Порося обиженно заверещал и лягнул Хому в нос. – Ай! – вскрикнул философ и выпустил его. Порося мгновенно обогнул улюлюкающую толпу, которая все ж не решалась нападать на него перед взором ректора, и, прихрамывая, в полминуты унесся с площади. Не выдержав, бурсаки повалились со смеху. Дисциплина была окончательно нарушена. – Снова промышляете воровством? – раздался над головою философа сердитый голос ректора, и бурсаки неохотно притихли. Ректор сделал несколько шагов, подойдя к Хоме, лежавшему в пыли с распухшим, как слива, носом.– Хорошо же, отдохни пока,– ректор обвел глазами бурсаков и махнул рукой.– Отправляйтесь все с Богом! Толпа радостно поклонилась, загалдела и потекла с площади в разные стороны. – А ты останься, дело есть,– приказал ректор Хоме, отходя в сторону и пропуская бурсаков. Через пять минут не осталось никого, кроме ректора и дьякона, о чем-то шептавшихся у дверей монастыря и, казалось, совершенно забывших про философа. Хома робко пошевелился, решив незаметно уползти за остальными. – Куда? А ну стоять! – обернувшись, гаркнул на него ректор. – Пороть будете? – задрав чумазую голову, Хома заискивающе улыбнулся самой широкой и жалобной своей улыбкой. – Надо бы,– пузатый ректор надулся и задумчиво пожевал губу. – Впрочем, у меня есть идея получше, – он недобро ухмыльнулся.– Ты ведь сирота? – Сирота,– Хома уселся на землю и сделал такую грустную мину, что ректор сплюнул, перестав сердито хмуриться. – Ну, значит, никуда не торопишься,– заключил он, поднимая парня за шиворот и отряхивая его от пыли.– Давай-ка поговорим. Ты кто таков? Бурсак внезапно почувствовал сильную слабость. С трудом удержавшись на ногах, он пробормотал: – Хома Брут аз, Ваше Высокопреподобие. – Что-то ты какой-то совсем вялый,– ректор пригляделся к нему и неожиданно спросил: – Саблей владеешь? Хома замотал головою, стараясь сбросить оцепенение и дурноту. Не помогало. Как в тумане, он слабо промямлил: – Владею, Ваше Высокопреподобие. – Откуда? – Видя, что парубку совсем нехорошо, ректор отпустил ворот его рубахи и немного отступил. – Козаки дитём учили, на хуторе. Еще до бурсы, – моргая, чтобы согнать пелену с глаз, признался философ. – Значит, неважно владеешь,– разочарованно заключил ректор.– Ну, тебе же хуже. Вот что, братец, отправляйся-ка ты на дальний хутор. – Зачем это?! – почувствовав, как дурнота внезапно ушла, парень насторожился. – Затем это! – грубо отрезал ректор, надувая усы.– Один зажиточный пан хочет обучать сыновей Святому Писанию. – А я при чем? – удивился философ.– Я… – Нет, ну какой неблагодарный! – возмущенно прервал его ректор.– Когда тебе еще, обормоту, представится такая возможность?! Он еще кочевряжится! Говорю тебе, тот пан щедро платит,– ректор сменил гнев на милость.– Через год, глядишь, выдаст тебе новые сапоги. А если детишки наберутся уму-разуму, то, может, даже сюртук купит. Да и семинарии он помог… Так что ступай,– улыбнувшись, как хищный зверь, велел ректор.– Если сейчас выйдешь, аккурат за два дня доберешься,– и, не слушая никаких возражений, он повернулся к дьякону: – Выдать ему ржаных сухарей да сушеных фруктов! – дьякон поспешно поклонился.– И саблю,– добавил ректор и задумался.– Какую попроще… Тяжело зашагав прочь, он скрылся в дверях семинарии. – Зачем саблю-то? – испуганно выдохнул Хома. Ответа не последовало. Через полчаса, получив все, как наказал ректор, голодный бурсак отправился в путь, горюя о сбежавшем поросе и взволнованный внезапно представившейся ему кондицией. На выходе с площади его поджидали, сидя на брусчатке, богослов Халява и ритор Тиберий. Тиберий подскочил при виде философа и подбежал поближе, сгорая от любопытства, но не решаясь спрашивать. Разглядывая свои дырявые сапоги, Халява недобро ухмыльнулся в черные усы: – Что, задал тебе ректор крупного пороху? – Нет,– с усмешкой ответил Хома, выпятив грудь колесом, и, не останавливаясь, прошел мимо них.– На кондицию отправил. К зажиточному пану. – Да как же это?! – богослов мгновенно забыл про сапоги. Тяжело поднявшись, он поспешил за философом.– Это за какие такие заслуги?! – За разные.– Хома деловито прикурил люльку. – А сабля у тебя откуда? – семеня за ними, ритор удивленно открыл рот. – Подарок от ректора,– хмуро отмахнулся философ и поправил дорожный мешок на плече. – Ух ты, какой пышный! – богослов смачно сплюнул табак из люльки на землю.