— Эслан! Эслан! — не выдержала Люси. — Что с вами? Что случилось? — И вправду, милый Эслан, вам нездоровится? — поддержала Сьюзен. — Нет, — ответил Эслан. — Мне грустно и одиноко. Положите-ка ваши руки мне на гриву, чтобы я чувствовал, что вы рядом, и пойдемте дальше. Им было позволено то, о чем они обе мечтали с тех пор, как увидели Эслана, и о чем не смели заикнуться. Они погрузили озябшие руки в прекрасные теплые волны, оглаживая львиную гриву. Так и шли. Пока не добрались до подножия холма, где стоит Каменный Стол. Пока не взобрались по склону почти до самой вершины с той стороны, где деревья подступали ближе к площадке. Там, на опушке, поросшей кустами, Эслан остановился и молвил: — Здесь, дети мои, вы должны остаться. И что бы там ни случилось, затаитесь, чтобы никто вас не заметил. Прощайте. И девочки, сами не зная отчего, горько заплакали; не желая отпускать Льва, целовали его в гриву, и в нос, и в большие грустные очи. В конце концов он высвободился и вышел на лысую вершину холма. А Люси и Сьюзен, спрятавшись в кустах, не спускали с него глаз. И вот что они увидели. Целая прорва народу толпилась на площадке. Хотя лунного света хватало, многие там были с факелами, зловеще чадившими в ночи. И что же это был за народ! Людоеды с чудовищными зубами, волки-оборотни и быкоголовые люди, духи недобрых деревьев и ядовитых растений и множество всяких прочих, внешность которых я не стану описывать, а не то вам, глядишь, запретят читать эту книгу: лихорадки, вереды и демоны, привидения, страхи, ифриты, эльфы, орки, дурманы, прожоры — там собралась едва ли не вся армия Бледной Ведьмарки — те, кого волк успел известить. А сама Ведьмарка — вот она, в середине толпы, у самого Каменного Стола. Вой и бормот испуганных голосов разнеслись по холму, когда твари заметили Великого Льва, и даже Ведьмарка, казалось, остолбенела от страха. Но тут же опомнилась, и неистовый злобный хохот сотряс ночной сумрак. — Дурень! — вскричала она. — Великий Дурень явился. Вяжите его! Люси и Сьюзен, затаив дыхание, ждали, что вот сейчас Эслан взревет и ринется на врагов. Но этого не случилось. Четыре вереды, ухмыляясь и кося глазами, готовые при первом движении Льва задать стрекача, страшась того, что им предстояло сделать, стали подкрадываться к нему. — Стреножьте его, говорю вам! — прикрикнула колдунья. Вереды метнулись вперед и возопили от восторга, обнаружив, что Лев и не думает сопротивляться. Тут уж они всем скопом, злые гномы и нелюди, бросились на помощь вередам, навалились, опрокинули огромного Льва на спину и стали его стреноживать, вопия и гикая, будто совершали великий подвиг, хотя, пожелай того Лев, одной лапой он перебил бы их всех. Однако он не то что не шевельнулся — не издал ни единого звука, покуда враги, пыхтя от натуги, так затягивали узлы на путах, что веревки и ремни врезались в львиную плоть. Покончив с этим, они поволокли его к Столу. — Стойте! — приказала Ведьмарка. — Их величество желают сначала постричься. Все ее войско покатилось с хохоту; явился людоед с ножницами и присел на корточки возле Эслана. Чик-чик-чик — стригли ножницы, и золотая волна опадала на землю. Потом людоед поднялся, и сестры из своего укрытия увидели Эслана без гривы — голова его, да и весь он теперь казались вовсе мс такими огромными. Нечисть тоже это заметила. — Ба, да ведь он — всего-навсего большая кошка! — хихикали одни. — Нашли кого бояться! — хохотали другие. И они обступили Эслана и глумились над ним, и говорили: — Киса, киса! Бедная киска. Сколько мышек ты поймал сегодня, котяра? А не хочет ли кошечка молочка? Люси плакала, слезы струились у нее по щекам: Как они смеют? Гады! Гады! Но Эслан уже оправился от потрясения, и лик его, лишенный обрамленья гривы, стал еще мужественнее, красивее, невозмутимее. — Наденьте на него намордник! — приказала Ведьмарка. Покуда нечисть прилаживала намордник, Эслану ничего не стоило, сомкнув челюсти, откусить пару-другую вражеских лап. Однако он не шелохнулся. Именно это, казалось, разъярило