Снаружи у входа стояли вооруженные охранники. Это что-то новое. Серые, не солдаты. Они не слишком интересовались теми, кто выходил наружу. И не производили обычного беглого досмотра, целью которого было выяснить, не стащил ли кто-нибудь из бедняков княжеское столовое серебро. Жаль, что мы изображали людей совершенно нелюбопытных. Иначе я смогла бы получше разглядеть причиненные нами повреждения. Плотники уже поставили леса, начали строить деревянную стену. Но даже замеченного мимоходом было достаточно, чтобы воодушевиться. До сих пор мне не случалось видеть собственными глазами, на что способны более поздние модели оружия, стреляющего огненными шарами. Фасад дворца казался сделанным из темного воска, в который раз за разом втыкали раскаленный железный прут. Камень не только расплавился и потек, но местами просто испарился. Мы освободились гораздо раньше, чем обычно. Была только середина дня. Я страстно желала поскорее убраться подальше, но Сабредил придержала меня. Дворец окружала безмолвная толпа, собравшаяся поглазеть на разрушения. Минь пробормотала что-то вроде: «Десять тысяч глаз». 9 Я ошиблась. Люди собрались в великом множестве не только для того, чтобы полюбоваться плодами наших ночных трудов и подивиться тому, насколько слабыми оказались защитники Протектора. Их интерес вызвали четыре монаха Бходи. Один взгромоздился аж на молитвенное колесо, венчающее мемориальный столб из тех, что высились неподалеку от разгромленного входа, с наружной стороны быстро растущей деревянной стены. Двое других распростерлись на шикарно расшитом красно-оранжевом полотне, расстеленном на булыжной мостовой. Четвертый, сияя обритым наголо черепом, стоял перед серым, совсем молодым, лет шестнадцати. Этот монах скрестил на груди руки, глядя как бы сквозь юнца, который неловко переминался с ноги на ногу, не зная, как помешать этим людям. Протектор строго-настрого запретила подобные действа. А вот это уже нечто, способное заинтересовать даже Минь Сабредил. Она остановилась. Сава вцепилась ей в предплечье и вытянула шею, чтобы лучше видеть. Неприятное ощущение – стоять вот так, на виду, в дюжине шагов от безмолвствующей толпы зевак. Вскоре к серому мальчишке прибыло подкрепление в виде мерзкого на вид сержанта-шадарита, который, по-видимому, вообразил, что у монахов проблема со слухом. – Убирайтесь! – завопил он. – Или мы вас уберем! Монах со скрещенными руками ответил: – Протектор посылала за мной. Поскольку мы с Сари еще не получили последнего отчета от Мургена, то понятия не имели, о чем идет речь. – Чего-чего? Бходи, возившийся с молитвенным колесом, объявил, что оно готово. Сержант взревел и ударил тыльной стороной ладони, сбросил колесо со столба. Монах наклонился, поднял колесо и снова приступил к установке. Адепты Бходи никогда не применяли насилия, не оказывали сопротивления, но упрямства им было не занимать. Двое распростертых на молитвенном ковре поднялись с таким видом, будто выполнили задуманное, и что-то сказали человеку со скрещенными руками. Тот едва заметно кивнул и поднял глаза, чтобы встретить взгляд старшего серого. И провозгласил голосом громким, но пугающе спокойным: – Раджахарма, долг князей. Знай же: княжеский сан – это доверие. Князь – облеченный высшей властью и самый добросовестный слуга народа. Все свидетели этой сцены никак не прореагировали на тираду, будто ничего не слышали, а если и слышали, то не поняли. Монах, который говорил, опустился на молитвенный ковер, имевший почти тот же цвет, что и его одежда. Распростершись на нем, монах, казалось, растворился в чем-то всепоглощающем, необъятном. Один из двух собратьев протянул ему большой кувшин. Лежащий поднял его, как будто предлагая небу, а потом опрокинул, вылив на себя содержимое. Испуганный сержант-шадарит заозирался в поисках помощи. Молитвенное колесо опять стояло на месте. Монах, который им занимался, привел его в движение и отошел к тем двум собратьям, которые прежде лежали на молитвенном ковре. Адепт, обливший себя, ударил кремнем по огниву и исчез в клубе пламени. Я ощутила запах керосина. Жар обрушился на нас точно удар. Оставаясь по-прежнему в образе, я вцепилась в Сабредил обеими руками и испуганно залопотала. Она быстро зашагала прочь, ошеломленная, с широко распахнутыми глазами. Горящий монах не издавал ни звука и не делал ни одного движения до тех пор, пока жизнь не покинула его, оставив лишь обуглившийся труп. Толпа окружила мертвеца, ругаясь на разных языках. Теперь в ней чувствовалось возбуждение совсем иного рода. Последователи Бходи, которые помогали в подготовке ритуального самосожжения, исчезли, воспользовавшись моментом, пока все взгляды были сосредоточены на сгоревшем. Над головами кружили вороны, бранясь на своем языке. Душелов уже знает. А если не знает, скоро ей донесут. Мы шли дальше через возбужденную толпу, направляясь домой. Монахи Бходи, помогавшие свершиться ритуальному самоубийству, исчезли, пока все взоры были прикованы к их горящему брату. 