Потом как-то ночью один из мелких драконов разбудил их хриплым воплем. Это был оранжевый, с короткими лапами и обрубками крыльев. Даже если у него и было имя, Синтара его не помнила. Он пытался протереть глаза, слипшиеся от слизи, но передние лапы были слишком коротки. При каждом крике от него летела густая слизь. Все драконы с отвращением отодвинулись от него. К середине дня оранжевый был мертв, а еще через несколько мгновений о нем напоминала лишь кровавая лужа на земле. Два дракона успели набить желудки. К тому времени еще двое дышали с присвистом и пускали слизь из ноздрей и пасти. Они выздоровели, когда погода стала суше. Синтара подозревала, что болезнь была вызвана вечной сыростью, грязью и скученностью. Если бы кто-нибудь из них мог летать, то покинул бы это место и, вероятно, остался здоров. Один дракон и в самом деле ушел. Гресок был самым крупным самцом, красным, отличавшимся здоровым телом и крепким разумом. Однажды он объявил, что уходит искать место получше — город из своих снов. Он ушел, продираясь через подлесок, и шум постепенно затих вдали. Его отпустили. Почему бы и нет? Он знал, чего хочет, а его уход означал, что остальным достанется чуть больше пищи, когда охотники поделятся добычей. Но прошло всего полдня, и они услышали его предсмертные мысли. Он кричал — не взывая к ним, а просто изливая ярость. На него напали люди. Драконы это поняли. Почуяв, что он мертв, по его следу отправились двое, Кало и Ранкулос. Не для того, чтобы помочь ему или отомстить за него, а чтобы потребовать его тело себе в пищу. Ночью они вернулись на берег реки. Ни тот ни другой ничего не рассказывали, но Синтара подозревала, чем закончилось дело. От обоих пахло не только плотью Гресока, но и людской кровью. Вероятно, они встретили людей, которые убили упавшего Гресока, и добавили их к своей трапезе. Синтара не видела в этом ничего плохого. Человек, посягнувший на дракона, заслужил смерть. А на что годятся мертвые, кроме как в пищу? Она не понимала, почему люди считают, что лучше быть съеденным червями. Все прекрасно знали, что следы таких столкновений лучше заметать. Люди слишком плохо скрывали свои мысли, и драконы чувствовали, что те оскорблены и гневаются на них. По какой-то странной логике люди предпочитают отдавать своих покойников на съедение рыбам, а не драконам. Вот и несколько дней назад людское семейство опустило тело мертвой родственницы в реку. Синтара погрузилась в воду следом за мешком, вытащила тело на берег, подальше от людских взоров, и съела его, и покров, и все прочее. Когда драконица вернулась и поняла, что люди потрясены, она попыталась, щадя их чувства, отрицать содеянное. Но те ей не поверили. Люди, считала Синтара, повели себя совершенно неразумно. Если бы тело утонуло и упало на дно, его бы разорвали на части и пожрали черви и рыбы. Но умершую женщину съела Синтара, и осколки людской памяти вошли в ее память. По правде сказать, большая часть этих воспоминаний была для дракона бесполезна, да и женщина та прожила недолго, всего-то полсотни сезонных оборотов. Но все же от нее что-то осталось. Или люди думают, что тело этой женщины не заслуживало ничего лучше, кроме как стать кормом для нового поколения мальков? Люди так глупы! В ее драконьей памяти хранились смутные воспоминания о Старших. Ей бы хотелось, чтобы эти образы были яснее, а не скользили в мыслях, как рыба в мутной воде. В воспоминаниях от этих созданий — Старших — веяло приятием и даже любовью. Они были умелыми и достойными, они ухаживали за драконами и любили их, они, признавая драконов разумными существами, приспособили для них свои города. Как такие мудрые создания могли быть родней людям? Это мягкотелые бурдюки с соленой водой, которых обязали присматривать за драконами, постоянно жаловались, хотя работа была простой. Они исполняли свои обязанности так плохо, что Синтара и ее соплеменники жили в беспросветной нужде. Было ясно, что драконы людям неприятны. Эти безволосые древесные обезьяны на самом деле думали только о том, как бы присвоить сокровища Кассарика. Руины древнего города Старших были погребены поблизости от того места, где вылупились драконы. Люди хотели разграбить Кассарик — также, как разграбили подземный город в Трехоге. Они не только растащили украшения и предметы, назначение которых даже не могли понять. Они убили всех драконов, кроме одного, — тех самых драконов, которых Старшие перед древней катастрофой укрыли в своем городе. При мысли об этом гнев полыхал в душе Синтары. По сей день существовали на свете живые корабли, построенные из «стволов» диводрева, все еще служили людям драконьи души, воплощенные в этих кораблях. По сей день люди оправдывали незнанием учиненную ими бойню. Драконы столько лет ждали, чтобы вылупиться, а их, не завершивших преображения, вытряхнули на холодный каменный пол. Когда Синтара думала об этом, ее душила ярость и ядовитые железы в горле твердели и набухали. Проклятье! Люди заслужили смерть за содеянное — все без исключения. Рядом раздался голос Меркора. Несмотря на внушительный размер и силу, этот дракон редко говорил или как-то еще проявлял себя. Глубокая печаль обессиливала его, лишала стремлений и воли. Но когда он все же заговаривал, все сородичи бросали свои дела и слушали его. Синтара не знала, что ими движет при этом, но сама раздражалась — ее тоже влекло к Меркору. И при этом охватывало чувство вины за его печаль. От его голоса память зудела, как будто, слушая его речи, следовало вспомнить что-то чудесное. Но она не могла. Сейчас Меркор произнес своим звучным и низким голосом: — Синтара, оставь это. Без должной цели твой гнев напрасен. Это тоже не давало ей покоя — он говорил так, как будто читал ее мысли. — Ты ничего не знаешь о моем гневе, — прошипела она ему. — Не знаю? — Он повернулся в этой грязной яме, где они спали. — Я чую твою ярость и знаю, что твои железы полны яда. — Я хочу спать! — громыхнул Кало. В его словах слышалось раздражение. Но даже он не смел открыто противостоять Меркору. Один из мелких тупиц, кажется зеленый, который едва мог передвигаться, проскрипел во сне: — Кельсингра! Кельсингра! Вот она, вдали! Кало поднял голову на длинной шее и рявкнул зеленому: — Заткнись! Я хочу спать! — Ты уже спишь, — спокойно отозвался Меркор. — Ты спишь так глубоко, что не видишь снов. Меркор поднял голову. Он был не крупнее Кало, но бросил ему вызов. — Кельсингра! — внезапно протрубил он в ночь. Все драконы взволновались. — Кельсингра! — повторил Меркор, и Синтара своим острым слухом уловила вдали крики людей, разбуженных этим кличем. — Кельсингра! Меркор выкрикнул имя древнего города в звездное небо: — О, Кельсингра, я помню тебя! Все мы помним, даже те, кто не хочет помнить! Кельсингра. Дом Старших, обитель с источником серебряных вод, твои каменные площади нагреты летней жарой. Холмы над городом изобилуют добычей. Не мучай тех, кто еще мечтает о тебе, Кельсингра! Откуда-то из темноты раздался голос: — Я хочу в Кельсингру. Я хочу расправить крылья и снова лететь. — Крылья! Летать! Летать! Слова звучали невнятно и приглушенно, но боль слабоумного дракона встревожила сердца сородичей. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь