В этом коротком смешке, я тогда еще прочитал потрясение человека, который сорвался в бездну. Мне тоже не раз доводилось, как выражаются в послеоперационных палатах, "уйти". Как же мерзко я себя чувствовал после каждого такого полета! Метался по горячей кровати, не находя себе места и умолял деловито хлопотавших врачей: "Уйдите, не мешайте мне умереть!" Дед в этом плане был крутым мужиком. Он не только поднялся и уселся на стул, но заставил себя доесть все, что осталось в его тарелке, и только потом завалился в кровать. Бог ты мой! Как же он любил мою бабушку! Как же она потом жила без него?! Если мерить рамками прошлого, жить ему остается чуть больше пяти лет. В этом огромном теле уже начинаются необратимые изменения, которые пока не видны. В отличие от меня, дед так и не смог справиться с раком, а ведь бабушка Катя живет по-прежнему рядом. Нет, надо ломать эту вероятность, отвлечь стариков от тяжелых дум, и начинать прямо сейчас. - Дедушка, - сказал я самым просительным тоном, - можно мне рубль из копилки взять? Он отложил в сторону ложку: - Зачем? - Девчонку одну в кино пригласил, завтра в одиннадцать... И я рассказал про бабку Филониху, про ее закидоны с одеждой по причине неартистической внешности, про то, что было сегодня в классе. По мере повествования, настроение у моих стариков несколько приподнялось. - От сучка! - смеясь, возмутилась бабушка, - как же она крутит матерью и отцом! Спасибо б сказала за то, что родили на свет. Вожжами надо ее учить, а не в кино приглашать! - Хорошее дело, - одобрил дед, - рубль я тебе и сам дам, только про уроки не забывай. Что ты там за чертовину смастерил? - Вечером покажу. Этот обед закончился без эксцессов. Дед, кряхтя, полез на кровать: - Ты бы мне, Елена Акимовна, банки поставила. Продуло сегодня ночью, ноет в боку... Я мысленно перекрестился и, убрав агрегат в сарай, направился к Пимовне. Справа от деревянной калитки, грел свой бетонный бок круглый колодец. Я встал на железную крышку и заглянул во двор. Вертлявая собачонка выпрыгнула из будки и залилась лаем. Бабушка Катя в то время еще работала продавщицей в мясном отделе, но сегодня она была дома и, сидя на низком крылечке, кормила цыплят подсушенной пшенною кашей. - Пуль-пуль-пуль! Пули-пули-пули! - повторяла она. Так в наших краях подзывают кур. Литературное "цып-цып-цып" не прижилось. Мне почему-то казалось, что ей не составит труда увидеть во мне "новопреставленного", во временном своем воплощении, ан нет. Пимовна скользнула по мне не узнающим взглядом, вытерла руки о фартук и беззлобно прикрикнула на собачонку: - В будку пошел, зараза! - День добрый, бабушка Катя! - поздоровался я, дождавшись ее у калитки. - Что тебе, Сашка? - устало спросила она, - давай, говори, выварка на огне, вот-вот закипит... Пришлось начинать без предисловий: - Мне нужен рецепт лечения рака. Брови у бабушки Кати удивленно приподнялись: - Это еще зачем? - Дедушка у меня заболел, или вот-вот заболеет. - Типун на язык! - с чувством сказала Пимовна, - Смотри, накаркаешь! Приснилось тебе, али как? - Нет, - говорю, - не приснилось. Просто вижу, когда беру в руки "Земляничное" мыло. Так будет пахнуть дедушка, когда он умрет. Я приеду за час до похорон и его не узнаю. Гроб будет стоять в большой комнате у окна... - А ну-ка пошли в хату! Бабушка Катя схватила меня за руку и потащила во двор. По пути она сняла с огня закипевшую выварку, ошпарила руку брызгами кипятка и коротко матюгнулась. В стандартной саманной хате ничего, по большому счету, не изменилось со времени моего последнего посещения. Не было холодильника (тогда ни у кого не было холодильников), да не стояла в углу, за легкой перегородкой, походная койка Василия Ивановича Шевелева - героя артиллериста, с которым, лет через пять, Пимовна будет сожительствовать. - Садись, Сашка, к