Глава первая Моя тетушка Бек чуть что – первым делом варит овсянку. А посвящение у меня до того не заладилось, что наутро тетя Бек дала мне овсянку с медом и сливками. В нашем каменном домишке это была неслыханная роскошь, а я даже и не распробовала ее от огорчения. Я сидела и тряслась, зубы у меня стучали не столько от холода, сколько от уныния, и заталкивала в себя ложку за ложкой, и в конце концов тетя Бек закутала меня в большой пушистый плед и отчеканила, что это не конец света. – Пока что, – уточнила она. – И подбери косичку, а то в мед угодит. От этого я немножко выпрямилась. Вчера я вымыла голову холодной ключевой водой с разными травами – и вся целиком в ней вымылась, – и повторять все это еще раз мне не улыбалось. А перед этим жутким мытьем мне еще пришлось поститься целый день, и в результате, когда настало время спускаться Туда, мне было холодно и мокро и я чувствовала себя прямо как мимоза. И за ночь я ничуточки не обсохла и не согрелась. Дело в том, что Туда – это значит в такую глубокую канаву с каменными плитами по краям и другими каменными плитами поверх, прикрытыми дерном. Чтобы попасть Туда, надо съехать по травянистому склону, а тетя Бек задвигает за тобой вход еще одной каменной плитой, и тебе уже не выбраться. Потом сидишь в одной льняной нижней юбке и ждешь, что будет, а если ничего не будет, то – когда рассветет. Ничем не пахнет, только камнем, сыростью и еще издалека торфом, и чувствовать тоже нечего, кроме холода, особенно снизу, когда сидишь и ничего не видно, одна темнота. Предполагается, что тебя посетят видения или хотя бы придет твой зверь-хранитель. Всех женщин в моем роду спускали Туда в двенадцать лет в нужную фазу луны, и почти все проводили там время просто интереснее некуда. Мама видела, как мимо нее проходит вереница принцев, все бледные, серебристые, с золотыми обручами на лбу. Помню, как она рассказывала мне об этом перед смертью. Тете Бек, по ее словам, явился целый зверинец, все юркие и проворные: змеи и ящерицы, борзые и олени – ну куда же без оленей, подумала я. А еще, говорит она, все чары и заклинания, которые она изучала, вдруг встали в голове на свое место и обрели восхитительный смысл и порядок. С тех пор она и стала могучей волшебницей. Со мной ничего такого не произошло. И вообще ничего не произошло. Нет, вру. Я сама все испортила. И побоялась признаться тете Бек. Я все сидела и сидела, обхватив коленки, чтобы согреться и не замечать, как в острые косточки, которые у меня там, на чем сидят, пробирается холод и оцепенение, но в основном – чтобы не бояться до одури, что будет. А главная жуть была в том, что я сидела под землей и не могла выбраться. Мне было страшно шевелиться, поскольку я была уверена, что сразу окажется, что канава сузилась, а каменная крыша опустилась. Поэтому я сидела и дрожала. И то и дело накрепко зажмуривалась, но все-таки иногда заставляла себя открыть глаза. А то вдруг явятся видения, а у меня глаза закрыты? А знаете, какие фокусы вытворяют глаза в темноте? Прошло много-много времени, вечность, а то и больше, и я решила, что Туда откуда-то падает свет. И подумала: ой, ну наконец-то утро! Наверное, тетя Бек проспала и забыла выпустить меня на рассвете! Мне-то казалось, будто я просидела там сто лет и уже пора обедать. Я поерзала в тусклом свете, поцарапала локоть, стукнула обе коленки и повернулась лицом туда, откуда съехала. И в самом деле, честное слово, по краям каменной плиты, которую водрузила сверху тетя Бек, сочился тусклый свет. От этого меня охватила самая настоящая паника. Я на четвереньках взобралась по горке и попыталась сдвинуть плиту. Она не поддалась ни на волосок, и тогда я завизжала – откройте, выпустите меня! Сейчас же! И толкнула плиту как