Но постепенно сдавалась слабости, как в те дни, когда Герда брала мой кен. Но теперь Герды не было, а слабость осталась. Боль в жиле еще — ноющая, напряженная. Апатия. Последствия ухода из атли. Эрик притуплял их, а теперь они вернулись. А в целом все было неплохо. По утрам только сонливость страшная обуяла, но куда мне вставать? Жизнь не налажена, а надо бы работу поискать. Когда-нибудь… потом. Завтра? Звонок в дверь отвлек от меланхоличных мыслей. Глеб сегодня рано. Еду, наверное, принес. Он приносит, я выкидываю. Прям ритуал какой-то. Да и еще тащит такими количествами, что и армия не справится. Словно я в магазин сходить не могу. Но на пороге стоял вовсе не Глеб. Барт. Совершенно не вписывающийся в картинку липецкой новостройки — в просторных льняных брюках цвета спелой пшеницы, цветастой рубашке и широкополой соломенной шляпе, скрывающей верхнюю часть лица. Из-за его плеча нетерпеливо выглянуло рыжеволосое, улыбающееся существо. Оно бестактно отпихнуло вождя сольвьейгов, шагнуло в квартиру, а следом просочились ароматы меда, корицы и костра. — Люсия! — выдохнула я и оказалась в опутывающих объятиях целительницы. Заплакала. От счастья, наверное, иначе чего мне еще плакать? А она гладила по спине и шептала: — Не плакать, нельзя плакать… А Барт грустно улыбался рядом. Вернулось ощущение уюта, принадлежность, и боль в жиле отступила. Только слабость осталась, и Люсия потащила меня на диван. — Неважно выглядишь, — покачал головой Барт. — Нужно было раньше прийти? — Нет. Хотя… Я всегда вам рада! Только угощать нечем. Совсем. В магазин нужно сходить, но сил нет совсем. — Конечно, не быть сил! — всплеснула руками Люсия. — Когда ты в последний раз есть? — Вчера утром, кажется… Не хочется. — Не хочется она! О себе она не думать, а о ребеночек кто подумать? — Какой ребеночек? — опешила я. — Так этот. — Она ткнула пальцем мне в живот и нахмурилась. — Вовремя я увидеть. А то бы ты его голодом заморить. Мальчик нужен много питаться. Сильный быть. Воин. — А ты не чувствуешь? — Барт присел рядом и взял мою ладонь. — Два месяца в тебе новая жизнь, Полина. — Два… да быть не может! — Повернулась к Люсии. — Я пила твои травки. Каждый день. — Травки? Какие травки? — как лисичка, прищурилась целительница. — А, те травки! Так травки не есть панацея. — Не панацея? А кто говорил: стопроцентный результат для хищной? — Я говорить такое? — возмутилась рыжая. — Да известит тебя, что не существовать такое средство. Ты взрослый женщина, а верить глупости. Я ловила губами воздух, задыхаясь от возмущения, а Барт крепче сжал мою руку и спокойно сказал: — Это благо, Полина. Подарок. Прими. — Благо… Люсия обняла. Говорила что-то и снова гладила по спине, волосам, предплечью. И Барт вторил ей. Что ребенок — это хорошо, что мальчик сильным будет, и я должна собраться ради него. Не хандрить. Кушать. Дышать. Жить. Только вот… Я ведь совсем не ждала. Не планировала. И в нынешней ситуации правильно ли это? Что с этим делать теперь? Ребенок — он же будет скади. А я… одиночка. И в племя не хочу, тем более, в Дашино. Но тогда как быть? Ведь отберут же! Тамара постарается, Даша тоже не будет возражать. А если не сказать, скрыть, ведь на верность скади я не присягала, глубинным кеном не клялась? Но в таком случае смогу ли защитить малыша? Защитница из меня отвратная, да и способности сольвейга иногда подводят. Хотя… Есть я. Не сольвейг с неизведанным до конца даром, который душит, подавляет, вспарывает живот и ладони, словно нож. Не атли — я покинула их, вырвала из жизни, ежедневно обучаясь обходиться без племени. Не любовница Эрика, ведь прогнала его сама. Просто я. Женщина. Будущая мать. И глотку перегрызу каждому, кто попытается причинить вред… ему. Мальчику. Сыну. Сыну Эрика… В груди вскипело, вспенилось, взорвалось миллиардами обжигающих брызг раскаяние. Если бы он знал, не ушел бы. Остался. Ради ребенка. Были бы колыбельки, рюши, бутылочки и детский плач по ночам. Усталость, но приятная, когда с каждой секундой все больше понимаешь, что живешь не зря. Ради него. Них. Моих мужчин. Но я ведь тоже не знала! Иначе не стала бы слушать Дашу, даже не пошла бы с ней в кабинет, где развивалась на сквозняке штора и молчали в шкафу частоколы книг. К чему сейчас об этом переживать? Барт рядом, близкий, убаюкивающий. И Люсия. Сидит, укутанная в рыжую гладь волос. Она женщина — понимает. У женщин это в крови. Желать ребенка от любимого мужчины. С сольвейгами не холодно, не одиноко, жила совсем не болит. И вдруг показалось, я слышу, как бьется маленькое сердце — где-то там, чуть ниже желудка, спрятанное за витками