столу, - строго сказала она и откинула полотенце с широкого блюда, - ешь пирожки. Сейчас я тебе молока стаканчик налью... - Мне бы рецепт... - Ешь! Молоко было с легкой кислинкой, а пирожки... я сразу узнал их фирменный вкус. У каждой хозяйки свои заморочки и маленькие секреты. Даже Прасковья Акимовна - родная сестра моей бабушки - была в кулинарном плане ее антиподом. В домашней готовке, она налегала на сдобную выпечку и супы, картошка и мясо подавались на стол в жареном виде, а "хворост" всегда получался сухим и ломким. Казалось бы, одна школа, но разные направления. Елена Акимовна часами корпела над кастрюлей с борщом. Картошка толченка была, хоть на хлеб намазывай - сама по себе вкусная. Помнится, она добавляла в небольшую кастрюльку три яичных желтка, стакан молока и добрый кусок масла... - И давно ты стал видеть... такое? - спросила бабушка Катя. - Ровно пять дней назад, - честно признался я. - "Отче наш" ты, конечно, не знаешь... - Почему это я не знаю? Очень даже хорошо знаю! - Да ну? - удивилась Пимовна, - может, расскажешь? Последний вопрос она задала со скрытым сарказмом. Ну кто же поверит, что в нашей стране, где атеизм считался чуть ли ни официальной религией, в голову советского школьника смогут проникнуть слова из Нагорной проповеди? В общем, я ее скорей напугал, чем удивил. Прочел эту молитву так, как когда-то учила она. С теми же паузами, интонациями и ключевыми словами. Даже катрен о хлебе произнес на ее манер: "надсущный", а не "насущный". Бабушка Катя сидела, белея лицом, а услышав эти слова, встала, зажгла лампадку и трижды перекрестилась. - Кто ж тебя этому научил? - сурово спросила она. Пришлось врать: - Вы научили. Этой ночью мне снилось, что я приходил к вам за лекарством. А вы мне сказали, что пока я молитву не выучу, дедушке оно не поможет. - Дала хоть? - Дали. Литровую банку, накрытую крышкой. А в ней - желтая маслянистая жидкость с запахом чеснока. - Это другое лекарство, - отмахнулась бабушка Катя. - Оно помогает от наведенной порчи, а я тебе сейчас приготовлю что-нибудь посерьезнее. Когда в твоих видениях Степан Александрович помер? - Через пять лет и четыре месяца. От рака легких. - Значит, точно поможет. Пимовна хлопотала у печки. Сыпала в банку с калиновой самогонкой какие-то снадобья, добавляла настойки из квадратных бутылок с черным стеклом. - А про меня... в своих снах... ты ничего больше не видел? - спросила она между делом. - Оно вам надо, бабушка Катя? - чуть не взмолился я, - какой интерес жить, если знаешь, когда умрешь? - Та-а-ак! - протянула она и подсела к столу. - Ну-ка давай, говори, а то не будет тебе никакого лекарства! Я впервые взглянул прямо в ее глаза и произнес, чеканя каждое слово: - Вы ровно одну неделю не доживете до полных ста лет. Если хотите, все расскажу в подробностях: кто вас обнаружил, кто в дом заносил, кто глаза закрывал... - Значит, я не в доме умру? - Вы, бабушка Катя, приготовитесь гнать самогон в летней кухне. А заодно затеете стирку, чтоб кипяток из выварки со змеевиком, зря не пропал. И, наверное, забудете спички. Пойдете за ними в дом, по дороге умрете. Будете лежать на спине и удивленно смотреть в небо. Куры столпятся у вашего тела, как цыплята вокруг наседки, но ни одна из них... - Спасибо тебе, Сашка, - перебила меня Пимовна, - сто лет это много, столько мне и не надо. А теперь, честно скажи: откуда ты знаешь, когда у меня день рождения? - 1 января 1912 года. Так будет написано на кресте... Глава 6. Первые сдвиги По дороге домой, я обследовал содержимое банки и, даже, попробовал на язык. Зелье пахло степным покосом и по цвету напоминало "мужика с топором". Только градус намного солидней. От одной единственной капли, во рту у меня запекло, а в желудке зажглась лампочка. Нет, от такого лекарства ни один мужик не откажется!