сумасшедшая. К моему удивлению, плита довольно легко съехала в сторону, и я выскочила Оттуда, что твой заяц. И выпрямилась, стоя на коленях: мне стало еще страшнее. Вовсю сияла полная луна. Она стояла высоко в небе, маленькая, прямо золотая, и заливала льдистой белизной каждый кустик вереска, каждый камень, и наш домик в отдалении на склоне холма превратился в серебряную шкатулку. Я видела, как в одну сторону на много миль тянутся горы, а в другую – темная, блестящая полоска моря. От луны было так тихо, что я даже слышала прибой – тихий-тихий потаенный гул, как бывает, когда приложишь к уху ракушку. И было так холодно, будто вереск серебрился и в самом деле от инея. Я снова посмотрела в небо, на луну, и меня еще сильнее затрясло от холода и от стыда. Луна стояла высоко-высоко, и мне стало ясно, что еще середина ночи. Я, наверное, пробыла Там часа три, не больше. И никак не могла видеть Оттуда луну. Не та часть неба. Тут до меня дошло, что тусклый свет, который я видела, на самом деле и был началом видений. Я совершила ужасную ошибку и прогнала их. От этой мысли я так испугалась, что юркнула обратно, схватила каменную плиту, дернула изо всех сил и как попало прикрыла вход, а потом съехала на каменный пол и в отчаянии съежилась там. – Вернитесь, пожалуйста! – умоляла я видения. – Я буду паинькой. Даже не пошелохнусь! Но больше ничего так и не произошло. Теперь, как мне показалось, Там стало еще темнее, чем прежде, зато не так холодно: я ведь спряталась от ветра. Однако за несколько часов, которые я просидела там, съежившись и вытаращив глаза, я так ничего больше и не увидела. На рассвете, когда я услышала, что тетя Бек оттаскивает плиту, меня охватил кромешный ужас: ведь она, конечно, заметит, что плиту отодвигали. Но были еще сумерки, и, наверное, тетя Бек никак такого не ожидала. Так или иначе, она ничем не показала, что ее что-то насторожило. Кстати, она утверждает, что я крепко спала. Ей пришлось съехать вниз, ко мне, и потрясти меня за плечо. Но я слышала, как она это делала. Слышала и думала, что я врунья, каких мало. И к тому же бездарная. – Ну, Айлин, – сказала тетя Бек, помогая мне подняться по склону – я совсем закоченела, – что с тобой было? – Ничего! – И я разревелась. Когда при тете Бек плачут, она всегда ощетинивается. Терпеть не может проявлять душевную чуткость. Она набросила мне на плечи душегрейку и повела меня вниз по склону, приговаривая: – Айлин, уймись. Тут нечего стыдиться. Может, тебе еще рано. Бывает. Моя бабушка, то есть твоя прабабушка Венна, три раза спускалась Туда и только потом что-то увидела, да и то всего-навсего ежика мельком. – А вдруг у меня нет способностей? – выговорила я сквозь слезы. – Вдруг волшебство во мне разбавленное, потому что отец был чужестранец? – Чепуха! – отрезала тетя Бек. – Твой отец был галлисский бард, и твоя мать выбрала его с превеликой тщательностью. «Бек, – сказала она мне, – у этого человека настоящий дар, и я непременно рожу от него дитя, у которого дар будет еще сильнее». Впрочем, когда он сгинул с принцем Аласдером, это не помешало ей потерять голову от верховного жреца Килканнона. И это стоило ей жизни, уныло подумала я. Мама умерла, когда пыталась подарить миру моего брата. Ребенок тоже умер, и тетя Бек, мамина младшая сестра, вынуждена была взять меня на воспитание с пяти лет. – Не волнуйся, – продолжала тетя Бек, – я с самого начала вижу в тебе зачатки великой волшебницы. Все придет, дай только срок. В следующее полнолуние попробуем еще раз. С этими словами она втолкнула меня в дом, где за стенкой мычала корова и кудахтали куры, и усадила перед овсянкой. Значит, все-таки придется проделать это еще раз, – по-моему, именно эта мысль и нагоняла на меня уныние, пока я сидела и пускала сливочные реки в медовые озера. – Ешь, кому говорю! – рявкнула тетя Бек. Я послушалась, и мне стало немного легче, по крайней мере настолько, что я доползла до своей узкой кроватки и заснула. Спала я, пока день не склонился к вечеру и солнце не двинулось обратно к горизонту. Я бы и дальше спала, но тут в дверь тети Бек постучали. – Откройте! – важно провозгласил пришедший. – Именем короля! Это оказался тот мальчишка из Логры, страшно гордый, что голос у него теперь стал густой и мужественный. Еще неделю назад он то пищал, то рычал, и все смеялись над ним даже пуще прежнего. Тетя Бек открыла, и он торжественно вошел, очень величественный в новенькой военной форме, с перекинутым через плечо тяжелым пледом из тартана королевских цветов, аккуратно собранным в складки. Те, из замка, недолюбливают его и дразнят «Огр из Логры», но я бы сказала своему дядюшке-королю, что с мальчиком ему повезло: и одет всегда красиво, и образование у него не хуже моего, а я как-никак три раза в неделю хожу на уроки в замок, да и владеть оружием его наверняка тоже учат. По крайней мере, на тощем бедре, на ремне, затянутом поверх новой кожаной куртки с воротником из тщательно расчесанной овчины, висел меч искусной работы. Подозреваю, мальчишка гордился мечом даже больше, чем новым густым голосом. Он вошел во всем своем великолепии, чеканя шаг, и вдруг застыл на месте, оторопел и вытаращился. Ему еще не приходилось бывать у нас дома. Сначала его неприятно удивило, какая у нас маленькая комнатка – я как раз приподнялась на локте в кровати, стоявшей сразу за очагом, – а потом поразили картины тети Бек. Тетя Бек отличная художница. Она говорит, у нас, народа Скарра, это главный дар. Все стены нашей комнаты завешаны картинами – мои портреты, портреты моей бедной покойной мамы, а также всех рыбаков и пастухов, которые опрометчиво согласились позировать. Моя любимая картина – очаровательная компания детишек из замка, они хихикают и толкаются на ступенях у главного входа, а свет падает на них наискосок, и ступени все в золотых зигзагах. А еще пейзажи, горы, болота и море и несколько картин с кораблями. Тетя Бек расписала даже ширму, за которой стоит ее кровать: теперь там будто полки, уставленные горшками и бутылочками и украшенные гирляндой из луковиц. Этот мальчишка – у него еще странное логрийское имя, Огго, отсюда и прозвище – вытаращился на картины, подавшись вперед своей тяжелой прилизанной башкой и сморщив от изумления белое веснушчатое лицо. Только как следует вглядевшись в ширму, он понял, что полки тоже нарисованные. Тогда его уродливое лицо все порозовело, ведь он сначала принял ширму за настоящую стену. – Что стряслось, Огго? – спросила тетя Бек. Она относилась к нему немного свысока, как и все. – В-вот это, – выдавил он. – Такое красивое, совсем как настоящее. А там… – он показал на детишек на ступенях, – там я. И правда, только я раньше этого не замечала. Он был самый маленький, и его сталкивал с нижней ступеньки мальчик покрупнее – скорее всего, мой братец Ивар. Тетя Бек очень хитрая. Она набросала их наскоро углем, а они и не знали, что потом попали на картину. Морщинки на худом лице тети Бек сложились в благодарную самодовольную улыбку. Она падка на лесть, но любит, чтобы ее считали холодной и беспристрастной. – Не забудь рассказать, что тебе велели передать, – сказала она. – Ну? – А, да. – Огго вытянулся по стойке смирно, едва не задев головой балки. В последнее время он очень вырос, перерос даже тетю Бек. – Я должен пригласить вас в замок на ужин, – сказал он. – Король желает с вами посоветоваться. – В таком случае будь добр, возьми кружку моего пива и посиди снаружи, пока Айлин одевается, – ответила тетя Бек. Огго переполошился и стрельнул