толпу пуще прежнего. Все бросились на него. Расхрабрились даже те, кто прежде трусил подойти к связанному. И вот Эслана уже не стало видно за множеством тварей, пинающих его, язвящих, плюющих на него и глумящихся. В конце концов это дело толпе наскучило, и она поволокла беспомощного Эслана — одни тянули, другие подталкивали — к Столу. Лев был столь огромен, что немалого труда им стоило, всем скопом взявшись, взвалить его на каменную столешницу. И там на него наложили новые путы. — Трусы! Трусы! — рыдала Сьюзен. — Они все еще боятся его. Даже сейчас боятся. И вот, когда Эслан был примотан к плите (примотан так, что и вправду стал похож на моток ремней и веревок), тишина пала на толпу. Четыре вереды с факелами в руках стали по четырем углам Стола. Ведьмарка, скинув мантию, обнажила свои белые руки точно так же, как прошлой ночью, когда перед ней был не Эслан, а Эдмунд. И стала точить нож. В свете луны и факелов можно было разглядеть, что нож этот, вида диковинного и зловещего, имеет лезвие не стальное, но каменное. Наконец она подошла и встала в головах у Эслана. Лицо ее кривилось и подергивалось, а Лев смотрел в небо, и в покойных глазах его не было ни злобы, ни страха, а только печаль. И тогда колдунья, прежде чем нанести удар, склонилась над ним и дрожащим голосом прошипела: — Ну, и кто из нас проиграл? Дурень ты, дурень! Ты что же, думал, что этим спасешь изменника — человеческого выродка? Нет! Сейчас я вместо него прикончу тебя, как требует наш договор и Великое Заклятье. Но когда ты издохнешь, что мне помешает прикончить и мальчишку? Кто его защитит от меня? Дурень ты, дурень! Ты сам же мне отдал Нарнию на веки вечные, и сам издохнешь, и мальчишку не спасешь. Умри же, зная, что все напрасно! Ведьмарка подняла нож, но удара Люси и Сьюзен не видели — от ужаса они зажмурились. Глава 15 Величайшее Заклятье Времен Доначальных Люси и Сьюзен, закрыв лица ладонями, лежали в кустах на опушке, а по холму разносился голос Ведьмарки: — Слушайте все! Все за мной! Покончим с этим делом! Великий Дурень мертв! Великий Кот сдох! Теперь изменники и людские отродья в наших руках. Некоторое время сестры были в большой опасности. Мимо их укрытия с дикими воплями под гугненье волынок и визг рожков помчалось вниз по склону гнусное воинство. Холодным дуновением проносились призраки; земля дрожала под ногами минотавров; лунный свет затмили тучи мерзких крыльев — то летели черные стервятники и гигантские нетопыри. Но девочкам не было страшно — ужасная, позорная смерть Эслана наполнила их такой печалью, что о себе они просто не думали. И как только на холме все стихло, Сьюзен и Люси прокрались к Каменному Столу. Луна уже почти зашла, полупрозрачные облачка порой пробегали по ней, и все-таки ее света еще хватало, чтобы увидеть опутанное веревками тело мертвого Льва. Сестры стояли по колено в росистой траве, и целовали его, и поглаживали его гриву — то, что от нее осталось, — и плакали, плакали, пока хватало сил. Взглядывали друг на друга, брались за руки, чтобы не было так одиноко, и снова плакали, и снова затихали. Наконец Люси сказала: — Видеть не могу этот ужасный намордник. Давай попробуем снять? Долго они трудились — пальцы у них занемели от холода, ночь перевалила за половину — и все же это им удалось. Освободив его лик, они вновь разрыдались, и целовали его, и ладили и, как могли, оттирали кровь и смертный пот. Нет, у меня не хватает слов, чтобы описать их одиночество, отчаяние и тоску. — А если попробовать снять с него эти путы? — предложила Сьюзен. Однако враги, чтобы потешить свою злобу, так затянули узлы и петли, что девочкам они оказались не по силам. Не дай бог никому из читателей этой книги испытать такое горе, какое выпало на долю сестер той ночью. Но если нам приходилось когда-нибудь плакать всю ночь напролет и выплакать все слезы до последней, тогда вам, верно, знакома та особенная пустота, которая приходит вослед слезам. Такое чувство, будто больше никогда и ничего не будет. Во всяком