– Здрассти, меня зовут Фира. Как вы видите, я афромопсиха. – Стоп! – велела Роза Леопольдовна. – Нельзя говорить афромопсиха! Так только о людях выражаются. Лично я не понимаю, по какой причине придумали это «афро», нужно просто говорить: американец, немец, россиянин. Зачем подчеркивать – афро? Человек, и все! Давай еще раз! – Здрассти, – закряхтела я, – меня зовут Фира. Я мопсиха и очень горжусь своей шубкой из меха цвета угля. – Стоп! – подпрыгнула Краузе. – Прилагательного «черная» и приставки «афро» я не произнесла, – удивилась я. – Теперь что? – Шуба, – закатила глаза Роза Леопольдовна. – Нас раздерут в клочья защитники животных. Слов «шуба», «мех» лучше не упоминать. – Но это ее родная шерсть, – возразила я, – она с ней родилась! – Все равно, – уперлась Краузе, – к нам могут придраться! Говори по-другому. Начали. – Здрассти, – закряхтела я, – меня зовут Фира. Я мопсиха. Это все, что я могу о себе сказать. Обожаю готовить! В особенности блюда из мяса. – Стоп! – замахала руками Краузе. – Мясо! Опасная тема. – Она собака, – начала оправдываться я, – поэтому любит бифштексы. Правда, они Фируше не достаются, разве что она сама их со стола украдет. А поскольку мопсихи трудятся у плиты, они должны любить все, что сварили, пожарили, испекли. – Лучше скажи: огурцы, – пробормотала Роза, – мясо сложная тема. Вегетарианцы, зожники, диетологи забросают аккаунт камнями. – Кто такие зожники? – спросила я. – Они ведут здоровый образ жизни, – объяснила Краузе. – Начали. – Здрассти, – проскрипела я, – с вами мопсиха Фира, обожательница овощей, фруктов и прогулок под луной. Мне четыре года… – Стоп, стоп! – занервничала создательница кулинарного аккаунта. Я молча посмотрела ей в глаза. – Фирусе четыре года, а она гуляет под луной, – прошептала няня, – это плохо! Я потрясла головой. – Почему? – Те, кто блюдет права несовершеннолетних, придут в ужас, – отрезала Роза. – Она собака, – в который раз напомнила я. – Все равно нехорошо, – стояла на своем няня, – не каждый сообразит, что с экрана вещает мопс, решат, будто у нас ребенок детсадовского возраста по ночам во дворе шляется. Настучат в органы опеки, приедут чужие люди, увезут Фирушу в приют! Или… Краузе схватилась за голову. – Киса! Они решат, что речь идет о девочке младшего школьного возраста! Они подумают, что слова «прогулки под луной» – это призыв к… к… к… Ну, ты понимаешь, к чему приводят прогулки с несовершеннолетней! Лампуденька, солнышко, учти все нюансы, обойди ловушки, минуй подводные камни. – Попытаюсь, – пробубнила я. – Начали! – объявила Краузе. – Здрассти, – взвизгнула я, – меня зовут Фира! – Стоп! – выпалила Краузе. Наверное, я отлично вжилась в роль собаки, потому что впервые в жизни испытала желание укусить человека. – Фира, Фира, – бормотала тем временем няня, – что-то тут не так! Назовем ее Мария Ивановна! – Но мопсиха с рождения Фира, – возразила я, – это красивое имя. У моей мамы была подруга, тетя Фира Костюковская, наша соседка по подъезду. Она так вкусно готовила! А ее дочка Инночка работает в библиотеке иностранной литературы. Очень умная и красивая. Жаль очень, что дядя Яша умер. Он был замечательным человеком. – Фира – еврейское имя! – возвестила Роза. – Кругом плохо. Нас запишут в сионисты и в антисемиты. – Нельзя одновременно упрекать человека в любви к евреям и ненависти к ним, – возразила я. – У тебя нет аккаунта в соцсетях, – вздохнула Роза. – Зачем он мне? – спросила я. – Конечно, незачем, – ответила Роза Леопольдовна, – ты замужем. А у меня никого нет. Где я могу встретить молодого, умного, красивого, богатого? Мне остается только на интернет надеяться. Ты не знаешь, какие люди попадаются в сети. Какой-нибудь Наташе не понравится, что собака откликается на имя Фира, она напишет мне: «Антисемитка». А какая-нибудь Галя будет строчить: «Сионистка». Поверь мне, лучше переименовать Фирусю в Татьяну Ивановну. Хотя… Нет, нет, нет! – Татьяна Ивановна никак не ассоциируется с евреями. Почему это имя не подходит? – изумилась я. – Люди возмутятся: «Дали псу человеческое имя», – заныла Краузе. – Можно присвоить мопсихе псевдоним, – чувствуя себя пловцом в океане маразма, предложила я, – например, Зефирка! Тут уж мы всем угодим! Краузе чихнула. – Ты производителей зефира не учла. Подадут иск за использование их марки. – Зефир – это название кондитерского изделия, – возразила я, – оно никому не принадлежит. – М-м-м… – замычала Роза, – м-м-м… Я подергала носом. – Чем пахнет? Вроде горелым маслом. – Курочка! – ахнула Роза Леопольдовна. – Я поставила