10 Не могу поверить, что он сделал это! – сказала я, срывая с себя вонючие тряпки Савы вместе с ее юродивой личностью. Мы никак не могли успокоиться даже дома. Не хотелось говорить ни о чем, кроме этого самоубийства. Наши ночные труды отошли на второй план. Страхи остались позади, мы благополучно выбрались. Тобо уж точно не поверил. Заявив об этом вскользь, он потребовал, чтобы мы выслушали его рассказ обо всем, увиденном его отцом во дворце этой ночью. Для точности мальчик постоянно сверялся с записями, которые сделал с помощью Гоблина. Он ужасно гордился выполненной работой и хотел, чтобы мы по достоинству оценили ее. – Но он даже не поговорил со мной, мама. Только сердился, когда я о чем-нибудь спрашивал. Как будто хотел как можно скорее покончить с делами и убраться отсюда. – Знаю, дорогой, – сказала Сари. – Знаю. Он и со мной вел себя точно так же. Вот, нам хлеба удалось добыть, поешь. Гоблин, как там Лебедь? В порядке? Одноглазый захихикал: – Насколько это возможно для человека со сломанными ребрами. И с полными штанами дерьма. – Он снова захихикал. – Сломанные ребра? Объясни. – А что тут непонятного? – ответил Гоблин. – Кто-то, имеющий зуб против серых, малость переусердствовал. Нет причин для беспокойства. У парня будет уйма возможностей раскаяться в том, что он позволил чувствам взять верх над разумом. – Я вымоталась, – сказала Сари. – Мы целый день провели в одной комнате с Душелов. Думала, что взорвусь. – А я изо всех сил сдерживалась, чтобы не завопить и не выскочить оттуда. Пришлось так сильно сосредоточиться на Саве, что я пропустила мимо ушей половину того, о чем они говорили. – То, о чем они не говорили, возможно, даже более важно. Душелов явно что-то заподозрила. – Говорил я тебе, нужно добраться до их глоток! – рявкнул Одноглазый. – Пока эти гады не поверили в наше существование. Перебьем всех, и тогда не придется ловчить и хитрить, пытаясь вызволить нашего Старика. – Нас бы просто прикончили, – сказала Сари. – Душелов и так уже начеку. Это из-за Дщери Ночи. Кстати, я хочу, чтобы вы поискали ее, и Нарайяна заодно. – Заодно? – переспросил Гоблин. – Наверняка Душелов будет охотиться за ними с превеликим энтузиазмом. – Кине, должно быть, опять не спится, – заметила я. – Нарайян и девушка не появились бы в Таглиосе, не будь они уверены, что богиня их защитит. А это означает также, что Дщерь может возобновить копирование Книг Мертвых. Сари, скажи Мургену, чтобы приглядывал за ними. – Эти жуткие древние Книги были погребены в той же пещере, что и Плененные. – Во дворце у меня возникла мысль, пока я сидела без дела, управившись с подсвечниками. Насколько я помню, в Анналах Мургена нет ничего, что могло бы нам сейчас помочь. Там описывались в основном текущие события. И все же, когда я сидела в нескольких шагах от Душелов, возникло отчетливое ощущение, будто я упустила нечто важное. Аж в дрожь бросило. Но я так давно не заглядывала в Анналы, что не могу сказать, чем вызвано это чувство. – Теперь у тебя будет время. На несколько дней нам нужно залечь на дно. – Ты-то собираешься ходить на работу? – Если исчезну именно сейчас, это будет выглядеть подозрительно. – А я собираюсь ходить в библиотеку. Обнаружила там кое-какие исторические труды, относящиеся к ранним дням Таглиоса. – Да ну? – прохрипел Одноглазый, резко очнувшийся от полудремы. – Тогда окажи услугу, выясни, почему здешние правители – всего лишь князья. Территории, которые им принадлежат, пообширней, чем большинство королевств в округе. – Мне этот вопрос никогда не приходил в голову, – вежливо ответила я. – И скорее всего, никому из местных жителей тоже. Хорошо, я поищу. Если не забуду. Из сумрачной глубины склада донесся нервный смех. Плетеный Лебедь. Гоблин сказал: – Играет в тонк с ребятами, которых знавал в прежние времена. – Нужно вывезти Лебедя из города, – решила Сари. – Где можно его содержать? – Мне он нужен здесь, – возразила я. – Необходимо расспросить его о плато. Потому-то мы его и взяли первым. И если я найду что-нибудь в библиотеке, не тащиться же мне для разговора с ним к черту на кулички. – Что, если Душелов его как-то пометила? – У нас найдется пара жопоруких колдунишек, чтобы хорошенько его проверить. Вдвоем уж как-нибудь справятся. – Что за выражения, девочка? – Прости, Одноглазый, забылась. Хотела сказать, что вы вдвоем – как один настоящий чародей… – Дрема дело говорит. Если Душелов его пометила, вы должны с этим разобраться. – Думай головой! – буркнул Одноглазый. – Будь он помечен, Душелов уже была бы здесь, а не заставляла своих прихвостней разыскивать его косточки. Кряхтя и постанывая, коротышка выкарабкался из кресла и зашаркал в полумрак, но не туда, откуда доносился голос Лебедя.