– Чую, что-то здесь нечисто! – У тебя кругом все нечисто! – Хома поджал губы и продолжил шагать, мрачный как грозовая туча. Тиберий остановил его, робко встав посреди пути и схватив за краешек жупана: – Ну, расскажи, а? Шибко любопытно. – Сам не знаю, что и рассказывать,– выдохнув, философ поник. Вся его спесь разом улетучилась. – Сперва я думал, что он меня накажет за порося, а он раз – и про пана заговорил. Говорит, ежели буду стараться, через год купят мне новые сапоги, а может, даже сюртук. Халява присвистнул. – Нечему тут радоваться! – признался Хома и, не сбавляя шага, с досадой пнул камень.– Ох, и не нравится мне это! Горбатая старушка, медленно шедшая им навстречу, завидев бурсаков, мгновенно перебралась на другую сторону улицы, не забывая оглядываться и креститься без устали. Пройдя всю улицу, бурсаки вышли к безлюдной поляне. – Такая честь! – размечтался Тиберий, едва поспевая за Хомой.– Ну, правда, чего ты тревожишься? Работенка хорошая, да и награда щедрая! – Тоже мне радость, обучать мелкоту,– остановившись, пробубнил Хома.– Может, враки одни, что заплатят! – он сердито вытер нос рукавом, оглядываясь вокруг.– Отправил бы ректор меня, дурака, когда столько желающих! Явно, тут что-то нечисто! – Нащупав табак, Хома снова набил люльку и уселся на землю возле ясеня. Тупая сабля звякнула о сапог.– Еще как дурень тащусь с оглоблей этой! – бурсак сердито осмотрел тупое острие хлипкой сабли.– Такой только каравай резать! Одно пальцы изранишь! – Ну, хочешь, я вместо тебя пойду? – пристраиваясь рядом, наивно спросил Тиберий. – Куда тебе?! – отмахнулся философ. – Полно тебе жаловаться,– хохотнул Халява, опускаясь на землю.– Надо пожрать раздобыть! И идти станет веселее! – Нате вот! – Хома равнодушно сбросил с плеча походный мешок и, развернув его, вытащил хлебные сухари и сушеные фрукты.– Жрите! Халява и Тиберий переглянулись и мгновенно набросились на припасы. – А ты как же? – прочавкал ритор с набитым ртом.– Путь-то, небось, неблизкий? – Придумаем,– Хома равнодушно хмыкнул.– На этом все равно далеко не уйдешь! – Это точно! – Дожевав последний сухарь, Халява смахнул с усов крошки, прилег на траву и прикурил трубку.– Нужно дождаться сумерек да и отправляться в рейд. Я помню, сразу возле шляха будет дивная полоса огородов. – Мне спешить нужно,– пуская кольца дыма, лениво засомневался Хома. – Куда тебе спешить-то? – заржал богослов. – Сам сказал: дело темное, не пойми куда идешь! Так что спешить некуда, спи! – с этими словами он закинул здоровенные ручищи за голову и вскоре захрапел. Хома с Тиберием не мешкая последовали его примеру. Проспав несколько часов, Хома проснулся оттого, что тело затекло – неудобно лежать на твердой земле, да еще и облокотившись головою о ствол дерева. Потянувшись, парень растолкал друзей, лениво отмахивающихся и не желающих вставать, и троица наконец двинулась дальше. Когда пришли они к огородам возле старых покосившихся хат, уже вечерело. Грядки, про которые говорил Халява, вид имели совершенно разграбленный. – Видать, бурса уже побывала здесь,– хихикнул Тиберий. – Эх, рано, светло еще,– со знанием дела проворчал Халява.– Нужно темноты подождать! – Глядите, вон нетронутый! – Хома заприметил аккуратный огород в стороне от остальных. Бурсаки переглянулись и, пригнувшись, рванули по грядкам. Схватив спелую тыкву, Хома с трудом перерезал длинный стебель, неловко орудуя саблей, и запихнул ее в дорожный мешок. Халява одну за другой резал дыни ножом, рассовывая их в огромные карманы шаровар. Тиберий, замешкавшись, испуганно глазел по сторонам. Вдруг за спиною философа раздался выстрел, и мимо виска что-то пролетело. Замерев, бурсаки обернулись, поглядев туда, откуда стреляли. На пороге покосившейся хаты стоял хилый дед в драных шароварах и перезаряжал ружье. – Сейчас я вам покажу, бурсачье отрепье! – грозился дед, трясущимися руками засыпая порох. Из хаты выскочила сухая старуха и замахала на деда руками: «Да ты чего, старый! Это ж голодные дети!» – Не ввязывайся, баба,– дед оттолкнул старуху и, наспех закончив заряжать, прицелился. – Бежим! – крикнул Хома и, выронив дорожный мешок, рванул по грядкам. За ним, поскальзываясь, бежал юркий Тиберий. Грузный Халява с трудом поспевал за остальными. Раздался новый выстрел. Пуля угодила в тыкву возле левой ноги богослова. Снова выстрел. Удивленно обернувшись, Хома заметил, что к деду присоединился парубок с ружьем. Халява, почуяв, что он самая крупная мишень, внезапно наподдал скорости и, топча грядки громадными сапожищами, вырвался вперед. Через несколько мгновений, спустившись с холма, он совершенно скрылся из виду. Хома с Тиберием рванули за ним, по очереди дыша друг другу в затылок. Не заметив корягу, философ запнулся и, повалившись на щуплого ритора, увлек его за собою. Вместе они прокатились с холма по грязи и бессильно обмякли.