случае, именно это чувствовали Люси и Сьюзен. Час проходил за часом, становилось все холоднее и холоднее, но в своем оцепенении они этого не замечали. И все же в конце концов внимание Люси привлекли две вещи. Во-первых, восточный край неба стал немного светлее. Во-вторых, что-то шуршало и копошилось в траве под ногами. Первая мысль ее была: ну и что? Какое все это имеет значение? Теперь все — все равно! Потом она заметила, что это что-то, чем бы оно ни было, движется вверх по каменным опорам Стола. И вот это что-то, чем бы оно ни было, уже ползет по телу Эслана. Какая-то серая масса. — Фи! Какая гадость! — воскликнула Сьюзен с другой сторрны Стола. — Это же мыши! Зачем они ползают по нему? Противные! Кыш отсюда! — И она замахала руками, сгоняя их. — Погоди! — сказала Люси, наклонившись, чтобы разглядеть мышей поближе. — Ты лучше посмотри, что они делают. Обе некоторое время молча наблюдали. — По-моему… — сказала Сьюзен. — Нет, здесь что-то не так! Они грызут веревки! — Вот и мне кажется, — сказала Люси. — Наверное, это хорошие мыши. Бедняжки, они не понимают, что он мертвый, и хотят его освободить. Быстро светало. Люси, взглянув на Сьюзен, уже смогла разглядеть, какое бледное у той лицо. И Сьюзен, взглянув на Люси, увидела то же. И обе они могли видеть, как великое множество, сотни и сотни маленьких полевых мышек точат зубами ремни и веревки. В скором времени все путы были перегрызены. На восходе небо побелело, звезды пригасли — все, кроме одной, самой большой и яркой, стоявшей низко над горизонтом. Стало холоднее, чем даже ночью. Мыши ушли восвояси. Девочки освободили Льва от обрывков перегрызенных пут. Без них Эслан стал больше похож на себя. С каждой минутой свет прибывал, и чем становилось светлее, тем, на их взгляд, одушевленнее выглядел мертвый лик Льва. В лесу у подножия холма прощебетала какая-то птаха (девочки даже вздрогнули — слишком долго они пробыли в полнейшей тишине), другая птаха ответила, и вот уже вся округа зазвенела птичьими трелями. Ночь кончилась, наступило утро. — Что-то я совсем замерзла, — сказала Люси. — И я тоже, — откликнулась Сьюзен. — Давай разомнемся немного. Они подошли к восточному краю площадки и посмотрели вдаль. Большая звезда почти погасла, долина реки еще была сумрачно-серой, но там, на самом краю земли, светилась полоска моря. Небо порозовело. Чтобы хоть как-то согреться, они стали прохаживаться взад и вперед, видя перед собой то мертвое тело Эслана на Каменном Столе, то отроги Восточных гор вдали. Ах, как же они устали! Ноги подкашивались от усталости. И вот, когда в очередной раз сестры остановились на краю площадки, глядя на море и Кэйр-Паравел, который только теперь заметили, в это самое время из золотого расплава на границе моря и неба медленно-медленно всплыл краешек солнца, и в этот же самый миг у них за спиной что-то треснуло. Так, знаете, треснуло, как будто великан разбил о камень свою великанскую миску. — Что это? — воскликнула Люси, сжимая руку сестры. — Я… я боюсь оглянуться, — призналась Сьюзен. — Там, наверное, происходит что-то ужасное. — Что они опять с ним делают? — возмутилась Люси. — Наверняка какую-нибудь гадость. Давай, пошли! И Люси, повернувшись, потянула Сьюзен за руку. С первыми лучами солнца в мире появились цвета и тени — все изменилось до неузнаваемости, и поэтому главное они заметили не сразу. Потом увидели: Каменный Стол рассекла широченная трещина — Стол раскололся надвое. И не было на нем Эслана. Сестры бросились туда. — Это ужасно, — рыдала Люси, — даже мертвого они не оставляют в покое. — Кто это сделал? — причитала Сьюзен. — Что это все значит? Опять какое-нибудь великое заклятье? — Да! — раздался зычный голос у них за спиной. — Это — Величайшее Заклятье. Девочки оглянулись. Там, сверкая в лучах восходящего солнца, стоял Эслан — Великий Лев; он стал как будто еще больше и потряхивал великолепной гривой, которая, очевидно, успела вновь отрасти. — Эслан! Эслан! — вскричали сестры, глядя на него с восторгом, но не без страха.