– Четыре. Для тела, души, сердца и духа, – неестественно ровно сообщила Белка. – Тем, кто увидит их целиком, грозят безумие и смерть. Полное подчинение, если ты понимаешь. А тем, кому повезет рассмотреть первые две, – вечная каторга чувств, от которых не спасет ни время, ни расстояние, ни магия. Запомни, ушастый: я живая приманка. Ходячий афродизиак, на котором с одной стороны выжжены руны, заставляющие вас кидаться навстречу. А на другой – руны подчинения, от которых вы сходите с ума и теряете себя прежних. Спереди – сладкая начинка, сзади – смертоносный капкан. Если я оплошаю, не догляжу, кто-то из вас может погибнуть. Нет, он не умрет, не забудет прошлого, не утратит силы, но он никогда больше не будет прежним, понимаешь? Хоть король, хоть бродяга; эльф, гном или человек – никому не будет спасения, а я этого не хочу. Даже для тебя. – Неужели нет никого способа?.. – Нет. Только смерть. – Это наша вина. Прости. – Тебе не за что извиняться, – покачала она головой. – Ты другой. И не спорь, я знаю, о чем говорю. Ты настолько отличаешься от брата, насколько я сама отличаюсь от обычной девчонки. Тебя даже ненавидеть не получается как следует, и я уже сомневаюсь в том, что ты вообще темный! – Почему же? Я чистокровный темный, – горько усмехнулся эльф. – Чище просто не бывает. – Да, в вас с братом течет одна кровь, но и во мне ее хватает. Так что, можно сказать, мы все прокляты: я, он, ты… Пусть вы и родичи, но теперь это не имеет никакого значения. По крайней мере, для меня. – Знаешь, почему я отрекся? – неожиданно спросил Таррэн. – Знаешь, почему ушел из леса? Почему бросил род и семью вопреки воле совета? Именно из-за того, о чем ты говорила. Ты ведь помнишь многое из того, что знал Талларен? Он поделился с тобой памятью? – Да. Он хотел, чтобы я знала, зачем он так поступает. – Ты была права, – измученно вздохнул эльф. – И он тоже не обманул, когда накладывал узы, потому что мы на самом деле вымираем как раса. Ты была права во всем: мы теряем себя. Нас становится все меньше, словно идет война. – А это и есть война, – невесело хмыкнула Гончая. – Ваша персональная война на выживание, в которой, как известно, все средства хороши. Таррэн внезапно напрягся. – Ты… видела? – Да, – не стала отрицать Белка, и глаза ее холодно блеснули. – Я знаю, что была не единственной, кому выжгли эти проклятые руны на коже. Талларен хотел, чтобы я это знала. Прониклась теми «жертвами», которые он принес ради меня. Хотел, чтобы я помнила, сколько времени он потратил, чтобы подобрать правильную комбинацию рун. Я все знаю. Даже то, что никто, кроме меня, после такого не выжил. Таррэн внутренне похолодел. Да, он предвидел это. Чувствовал, что причина ее ненависти крылась не только в брате, но и в том, что ему в свое время не помешали. Если она видела то, что сотворил наследник трона, то, значит, знает и все остальное. Эльф прерывисто вздохнул и медленно отнял руку, не зная, имеет ли право прикасаться к ней после всего, что сделали его родичи. – Ты был там в тот день, – сухо сообщила Белка. Без злости, без раздражения, просто констатировала факт. – Ты смотрел, как они умирали. Я видела твое лицо в его памяти. Ведь так? – Да, – неслышно согласился Таррэн. – Ты знал, что происходит? У эльфа по лицу пробежала болезненная судорога. – Их было двадцать, – тихо сказал он, с трудом заставляя себя вспоминать. – Два десятка девушек – красивых, невинных… чужих невест, оторванных от семьи и родного дома. У них не спрашивали согласия. Темный лес никогда не ценил смертных. Их презирают, ненавидят и даже убивают… охотно. Перворожденные не утруждают себя этическими нормами в отношении короткоживущих. Мы правили на Лиаре много тысячелетий, мы еще помним, как зарождалась ваша раса. Как мы помогали ей родиться из грязи и отбросов, из боли и пепла. Как выводили к свету и делились знаниями. Вы казались нам слабыми, беззащитными птенцами, которые вскоре после рождения попытались укусить кормящую их руку. Негодными к сотрудничеству дикарями. Должен признать, что в этом есть какая-то доля правды. – Я знаю, – неестественно ровно сказала Белка и умолкла, но он хорошо почувствовал, как она напряглась. – Два века назад мой народ осознал истину, – печально улыбнулся эльф. – Мы наконец-то поняли, как дорого обошлась нам эпоха расовых войн. И то, что в этих войнах было утрачено самое дорогое, чем можно гордиться, – наше будущее, потому что в тех боях мы потеряли почти всю молодежь. – Не продолжай. Я знаю эту историю. Как и то, что два века назад вы попытались исправить свою ошибку. Правда, за чужой счет. – Темный владыка разрешил своему сыну попробовать кровосмешение – в глубокой тайне, в глубине священной рощи, куда заказан ход