глазами куда-то в сторону полок у меня над головой. Он страшно смущался, что видит меня в постели почти что без ничего, и до этого тщательно избегал смотреть в мою сторону. – Если ей нездоровится, она может не ходить! – выпалил он. – Очень предупредительно с твоей стороны, – ответила тетя Бек, – но она не больна, а просто немного устала, и мы будем готовы совсем скоро. А теперь выйди за дверь. Она сунула ему в большие розовые руки кружку, развернула и вытолкала за дверь, где у нас стоит скамейка – на пригреве и с видом на море. – Живо, – сказала она мне, захлопнув дверь за Огго. – Синее платье, новый плед и не забудь сначала умыться. Когда будешь готова, я тебя заплету. И исчезла за разрисованной ширмой, а я со стоном поднялась. Все затекло, меня до сих пор знобило. Тетя Бек просто помешана на мытье. Я и так вчера домылась до полусмерти, а теперь по тетушкиной милости мне опять будет мокро. Но ослушаться я не посмела. Знала по горькому опыту, что она всегда догадывается, когда я просто споласкиваю тазик и мочу фланельку для лица. И ведь ни словечком не упрекнет, зато примерно накажет потом, когда будет меня причесывать. Я мрачно оделась, ломая голову, что на сей раз понадобилось королю Кенигу. С тетей Бек он и так советуется раз в неделю, но обо мне вспоминает редко. Более того, по этому поводу идет тихая война, поскольку тетя Бек почти всегда берет меня с собой ради обучения. Тут мой дядюшка, король Кениг, злобно щерится, запускает в бороду пятерню и рычит – мол, пехота ему без надобности, – а тетя Бек на это отвечает очередной улыбкой тверже алмаза, сладкой-пресладкой, и обычно мне приходится сидеть при них и слушать, как король расспрашивает тетю Бек о знамениях по поводу набега на соседей или о том, как быть в этом году с посевами. Интересно бывает, только когда тетя Бек требует серебряную чашу с водой и гадает королю. Я люблю смотреть, как она гадает: не то чтобы я вижу что-то в чаше, но за тетей наблюдать очень увлекательно. И такие приятные мурашки бегут по спине, когда она замогильным голосом вещает: «Вижу пламя на Пике Бурь, вижу, как разбегается в испуге скот…» А еще она никогда не ошибается. Когда она это сказала, из соседнего королевства на нас напали кланы Кормака, но благодаря тете Бек наш народ был к этому готов. Мне даже повезло одним глазком посмотреть на битву. В общем, как нетрудно догадаться, тетя Бек – не только волшебница, но еще и мудрица, как и все женщины в нашем роду. Если у нас рождаются сыновья, они приводят себе невест издалека. Так и вышло, что король Кениг мне дальний родственник, поэтому меня и приучили называть его дядюшкой, а его сыновей братцами. Брат моей прапрабабки женился на сестре тогдашнего короля, и их сын был дед короля Кенига. Когда-то у нас была большая семья, мы славились как лучшие мудрицы на всем огромном острове Скарр, но это было во времена Двенадцати сестер Кеннеала. А теперь остались только мы с тетей Бек. Но тетя Бек по-прежнему считается лучшей из лучших. Да и выглядела она соответственно, когда вышла из-за ширмы в парадном платье и принялась расчесывать мне волосы. Волосы у меня еще не до конца высохли, и их все время приходилось дергать, чтобы вытащить запутавшиеся со вчерашнего дня травы. Глава вторая От нас до замка мили две, через пустошь к морю и потом на мыс, но тогда показалось, что идти еще дальше, потому что спустился туман и все скрыл. Я устала. Плелась через вереск за тетей Бек и Огго и чувствовала себя маленькой, взъерошенной и никчемной. А при мысли о том, что через месяц придется опять провести Там целую ночь, на глаза у меня навертывались слезы. Я точно знала, что, даже если пройду посвящение, все равно мне никогда в жизни не стать такой, как тетя Бек. Конечно, я