— Смотри! Мы и лошадь с собой забрали! И мистера Кеттерли! И даже кэбмена! Ну и компания! Стоило ведьме заметить, что они вновь очутились в лесу между мирами, она побледнела и уткнулась лицом в гриву Ягодки. Казалось, она вот-вот свалится наземь. Дядя Эндрю дрожал с головы до ног. Лошадь же тряхнула головой, испустила веселое ржание и успокоилась — впервые с тех пор, как Дигори ее увидел. Уши больше не были прижаты, жуткий огонь в глазах погас. — Вот и ладно, старина, — проговорил кэбмен, поглаживая Ягодку. — Вот и славно. И тут лошадь сделала самую естественную в мире вещь. Ей захотелось пить (что ничуть не удивительно — вспомните, сколько несчастному животному пришлось пережить), и она медленно подошла к ближайшему озерцу и ступила в воду. Дигори все еще держал ведьму за пятку, Полли крепко сжимала руку мальчика, кэбмен приложил ладонь к шее Ягодки, а дядя Эндрю, который едва стоял на ногах, вцепился в другую руку кэбмена… — Скорее! — прошептала Полли. — Зеленые! Лошади так и не удалось утолить жажду. В следующий миг вся компания очутилась в кромешной тьме. Лошадь заржала, дядя Эндрю испуганно заскулил. — Везет же нам! — проворчал Дигори. Остальные молчали. Наконец Полли спросила: — А разве мы не должны были куда-то попасть? — Мы и попали, — отозвался Дигори. — Я вообще-то стою на чем-то твердом. — И я тоже. Как странно! А почему так темно? Может, мы забрались не в то озеро? — Сдается мне, это все-таки Чарн, — сказал Дигори. — Просто сейчас ночь… — Это не Чарн, — подала голос ведьма, — Это пустота, великое Ничто. Мир, в котором они очутились, и вправду был поразительно пуст. На небе ни звездочки. Тьма непроглядная, не видно ничегошеньки, так что все равно — открыты у тебя глаза или закрыты. Под ногами что-то твердое и плоское — наверное, земля, но уж точно не трава и не дерево. Холодный воздух обжигал горло, но ветра не было и в помине. — Пробил мой час, — отрешенно произнесла ведьма. — От судьбы не уйдешь. — Моя дорогая юная леди, не говорите таких слов! — всполошился дядя Эндрю. — Умоляю вас, ради всего святого! Неужели все настолько ужасно? Кэбмен, друг мой, не найдется ли у вас маленькой фляжечки с чем-нибудь крепким? Капля спиртного, знаете ли, — именно то, что мне сейчас нужно. — Ну-ну, — раздался спокойный голос кэбмена. — Не падайте духом, ребята! Кости у всех целы? Отлично! За одно это спасибо сказать стоит — вон мы с какой верхотуры грохнулись. Верно, в котлован свалились, может, где метро копают. Так ведь придут же, в конце концов, и всех вытащат, уж поверьте. Ну, а коли мы уже на том свете — на что оченно даже похоже, — что ж, всем помереть суждено, не мы первые. И бояться нечего, ежели честно жизнь прожил. А покуда давай-те-ка время скоротаем и гимн споем. Не дожидаясь ответа, он завел благодарственный гимн, который обычно поют в пору жатвы, когда «весь урожай лег в закрома». Песня эта вряд ли подходила к месту, где от начала времен не выросло ни травинки, но других мест кэбмен толком не помнил. Голос у него был сильный и приятный. Дети стали подпевать — и немножко приободрились. Дядя Эндрю с ведьмой хранили молчание. Внезапно Дигори почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Судя по запаху сигар и бренди, это был дядя Эндрю, и он пытался отвести мальчика в сторонку. Дигори нехотя подчинился. Отойдя на несколько шагов, профессор прошептал на ухо Дигори: — Пора, мой мальчик. Надевай кольцо, и бежим отсюда. Но ведьма, обладавшая на редкость острым слухом, отлично все расслышала. — Глупец! — воскликнула она, спрыгивая с лошади. — Или ты забыл, что я читаю в сердцах? Отпусти мальчишку. Если ты замыслил предательство, оно тебе дорого обойдется. Я покараю тебя так, как еще не карали никого и никогда ни в одном из миров! — А если вы решили, — прибавил