ее жариться и забыла! Няня помчалась к плите, а я сняла мопсих со стула. – Вы свободны. Понадобится некоторое время, чтобы составить текст, который не вызовет порицания ни у одного подписчика. Неосуществимая задача! И мне все равно, какой цвет кожи и национальность у человека и какое имя он носит. Главное, злой он или добрый, врун или честный, негодяй или порядочный. Все остальное не имеет значения. Глава двадцать первая – Вера умерла? – ахнула Елена Яковлевна. – Господи! Ой, как жалко ее! Молодая еще! Я ожидала от нее других слов, поэтому удивилась и спросила: – Вы с ней дружили? – Нет, – поморщилась Елена, – не люблю глупых баб, которые за артистами хвостом бегают. Цветы притаскивают, шоколадки и от счастья в обморок валятся, если им программку подпишут. Знаете сколько таких? – Наверное, много, – предположила я. – У служебного подъезда, через который, прости господи, звезда входит-выходит, они толпой стоят, – вздохнула Елена, – хоть из шланга их поливай, не уйдут. Ладно бы молодые и глупые. Хотя и их предостаточно. Когда у нас какая-то жуткая молодежная певичка выступает, из современных, у кого ни голоса, ни слуха, одна фанера, тогда стадо ее безумных фанаток галопирует. Ну просто свиньи! Окурки на асфальт бросают, бутылки, матерятся. Елена понизила голос: – Но хуже всех рокеры. Пару лет назад состоялся концерт мужика, забыла, под какой кличкой он работает! Уже немолодой, потасканный, приехал подшофе. Группа с ним, девица на подпевке, музыканты и какие-то грязные подростки. Меня удивило, что кофры с одеждой не принесли, сумки притащили, типа спортивные. Я вообще-то не капельдинер, а старший администратор. Программки продаю, зрителям помогаю, когда билетеров не хватает. А те постоянно увольняются, зарплата такая, что на пакет молока не хватает. Только пенсионеры и просятся к нам, да владелец клуба решительно против них настроен: «Не нужны мне мумии, ищите молодых». И кто пойдет за копейки вечером на дверях стоять? Елена Яковлевна махнула рукой. – Вот мне и приходится за всех пахать. Рокер тот на сцену вышел таким же грязным, каким приехал, не переоделся. Коньяка хлебнул, и вперед. Песни – мат сплошной. Брюки снял, задницу залу показал. Зрители ему под стать, бьются в восторге. Знаете, к нам не один раз Кобзон приезжал. Всегда переоденется в концертный костюм, улыбается, интеллигентный человек. С ним балет. Помню, как Иосиф Давидович вышел за кулисы на пару минут, пока танцевальный номер шел, он стоял спокойно, потом посмотрел на свои туфли и попросил помощника: «Дайте мне платок». И наклонился, вытер ботинки, потому что они слегка запылились. Вот это уважение к сцене, к зрителям. Со всеми он был на «вы». После концерта в гримерке чаевые оставил для уборщицы, но грязи никакой. А рокер! Елена Яковлевна закатила глаза. – Видели бы вы, во что он гримуборную превратил! Стыдно сказать. Вышел после концерта, девки ему на шею кидаются, он их такими словами послал, автографа никому не дал. А Кобзон всегда с поклонницами разговаривал, каждой улыбался, у него с собой диски были, открытки. Если кто подписать программку попросит, он не откажет и подарок сделает. Когда телефоны с камерами появились, сниматься соглашался. Я видела, что Иосиф Давидович устал. Легко ли сольник отпеть? Но он настоящий артист, ради зрителя о себе забывал. От него никто не уходил обиженным. – У Фединой много поклонников было? – вернула я Елену Яковлевну к нужной теме. – Зал всегда был полон, она хорошая скрипачка. А постоянных зрителей человек десять, – ответила та, – все вежливые, с цветами. На улице у дверей не прыгали. После концерта вручали букеты. Алла, как Иосиф Давидович, была со всеми приветливой. И тоже чаевые оставляет на столике. Мне лично конвертик вручает, правда, просит: «Еленочка Яковлевна, не пускайте никого в мою гримуборную. Только Веру. У меня после выступления сил на общение нет, но ее обижать не хочу». Но к Фединой и не рвались. Одна Арамакина с идиотским тортом являлась! Так и подмывало ей сказать: «Отстань от Фединой. Ей дурацкие торты не нужны». Но я ничего не говорила. Мне Алла нравится, она талантливая, воспитанная. Почему Федина Арамакину из всех выделяла? Не знаю, но если она это делала, значит, была причина. А меня от Веры просто тошнило! – Почему? – удивилась я. – Вера так поклонялась Алле, – поморщилась собеседница, – чуть ли туфли ей не целовала. Сначала я думала, что фанатке лет шестьдесят. Потом выяснила: ей слегка за сорок! Ну разве можно так себя запускать? – Вера плохо выглядела? – задала я вопрос.