непосвященным. Он привлек к этому хранителей знаний, и все они согласились, что вопрос выживания расы стоит жизней нескольких смертных. Они работали много дней, пытаясь соотнести руны изменения так, чтобы люди могли дать нам новых перворожденных. Руны смешивали, меняли, наносили на кожу магией, краской, а затем и кровью. Их вытравливали и выжигали до тех пор, пока не стало казаться, что все получается… – Таррэн крепко зажмурился, как наяву видя вереницу искаженных мукой лиц. – Они изувечили двадцать невинных жизней! Ради того, чтобы уничтожить их, когда выяснилось, что родившиеся малыши были всего лишь полукровками! – Талларен был в бешенстве, – обронила Гончая, сжав кулаки. – Я видела это, помню его ярость. Помню, как он убивал их. Сам, коротким ударом в сердце, одну за другой. У нее вдруг расширились глаза, а перед внутренним взором пронеслись стремительно меняющиеся картинки: неподвижные тела, бесстрастные лица, перекошенная злобой физиономия палача, с досадой отвернувшийся владыка, скорбные физиономии старейшин. А затем еще одно, белое как снег лицо. Молодое, дико знакомое, но искаженное ужасом и внезапным пониманием. – Таррэн! – Я опоздал, – горестно кивнул эльф. – Я узнал слишком поздно и не успел спасти этих девочек. Меня не было в то время в священной роще, я учился управлять своей кровью в подземельях Иллаэра, потому что выпускать силу Изиара опасно даже для его прямого потомка. Мне так сказали. Меня заранее отправили подальше, потому что знали, что я буду против, – единственный дурак, кто имел голос в совете, но кого никогда не стали бы слушать. Я не давал им сделать этого прежде, и они не хотели, чтобы я узнал до того, как все закончится. Но я вышел наверх немного раньше и услышал крики… Он устало прикрыл веки. – Я сделал все, что мог, малыш. Я обвинил совет в ереси, я ранил четверых из тех семи, что стояли и смотрели, как убивают невинных. Я пошел против самого владыки, но этого оказалось недостаточно, потому что Талларен не забыл о своих планах. Лишь затих на время, чтобы через двести лет попробовать снова. И снова никто его не остановил. – Ты пытался его убить! – тихо охнула Белка, внезапно увидев короткий поединок между братьями. – Тогда, два века назад, в священной роще, ты поднял мечи на наследника престола! Таррэн! – Он заслужил. – Но ведь ты… – Ну и что, что темный? Разве это оправдание?! Он уничтожал детей как расходный материал. И он собирался сделать это снова, понимаешь? И сделал, будь он проклят! С тобой и Литой! А может, и с кем еще, я не знаю! И никто не знает, скольких он успел убить за эти два века! А тогда я надеялся, что справлюсь и наш лес никогда не узнает такого владыки. Но у меня не вышло: Талларен никогда не любил рисковать, а потому привел с собой пару прихвостней, которые, едва я сумел его ранить, помешали нам закончить поединок. Эльф тяжело вздохнул и тряхнул головой, отгоняя подбирающуюся усталость. – Потом был суд, обвинение. Мне назначили даже наказание. Глупо, да? Наказывать того, кому на роду написано умереть. Но я не дал им возможности позлорадствовать: произнес слова отречения, снял родовой перстень, срубил свою ветвь на родовом ясене и ушел. – Предварительно стащив из сокровищницы владыки ключ? – Было дело, – слегка смутился он. – Шум, конечно, поднялся страшный, меня долго искали и травили, как дикого пса… но не мог же я оставить его там, если знал, что он все равно понадобится? Конечно, я ушел! Правда, для этого пришлось забыть о магии, чтобы меня не опознали. Так я и стал обычным бродягой, у которого нет дома. Остальное ты знаешь. Белка хмыкнула и вдруг самым бессовестным образом улеглась обратно, подтолкнув его замершую в нерешительности руку макушкой и сладко зевнув. – Спасибо, что рассказал, – сонно пробормотала она, потершись щекой о его ладонь. – Я не все увидела тогда, потому что слишком уж это отвратительно. Все думала, как и что, пыталась сообразить, почему ты оказался там в этот день, но ничего не сделал. А теперь все встало на свои места. И я рада, что не прибила тебя по пути: ты действительно уникальный экземпляр. – Ты не сердишься? – Нет, – мурлыкнула она. – Более того, рискну попросить тебя об услуге. Не возражаешь? – Нет, конечно, – с нескрываемым облегчением улыбнулся Таррэн. – Тогда не мог бы ты… только не вздумай ржать!.. не мог бы еще немного погладить мои волосы? Эльф вздрогнул так, что она заметила и внезапно смутилась. – Это совсем не то, что ты думаешь, ушастый. Мне просто нужно! Очень нужно, честное слово! – Хорошо, – ошарашенно согласился Таррэн, бережно коснувшись слегка вьющихся прядей, легонько пощекотавших ему подбородок. От них пахло медом и чем-то неуловимо знакомым. Его рука сама собой пробежалась по