предчувствовал, что напрасно стою в этой очереди. Билеты купили, но в танцевальный зал, нас не пустил контролер. Как он сказал, из-за "вульгарного внешнего вида". Иван побежал в общежитие, за галстуком и пиджаком. В моем гардеробе такой буржуазной роскоши не было никогда. Я повернул за угол и отыскал в очереди парнишку в приметной форме. - Возьми, - сказал, протягивая ему номерную бумажку, - танцуй вместо меня. Рубль он держал в кулаке и сразу протянул его мне. Был бы это кто-то другой, я бы взял не задумываясь. Ну вот, девяносто девять процентов из ста. А тут... прям какой-то приступ гусарства. - Тебе сегодня нужней. И вообще это подарок. Я отвел его руку и побрел в сторону общежития. Интуиция утверждала, что все сделано правильно, только мне все равно было жалко и денег и времени, потраченного впустую. Я ведь тогда даже не подозревал, что инвестирую в свое будущее, и ни одно вложение не принесет мне таких дивидендов, как бумажный билет на танцы, стоимостью в один рубль. Поднявшись на третий этаж, я сразу же понял, что у нас снова проблемы. Все, что наперекосяк, всегда косяком. Иван стоял у запертой двери нашей комнаты и вертел в правой руке обломок номерного ключа: - Вот бл..., не в ту сторону провернул! - Оба, похоже, оттанцевались, - сказал я не без ехидства. - Придется ночевать у соседей. Есть, интересно, в этой общаге, какой-никакой комендант? - Наверное, есть. Только зачем он тебе? - Как это зачем? Он вызовет слесаря, который... - А ты не забыл, что сегодня суббота? Вот нечего делать той комендантше со слесарем, только ходить и вытирать сопли разным криворуким придуркам, которые ломают ключи. И вообще, насколько я помню, наша дверь открывается изнутри... Настроение у меня было ни в дугу. После знакомства с Иваном, мой, только что устоявшийся, размеренный быт, будто пнули ногой под зад. Не прогулка по Ленинграду, а сплошной, нескончаемый поиск приключений и неприятностей. На языке, соответственно, вертелась целая куча язвительных реплик, самая невинная из которых, "сила есть, а все остальное приложится". Только уважение к старшим, привитое мне хворостиною деда, не давало сполна облегчить душу и высказать свое накипевшее "фэ". - Это мы еще поглядим, кто из нас сегодня оттанцевался! - сказал, вдруг, виновник всех моих бед, неожиданно бодрым голосом. Я встрепенулся. Кажется, в голове у него вызрел какой-то план. Иван отступил к противоположной стене коридора и, щурясь, рассматривал пространство под потолком. Выше дверного проема, над верхней притолокой, я тоже увидел небольшую оконную раму о два стекла, одно из которых почему-то отсутствовало. Была бы эта лазейка на уровне пола, я и сам бы пролез сквозь нее без проблем. Но на такой высоте?! Мне до этого подоконника и в прыжке не достать! - Ничего у тебя не получится! - сказал я, сравнив габариты Ивана с размерами этой форточки. - Нет, это мы еще поглядим, кто из нас сегодня оттанцевался! - повторил, как мантру, Иван, снимая рубашку и туфли. - Держи! Остаешься за старшего. Он неслышно подпрыгнул, легко подтянулся, перехватился рукой и плавно вошел в отверстие руками вперед. Какое-то время под потолком оставались его пятки, но и они постепенно ушли вниз. За дверью не было слышно даже звука приземления тела. Все это, от начала и до конца, было сделано им без усилий, рывков, сложным единым движением. Так легко, так грациозно, что я охренел. Через мгновение щелкнул замок. - Ни фига себе! Где это ты так научился? - не скрывая восторга, выпалил я, влетая в открытую комнату. - В учебке, - буркнул сосед, изучая царапину на животе, - кажется, это гвоздь, а не стекло. Я уже свыкся с мыслью, что вечерний поход в кинотеатр на фильм "Мировой парень" мне сегодня не светит. А так хотелось услышать новую песню в исполнении "Песняров"! Поэтому я вздохнул и взял в руки гитару. За окном флегматично светило незаходящее солнце. Выходя на кольцо, звенели трамваи. Люди толпились у входа в метро. А Иван собирался на танцы. Судя по звукам, настроение у него было на уровне. У меня за спиной дружно щелкали замки чемодана, встряхивалась одежда, коротко шоркала сапожная щетка. Потом мой сосед притих. Я оглянулся и опять офигел. Нет, этот человек не перестанет меня удивлять! Прислонившись к спинке кровати, он откручивал с черного пиджака орден Красной Звезды. - Твой?! - сорвалось с моего поганого языка. Еще до того, как вопрос прозвучал, я успел осознать все его гнилое нутро. Еще бы у деда спросил: "А эти медали твои?" Слава богу, успел тотчас же извиниться. - Да ладно тебе! - поморщился он. - Не ты первый спросил. Все удивляются: "Ах, такой молодой, за что?" Я этот орден пару раз всего и надел. Больше не хочу. Один дедуля, участник Великой