Дигори, — что я брошу тут Полли и кэбмена с лошадкой, то здорово промахнулись. Не все такие свиньи… — Ты избалованный, несносный мальчишка! — процедил дядя Эндрю. — Тсс! — прошипел кэбмен. Все замолчали. В мире кромешной тьмы наконец-то начало что-то происходить. Из мрака донесся голос, выводивший песню. Трудно было сказать, откуда он доносился; этот голос то надвигался разом со всех сторон, то словно вырывался из-под земли. Низкие звуки были настолько глубоки, что невольно чудилось, будто их издает сама земля. Слов в песне не было, да и мелодии тоже. Но все равно, то была самая прекрасная из всех песен, какие когда-либо слышал Дигори. Ягодка тихонько заржала, будто после долгих лет в упряжи вернулась на луг, где играла еще жеребенком, и будто кто-то, кого она помнила и любила, шел к ней через луг с куском сахара в руке. — Красотища-то какая! — прошептал кэбмен. В следующее мгновение случились одновременно два чуда. Во-первых, к поющему голосу присоединились и другие, и этих голосов было не счесть. Они вторили первому, но поднимались гораздо выше; звонкие голоса, похожие на серебристые льдинки. Во-вторых, мрак над головами усеяли мириады звезд. И появились звезды не постепенно, не одна за другой, как обычно бывает летними вечерами; нет, они высыпали все сразу. Только что небо было черным и пустым — и вот уже на нем сияют тысячи и тысячи огоньков. Звезды, созвездия, планеты, все ярче и крупнее, чем в небе над нашим миром… Услышь ты эти голоса и увидь звезды, как услышал и увидел их Дигори, ты бы тоже наверняка решил, что поют сами звезды и что явиться на небосклоне и петь им велел Первый Голос. — Господи! — выдохнул кэбмен. — Знал бы, что такое бывает, глядишь, по-другому бы жизнь прожил. Между тем Первый Голос становился все громче, теперь в нем звучала торжествующая нота; а другие голоса делались все тише, словно уступая и отдаляясь. И начало происходить кое-что еще. Вдалеке, у самого горизонта, небо посветлело; задул легкий, почти неощутимый ветерок. С каждой минутой становилось все светлее, из темноты понемногу проступали очертания далеких холмов. А Первый Голос продолжал петь. Вскоре уже можно было разглядеть лица. Дети и кэбмен взирали на происходящее широко раскрытыми глазами. Они упивались торжествующей песнью, и вид у них был такой, словно они потихоньку вспоминали нечто давно позабытое. Дядя Эндрю имел ошарашенный вид. Казалось, еще чуть-чуть — и у него от изумления отвалится нижняя челюсть: так широко он разинул рот. Колени профессора подгибались, голову он втянул в плечи и вообще выглядел так, будто готов забраться в крысиную нору, только бы не слышать Песни. А ведьма, чудилось, понимала Голос лучше, чем кто-либо другой. Губы ее были плотно сжаты, пальцы стиснуты в кулаки. Едва началась Песнь, Джадис ощутила присутствие магии, куда более могущественной, нежели ее собственная. И эта магия была ей ненавистна. Если бы только она могла, она разнесла бы сумрачный мир в клочья, уничтожила бы саму память о нем, лишь бы остановить Песнь. Лошадь прислушивалась к Песне, прядая ушами, время от времени фыркала и била копытом. Кстати сказать, Ягодка более не была похожа на заморенную животину; теперь при взгляде на нее как-то сразу верилось, что ее отец служил в кавалерии. Небо на востоке сделалось розовым, затем приобрело золотистый оттенок. Голос сотрясал воздух громовыми раскатами. Когда же он обрел немыслимую мощь и взлетел на невероятную, недосягаемую высоту, над сумрачным миром взошло солнце. Такого солнца Дигори в жизни не видел. Светило Чарна выглядело умирающим, а это было совсем юным. Казалось, оно смеется от радости, поднимаясь над горизонтом. Когда его лучи упали на землю, сумрак бежал и наконец-то стали видны окрестности. По широкой долине текла река, неся свои бурливые