заучила все обряды и заклятия, назубок знала травы и приметы про погоду, но для настоящей волшебницы этого мало. Это было сразу понятно, стоило только поглядеть на высокую худую фигуру тети Бек, грациозно шагавшей впереди, на ее темноволосую головку с красиво уложенными косами под изящно наброшенным краем пледа. У парадных башмачков тети Бек были красные пробковые каблуки, – кстати, башмачки стоили целое состояние, потому что их привезли из Логры еще до появления колдовской преграды, – и к этим ослепительно-алым кубикам не прилипло ни комочка грязи, ни веточки вереска. А я была уже по щиколотку в грязи. Волосы у меня неопрятного тускло-каштанового цвета, а из косичек вечно выбиваются пряди, и ничем их не уймешь. Теперь эти пряди падали на лицо и уже растрепались. К тому же я маленькая для своих лет. Даже младшие дети из замка уже переросли меня, и я представить себе не могла, что когда-нибудь стану высокой или мудрой. Так и останусь навсегда крошкой Айлин в веснушках, с торчащими зубами и без волшебного дара, печально думала я. Да чтоб мне провалиться – даже Огго и тот выглядит внушительнее! У Огго были новые башмаки на шнуровке до колен и роскошные новые тартановые штаны. На башмаки, должно быть, ушла уйма кожи, потому что ножищи у Огго преогромные – особенно по сравнению с тощими зашнурованными лодыжками. Я видела, как осторожно он ступает, чтобы не измазать башмаки торфом. Наверное, пообещал сапожнику, что будет надевать их только на выход. Бедняга Огго. Все в замке издеваются и смеются над ним. Он чужестранец и не такой, как все. Насколько я знаю, его оставили у нас десять лет назад, когда логрийские колдуны наложили чары, из-за которых никто со Скарра – да и с Берники и Галлиса, если уж на то пошло – не может переплыть через море в Логру. Логра теперь все равно что на Луне: туда не попадешь, как ни старайся. Тогда у нас с Логрой была война. Как всегда. Но все равно логрийских семей на Скарре было довольно много: и торговцы, и посланники, и жрецы, и вообще, и той ночью, когда наслали чары, все они побежали на корабли. Кое-кого при этом бросили, как Огго, например, чокнутую старую ткачиху, которая теперь жила в Килканноне, и того человека, который говорил, что он ученый, а Кормаки решили, будто он лазутчик, и посадили его в темницу. Но детей, кроме Огго, не осталось. Ему тогда, наверное, было лет пять. Думаю, его родня были торговцы или еще кто-то, и они сбежали вместе со всеми, а его попросту забыли. Поэтому я считаю, что они настоящие мерзавцы. Огго говорит, среди них были и волшебники – не исключено. Но если и так, все равно они и вполовину не такие искусные, как тетя Бек. Она никогда ничего не забывает. Огго повезло, что король Кениг взял его к себе. Между тем тетя Бек все шла и шла, как всегда грациозно покачиваясь, следом за Огго, который топал впереди на своих ногах-ходулях, и вот мы спустились к реке и перешли каменный брод – тетя Бек и Огго шагают впереди, я ковыляю сзади. На другом берегу из тумана выступили темные фигуры. – Вот они! – сказал мой братец Ивар. До этого мы и не видели его в тумане. – Огго в кои-то веки ничего не напутал. Ну, ребята, играйте! – Это еще что такое?! – строго спросила тетя Бек, выпрямившись на последнем камне, будто аршин проглотила, а вода так и бурлила вокруг ее алых каблуков. Но ее голос тут же заглушили с берега внезапный визг и мелодичный рев: это волынки, четыре разом, а то и больше, грянули «Марш Халдии». Я удивилась не меньше тети Бек. Чтобы гостей торжественно встречали с волынщиками – это что-то неслыханное со времен Двенадцати сестер. Но теперь я различила на берегу целых шесть волынщиков, в замке столько и не набралось бы. – Это еще что такое, я вас спрашиваю?! – закричала тетя Бек.