Отечественной, чуть ли ни в кощунстве меня обвинил. - Может быть, ты и прав, - подумав, сказал я, - на танцы не обязательно, а вот на устный экзамен по математике, я б на твоем месте точно пришел при ордене. Там тетка нормальная, сама за тебя ответит на все вопросы. Отлично, скорее всего, не поставит, но без трояка не уйдешь. - Не надену! - отрезал Иван. - Зря! Еще один год потеряешь. Ты где, кстати, служил, в десанте? - Нет, мы попроще... в рыболовных войсках. - А разве такие есть?! - опять удивился я. - Служил - значит, есть. - Вот как? И где это? Где, в смысле, служил? - На Ближнем Востоке. - Там разве еще стреляют?! - Там то? - Иван спрятал награду в коробочку из красного бархата и закопал в грязном белье, на дне своего чемодана. - Там это дело вряд ли когда-нибудь прекратится. Нефтеносный район. И люди там... любят повоевать... чужими руками. Благо, причина найдется. - Израиль? - Причем тут Израиль? Там на кону не страна с ее исконными территориями, не какие-то там идеалы, а личная власть. - Как это? - не понял я. - А так. Русскому человеку, старик, это очень сложно понять. У арабов своя логика. Элита у них - это армия, генералитет, белая кость. У каждого за спиной лучшие военные академии Англии, Франции, США. Все, соответственно, от рации и вплоть до подштанников, американского производства. Советское оружие вкупе с образованием, там не котируются. Это условный рефлекс. Ведь все они, еще с курсантских времен, поражали учебные цели с красными звездами на борту. Для элиты дружба с СССР - это личная, ничем не оправданная прихоть Насера, а проигранная война - лучший способ избавиться от президента, чтобы занять его место... Слушая радио, я все более убеждался, что Иван был (или будет?) неправ. В той, или какой-то другой войне, принимал участие мой будущий друг, но я болел за него, а значит, и за арабов. Они в этот раз вели себя молодцом. Пресс-служба израильской армии во всеуслышание заявила, что ведет оборонительные бои с египетскими войсками, которые ведут наступление в сторону их границ. Сообщения из Каира были тоже полны оптимизма. От побережья Средиземного моря, арабские самолеты осуществляли ответные налёты на аэродромы противника. В своем выступлении Насер упомянул, что на стороне Израиля воюют летчики из Англии и США и, в этой связи, пригрозил перекрыть Суэцкий канал, если ему продолжат мешать "сбрасывать в море преступное сионистское государство". Крутой мужик! Я его, честное слово, зауважал, несмотря даже на то, что его не любил Высоцкий. Надо сказать, о политиках того времени мы судили по его песням, которые расходились от гитары к гитаре, из уст в уста, с сильными искажениями. Магнитофонов в нашем городе еще не было. Тем не менее, до нас доходило, что Мао Цзедун - большой шалун, а Моше Даян - сука одноглазая. И только о президенте Египта Владимир Семенович высказался очень нелицеприятно: "Потеряли истинную веру, Больно мне за наш СССР. Отберите орден у Насера, Не подходит к ордену Насер"... Информация была скупой и очень расплывчатой. Наверное, к месту событий еще не добрались военные корреспонденты, а связь между армией и генштабом египетских войск заблокирована. Оно и не мудрено. Низовые подразделения, на уровне взводов и рот, были оснащены устаревшими советскими "Ландышами". Что касается полковников и генералов, то им было западло таскать у бедра три килограмма чистого веса. Специально для них, на Западе были закуплены портативные американские радиостанции, которые можно легко спрятать в карман. Естественно, они были отключены в нужное время, на всех частотных каналах. И то б ничего, но по информации агентства Танюг, наземные сражения охватили не только Синай, но и провинцию Газа. Это уже не вязалось с утверждениями пресс-службы израильской армии и Абделя Насера. Походу, хана арабам, - думал я, доставая из почтового ящика "Правду" и "Сельскую жизнь". - Слишком мало в этом времени предпосылок, чтобы история не повторилась, не легла на Ближний Восток по старым лекалам. За двенадцать с лишним часов, ни одна бомба не упала на Тель-Авив. А что это значит? - да только одно: египетской авиации, как и в прошлой реальности, больше нет. Плюс-минус один человек в маленьком городишке европейской части СССР не может так скоро аукнуться на Ближнем Востоке. Земной шар слишком неповоротлив. А какая из меня точка опоры? Дома никого не было. Никто мне не мог помешать сделать себе послабление в строгом постельном режиме и насладиться свободой. Газеты я прочитал, сидя на маленькой деревянной скамеечке, под навесом из виноградника. При ярком солнечном свете, от которого отвыкли глаза, шрифт казался выпуклым и рельефным. Сообщения ТАСС почти полностью повторяли то, что уже