце, схватила ее и швырнула в стену. Деревянная миска раскололась, половинки упали на пол, посыпалась штукатурка. – Что ты наделала! – потрясенно сказал Эйдан. Он шел к стене, словно его тянуло магнитом. Тана села на пол и смотрела на стену, где расплывалось кровавое пятно. Оно напоминало огромную птицу – взлетающую в небо и теряющую перья. Она не могла поверить, что сделала это. – Мне не станет лучше, – сказал Эйдан громче, не сводя взгляда с красного пятна. – Мне плохо, Тана, и будет только хуже. Она стукнула кулаком по полу, пытаясь сосредоточиться: – Габриэль дал тебе своей крови, да? Там, у «Последнего приюта». И это помогло. Значит, нужно достать еще. Эйдан засмеялся, но не так, как если бы считал это смешным. Или возможным. – Это самая большая ценность в Холодном городе, а ты хочешь просто попросить еще? Как стакан сахара у соседки? – Он протянул руку к залитой кровью стене. – Брось. Я приехал сюда, зная, что стану вампиром. Так зачем ждать? Мы не вылечимся, Тана. Ничего уже не будет так, как раньше. Она вдруг подумала: каково это – укусить кого-нибудь? И вспомнила выражение лица Габриэля, когда тот сдавил рукой шею Эйдана. Вспомнила, как двигался рот Габриэля, как пальцы впивались в кожу. Вампир был как будто охвачен безумием и в то же время выглядел умиротворенным – одновременно спящим и пробудившимся. Тана чувствовала ужас, мучилась от жажды, желудок свело. Это могло быть первым проявлением болезни. Ведь эти воспоминания должны были казаться ей чудовищными. Но, независимо от того, что она чувствует, ясно, почему Эйдан стесняется вспоминать, как пил кровь Габриэля. Она вдруг увидела, что Эйдан провел пальцами по стене и поднес их ко рту. – Эйдан, – тихо и отчаянно произнесла она за мгновение до того, как тот облизал пальцы, испачканные красным. С глухим урчанием он опустился на колени и стал облизывать стену. Он был похож на чудовище за кошмарной трапезой. В нем не осталось ничего от того юноши, которого она когда-то знала. Комната была маленькой, но Тана отступила как можно дальше и вздохнула, а может быть, всхлипнула. – Прекрасно! – крикнула она дрожащим голосом. – Полночь, ты там? Он это сделал! Он сдался! Можете нас выпустить! Можете его выпустить! Снизу донесся шум голосов. Время от времени по телевизору – особенно когда показывают дневные сериалы, которые смотрят молодые матери, сидящие дома с детьми, – повторяют одну рекламу. За столом перед тарелкой куриных наггетсов сидит обычный мальчик, а напротив – привязанная к креслу девочка-вампир, перед которой стоит коктейль из молока и крови. Мальчик жадно запихивает в рот наггетсы, девочка спокойно пьет коктейль. Голос за кадром: «Наггетсы Шиптона пробуждают аппетит сильнее, чем у новорожденного вампира». «Теперь понятно, в чем юмор, – сказала она себе. – Нет никого голоднее, чем новорожденный вампир». Сейчас Эйдан умрет. И, если Тана хочет жить, то должна будет прикончить его раньше, чем он станет вампиром. Так же, как ее отец убил мать. Раньше, чем он набросится на нее со всей новообретенной силой. Лучше всего, наверное, использовать обломки деревянной миски. Может быть, удастся отколоть большую щепку и использовать ее в качестве кола. Но при одной мысли, что придется вонзить кол Эйдану в грудь достаточно глубоко, чтобы пробить сердце, ей стало плохо. Эйдан сел на пол, прислонившись к испачканной стене. Его губы были алыми от крови. – Прости, – сказал он с несчастным видом. Тана подумала: интересно, за что он просит прощения? За то, что сделал, или за то, что неизбежно сделает? – Тана, мне очень жаль. Она кивнула: – Я знаю. Мне тоже. Они так и сидели в разных углах комнаты, глядя, как утро превращается в день и полоска света движется по полу. Эйдана начало трясти, он не мог отвести глаз от стены. Время от времени он смотрел на Тану с диким блеском в глазах, а потом отворачивался, дыша тяжело, словно ему было больно. «Думай, – сказала себе Тана, – думай». Она встала и обошла комнату; осмотрела дверные косяки и плинтусы, пытаясь найти то, из чего можно сделать кол. Хотя, разумеется, был и другой способ. Если выпить немного крови – со стены, или крови Эйдана, пока он еще человек, – то она, если действительно заражена, тоже изменится. Ты никогда не думала об этом? О том, чтобы стать вампиром? Но тогда придется навеки проститься со всем, что у нее было. И со всеми. Прощай, Перл; прощай, Полина; прощайте, мечты о Лос-Анджелесе, пальмах и голубом океане; прощайте, часы, проведенные на залитом солнцем заднем дворе, муравьи, ползущие по ногам, липкий крем от загара, тающий на коже; прощай, сердцебиение, бургеры и серо-голубые глаза. Убить Эйдана или умереть самой. Умереть и ожить снова. Тана, мы не умрем. Никогда. Она взглянула на стену, в то место, куда угодила миска, и в голову ей пришла неожиданная, отчаянная идея. Она подошла к стене и изо всех сил пнула ее чуть выше плинтуса. Больно было даже в ботинках со стальными носами, но штукатурка треснула. Тана ударила по стене еще раз, расширяя отверстие. Может быть, ей не придется стоять перед ужасным выбором. Может быть, не придется превращаться в чудовище. – Что ты делаешь? – спросил Эйдан, поднимая глаза. – Не знаю, – ответила она. – Может быть, еще ничего не получится…