жилы, в которой все еще теплился карамельный кен. Но конечно, мне так только казалось. Я все же заварила чай. Нашла в хлебнице остатки печенья, которое приносил Мирослав на прошлой неделе. Происходящее все еще казалось мне нереальностью с легким налетом абсурда, но постепенно это ощущение уходило и накатывал страх. Что делать с внезапно свалившимся на голову известием я не знала. Люсия убежала за продуктами. Денег не взяла, пробурчала что-то на английском. Смысла фразы я не поняла, но тон уловила. Я беспечно себя веду. Не ем, не слежу за собой, хорошо хоть сплю. А спала я в последнее время знатно. Почти всегда спала, даже когда бодрствовала. Люсия освоилась в квартире быстро. Включила кондиционер, поменяла постельное белье, закинула в стиралку скопившиеся за неделю вещи, прибралась в гостиной и, похоже, норовила приготовить мне обед. Заботливая. И словно не живет в изгнании у черта на куличках. Мы с Бартом остались на кухне. Посуду я все же Люсии вымыть не дала — стало стыдно. И пока Барт пил чай, пыталась отодрать от тарелок присохшие к ним остатки еды. Со вчера еще лежали в мойке, а мне лень было вставать. — Отец ребенка живет не с тобой, — просто сказал Барт, когда я вытирала руки о передник. Жара с улицы уже просочилась в квартиру, нещадно выгоняя ночную прохладу. И несмотря на усиленную работу кондиционера, уходить не спешила. Першило в горле, слезились глаза и безумно хотелось спать. — Он ушел, — уклончиво ответила я. — Известишь его? Мальчик будет хищным. Сильным воином и членом его племени. — Скажу скади. А Эрик… — вздохнула. — Он не просто ушел. Есть такое место — кан. В книге предсказаний Арендрейта говорилось, что для Эрика откроется портал туда. — Редкому воину так благоволит судьба. — Он заслужил. — Что ж тебя оставил? — недовольно проворчал Барт. — С ребеночком-то? Заслужил он… — Эрик не знал. — Я присела на стул, положила руки на гладкую столешницу. В чашке покрывался переливающейся коркой давно остывший пакетированный чай. Думала, разрыдаюсь — миновало. Только сухая, трухлявая тоска в груди душила, мешала дышать. — И я сказала… что не люблю. Барт вздохнул. Присел рядом. Теплая рука коснулась плеча, успокаивая. Но я не ревела. Просто сидела, и смотрела на ладони. — Кан действительно дает многое. Знания. Мудрость. Перспективы. — Женщина не сравнится, — грустно прошептала я, слушая, как шуршит тоска в груди. — Сама по себе — нет. Но вот то, что она дает… Иногда мужчине недостаточно просто быть сильным. Нужен дом. Уют. И та, кто этот уют обеспечит. — У тебя нет жены. Почему? — Я посмотрела на него с интересом, а Барт отвел взгляд. — Была, — улыбнулся. — Нира. Очень красивая была, чертовка. Цыганка. Смоляные волосы до талии, черные глазища. Танцевала в цветастых юбках вокруг костра. — Он вздохнул. — Не уберег… — Охотник? Обветренное лицо потемнело, и тонкая паутинка морщин стала заметнее. А еще круги под глазами, складка между кустистых бровей. И пальцы на светлой глади столешницы чуть подрагивали от напряжения. — Драугр. И когда эта появилась — больная, я сразу вспомнил Ниру. Порывался тебя спасать. Даже совет был. Только вождь не имеет права подставляться — у него племя. И ответственность за людей. Преемника нет, а тот, что способен возглавить… не готов еще. А потом, когда я встретил тебя в Москве, понял, как ты на нее похожа. В тебе огонь есть, девочка. Как в ней был. Этого не вытравишь. — Ты — хищный, мог бы еще жениться. И не на одной. — Мог бы, — кивнул. — Только зачем? Никто из них не сравнится с ней. Она до сих пор у меня здесь. — Барт положил ладонь на грудь. — А кан не затрет чувств, там их нет вообще. Белый туман, объединяющий сознания сильнейших из многих миров. Но эмоций нет. Оттого и недостаток ощущается острее. — Нам это неведомо, — слабо улыбнулась я. — Поверь тому, кто был там и вернулся. — Как… был? В глазах потемнело, затылок налился тяжелой вязкой жижей, мир расплылся от неожиданных слов. И то ли прохлада успела разлиться по комнате, то ли просто холод поднялся откуда-то из жилы. Знобило. Сильно, до мурашек. А Барт просто ответил: — Был. Если есть дверь туда, почему ты думаешь, что нет ее оттуда? — Но тогда… как же… — Ухватилась за горло. Машинально. Казалось, его разорвет от рвущихся изнутри слов. — Эрик… — Может вернуться, — подтвердил Барт. — Но дело в том, Полина, что из кана есть множество выходов. Не только в наш мир. В другие — более совершенные, населенные другими существами. Они многое знают., многое умеют. И многому могут научить. Сам кан никогда не станет никому домом. А вот те миры — вполне. — Ты был там? В тех мирах?