говорилось по радио: "Советское правительство осуждает израильскую агрессию, требует от Израиля прекращения военных действий и оставляет за собой право предпринять любые шаги, которые может потребовать обстановка". Про пилотов из Штатов, я вообще не нашел ни слова, а вот об англичанах все же упомянули: "По утверждению египетской стороны, в боях принимают участие британские самолёты". Строчкой ниже размещалось опровержение: дескать, Лондон эти инсинуации отрицает и опять заявляет о своём полном нейтралитете. Нет, вы не представляете, как это интересно - читать старую прессу. В памяти всплывали названия несуществующих государств, имена забытых политиков, даже таких, о которых я раньше слыхом не слыхивал: Джордж Кристиан, Роберт Макклоски и Дэвид Дин Раск. Это кадры из США. От имени Белого Дома они озвучили позицию своего государства: "Соединенные Штаты приложат все силы, чтобы добиться прекращения военных действий, положить начало мирному развитию и процветанию всех стран региона. Мы призываем стороны конфликта поддерживать Совет Безопасности в его стремлении немедленно установить перемирие. США останутся нейтральными в помыслах, словах и действиях". Часом позже, Госсекретарь официально истолковал для тупых высказывания своих подчиненных: "Хочу подчеркнуть, что в любом своем значении слово "нейтральный", которое символизирует великий принцип международного права, не подразумевает безразличия. Тем более, безразличие недопустимо для нас, так как, подписав Устав Организации Объединенных Наций и являясь одним из постоянных членов Совета Безопасности, мы приняли очень серьезное обязательство делать все возможное для поддержания мира и безопасности во всем мире". Как хочешь, так понимай. Англия, как я уже говорил, тоже склонялась к нейтралитету, а вот де Голль приятно порадовал новизной. Он заявил, что Франция придает меньшее значение узам, связывающим ее с Израилем, чем своим давним и тщательно оберегаемым интересам на Ближнем Востоке. Чтобы не подвергать эти интересы опасности, она должна занимать подчеркнуто нейтральную позицию, но, в то, же самое время, "осудит ту сторону, которая нападет первой". Президент Югославии Тито высказался без дипломатических экивоков. По старой партизанской привычке, он прямо пообещал оказать полную поддержку Египту в его справедливой борьбе. В том же ключе высказались сразу одиннадцать арабских государств. Карты боевых действий и сводок с места событий в газетах еще не было. Военные корреспонденты рассказывали о суровых буднях Каира. В городе шли учения по гражданской обороне. Несколько раз в день подавались сигналы учебной воздушной тревоги. Люди дружно гасило свет, не отходя от приемников. В эфире звучали военные марши, изредка - короткие сводки. Утром сказали, что сбито двадцать три израильских самолета, к вечеру эта цифра выросла до сорока двух. Армейские ставки молчали... О возвращении бабушки оповестил Мухтар. Заслышав ее, он всегда рисовал хвостом правильные круги. - Болееть он, - доносился откуда-то с улицы родной голос. - Ох, даже не знаю. До завтрева вряд ли выздоровить... С кем она там разговаривает? - сквозь щели в заборе было мудрено рассмотреть. Но кажется, с кем-то из взрослых. От Вити Григорьева бабушка бы отплюнулась одной единственной фразой: "Не выйдеть, и всё!". А тут... слишком долго и обстоятельно. Ладно, пора линять. Нужно будет, сама расскажет. Я аккуратно свернул газеты, засунул в почтовый ящик, вернуться в большую комнату и продолжил болеть во всех смыслах этого слова. За себя, да за друга Ивана, которому удача не помешает. Нет, как все-таки хорошо, что никакая альтернатива этому миру еще не грозит. Пули будут попадать в строго определенное место. Снаряды падать в одну и ту же воронку. А шары спортлото выкатываться в лоток в той же последовательности, как раз и навсегда зафиксировано в еще не написанной истории тиражей. Лязгнула, наконец, пружина калитки. Бабушка закончила свои "траляляшки", и важно прошествовала мимо окна. Все старики того времени одевались почти одинаково. У дедов на головах - фуражки, шитые на заказ из диагонали защитного цвета, который впоследствии назовут ненашенским словом "хаки". У справных хозяек в ходу валяные ноговицы, прошитые лайковой кожей, цветастые платья с подолами ниже колен. На плечах легкие куртки из черного бархата и пуховые платки. Настоящие платки, оренбургские. При своей кажущейся величине, они могут легко проскальзывать сквозь обручальное колечко любого размера. Вот и моя бабушка тоже держалась за моду. Она у нее была одна, и на всю жизнь. Дед, правда, фуражек защитного цвета не признавал. Жарко в них голове при его ранении. Дома обходился соломенной шляпой, в город надевал фетровую.