влажной макушке, погладила, чувствуя, как тихонько покалывает пальцы, будто иголками. Затем осмелела и погладила уже увереннее – так, как давно хотелось. Наконец он совсем обнаглел и, зарывшись в каштановое море всей пятерней, блаженно прикрыл глаза. Едва не заурчал диким зверем, потому что никогда прежде ему не было так удивительно, бессовестно хорошо. В глухом подземелье, замерзший и слегка обгорелый, замученный, истощенный до предела, он сидел и улыбался, твердо зная, что ничего лучше в его жизни еще не случалось. Это была маленькая победа. Крохотный кусочек счастья, которого он никогда прежде не знал. – Таррэн? – вдруг сонно встрепенулась Гончая. – У тебя что, резерв пустой? Чего так волосы искрятся? – Мм, наверное. «Огонь жизни» должен был забрать все мои силы. Не знаю, я не проверял. – Так чего ты молчишь, гад?! – гневно вскинулась Белка, упершись кулачками в его грудь. Она возмущенно приподнялась, сверкнула позеленевшими радужками, набрала воздуха в грудь, собираясь все высказать этому дурному нелюдю, что думает по поводу его глупых геройств, неоформленных желаний, намерений, мыслей и вообще… но мельком глянула на пол и вдруг ахнула в непритворном ужасе: к ним от самой двери тянулись щедрые кровавые разводы. Как раз там, где он недавно прошел. – Таррэн! Эльф подтянул изрезанные стопы, чтобы она не увидела, насколько страшными они стали, но Гончая уже развернулась и с неожиданной силой ударила его в грудь. – Дурак! Ты почему молчишь, что не можешь даже вылечить себя?! Обними меня! Сейчас же! Или, небом клянусь, так врежу, что… Таррэн вздохнул и послушно обхватил ее за талию. До чего же непредсказуемая! Только что лежала как лапушка, а теперь снова готова разорвать его на куски. Настоящая хмера! Куда там Траш! – Да не так! Ты что, никогда девушку не держал на руках?! – окончательно взъярилась Белка. – Крепче! Держи так, словно я бриллиант с тебя ростом, который у тебя собираются отнять! Как подругу или… А, Торк! Откуда у тебя только лапы растут?! Совсем кривые и неумелые! Срам один, а не эльф! Кто вас только развратными назвал?! Ни Торка не можешь… Эльф покорно обвил ее талию двумя руками и с силой притянул к груди, оборвав возмущенный поток слов, после чего с наслаждением прижался щекой к ее макушке и зарылся пальцами в пышные волосы. «Все, я сдаюсь: я больше не могу тебе сопротивляться и отрицать очевидное! Я признаю свое поражение!» Его ладони снова тихонько закололо, в груди приятно потеплело, а по жилам разлилось ощущение неги и стремительно возвращающихся сил. Измученное тело ожило, встрепенулось. Израненные стопы зажгло и задергало, будто кто-то расщедрился на хорошую порцию исцеляющего заклятия. А затем неприятные ощущения исчезли, оставив лишь восхитительное чувство покоя и изумительный запах меда, от которого снова начинала кружиться голова. Таррэн несколько минут сидел неподвижно, каждый миг ожидая возмущенного вопля, свидетельствующего о том, что короткое счастье закончилось. Но Белка почему-то молчала. А потом с готовностью прижалась, немного посопела и ожесточенно потерла нос о чужой ворот, словно он страшно зудел. В конце концов успокоилась и снова зевнула. – Ну как? Тебе стало легче? Таррэн оторопело моргнул и ощутил, что действительно чувствует себя гораздо лучше. Что стопы перестали нещадно ныть, многочисленные ранки подсохли и почти зажили. Сердце билось ровно и мощно, будто и не помирало недавно от перегрузок. А резерв… – Бел! – ахнул эльф, внезапно обнаружив, что его истощенный организм стремительно восстанавливается. Да еще с такой скоростью, будто подключен к мощному источнику. Белка хитро прищурилась. – Ты не смотри, что я маленькая, ушастый. Сар’ра как-то сказал, что моих резервов на троих хватит. Правда, здорово? – Это твоя работа?! – Я, если ты еще не понял, живой накопитель магической силы. Сама пользоваться не могу, но вот кого другого подлатать – пожалуйста. Она в меня отовсюду впитывается, как в губку, безо всякого моего желания. Зато и выходит тоже сама – через волосы и кожу, и тогда они начинают искрить, как сейчас. Да ты гладь, не бойся: мне только легче станет – здесь же силы разлито… хоть утопись на радостях. Представляешь, Талларен для себя такой подарок готовил! Смаковал, предвкушал, как будет почивать на лаврах, вкушать плоды заслуженной победы, а тут… гм, ты сидишь и незаслуженно блаженствуешь. Вот бы он взбесился, если бы узнал! – Белка! – почти простонал Таррэн, уже устав изумляться и восхищаться этой маленькой женщиной. – Ты чудо, честное слово, я тебя обожаю! Он что, еще и эти руны на тебя нанес?! – Он много чего нанес, чтоб ему в гробу перевернуться. Но ты лежи, лежи. Дыши глубже. И не вздумай руки распускать, не то оборву!