воды на восток, к солнцу. На юге высились горы, на севере виднелась гряда холмов. И кругом, куда ни посмотри, камни да голая земля — ни деревца, ни кустика, ни даже былинки. Только пестрые краски земли, живые, сочные, жаркие, веселили сердце. Тут появился Певец — и все остальное было мгновенно забыто. Это был Лев. Огромный, косматый, с золотистой гривой, он стоял неподалеку, повернувшись к восходящему солнцу. Из его разверстой пасти лилась Песнь. — Какой ужасный мир! — проговорила ведьма, — Бежим отсюда, немедленно. Приготовь свои чары, шут. — Полностью с вами согласен, мадам, — отозвался дядя Эндрю, — Приличным людям тут делать нечего. Никакой цивилизации. Будь я помоложе и прихвати с собой ружье… — И что тогда? — перебил кэбмен. — Неужто вы бы его пристрелили? — Пускай бы только попробовал, — пробормотала Полли. — Приготовь чары, шут, — повторила ведьма. — Сию секунду, мадам, — профессор подмигнул Дигори. — Нужно, чтобы дети взяли меня за руки. Надевай колечко, Дигори, — он явно рассчитывал сбежать от ведьмы. — Так магия в кольце? — вскричала Джадис и попыталась схватить Дигори. Ее движение было стремительным, как бросок кобры, но мальчик все же оказался проворнее. Он отскочил, схватил за руку Полли и воскликнул: — Стойте! Еще один шаг — и мы исчезнем, а вы застрянете тут навсегда. Да, у меня в кармане лежит кольцо, которое перенесет нас с Полли домой. Стоит мне сунуть руку в карман — и фьюить! Простите, пожалуйста, — прибавил Дигори, обращаясь к кэбмену, — вы нам ничего плохого не сделали, и лошадку вашу мне жалко, но иначе никак нельзя. А вы, — он повернулся к ведьме и профессору, — вы оба чародеи, так что вам будет чем заняться… — Ну-ка тихо! — прикрикнул кэбмен, — Дайте музыку послушать. Пока они переругивались, Песнь изменилась. Глава 9 Основание Нарнии Новая Песнь звучала иначе — нежнее и возвышеннее, нежели та, которой Лев пробудил солнце и звезды; она плыла по-над пустынной землей, растекалась по долине, проникая, казалось, в самые отдаленные уголки. И всюду, куда бы Лев ни ступал, появлялась зеленая трава. И с каждой секундой трава разрасталась, волной взбегала по склонам холмов, подбиралась все ближе к подножиям гор, преображая еще недавно сумрачный мир. Под шелест травы по склонам потянулся вереск. Тут и там стали возникать темно-зеленые лужайки: одна такая лужайка появилась прямо под ногами у Дигори. На глазах у мальчика из-под земли вырвался остроконечный стебель. Выбрасывая дюжины отростков, мгновенно покрывавшихся зеленью, этот стебель рос и рос, и наконец Дигори догадался, что это такое. — Деревья! — воскликнул мальчик. К несчастью, насладиться этим зрелищем без помех детям не удалось. Дядя Эндрю подкрался к Дигори и попытался запустить руку в карман племянника; хорошо, что Дигори успел отскочить. Конечно, даже преуспей профессор Кеттерли в своих намерениях, ничего особенно страшного не случилось бы — ведь он норовил залезть в правый карман племянника, а там лежало не желтое, а зеленое кольцо. Но все равно было неприятно. — Стой! — крикнула ведьма, — Отойди! Еще дальше! — Она взмахнула железной перекладиной, которую по-прежнему сжимала в руке. — Только попробуй снова к ним подойти, и я размозжу тебе голову. — В том, что это не пустая угроза, сомневаться не приходилось. — Выходит, ты решил удрать вместе с мальчишкой и бросить меня здесь? Отвечай, шут! Дядя Эндрю наконец-то рассердился настолько, что забыл о своем страхе перед ведьмой. — Вот именно, мэм, — дерзко ответил он. — С превеликим удовольствием. И кто бы, смею спросить, меня в том упрекнул? До сих пор со мной обращались самым недостойным, самым постыдным образом! Я прилагал все усилия, чтобы выказать вам свое уважение. А что взамен? Вы ограбили — не побоюсь этого слова, ограбили — весьма почтенного ювелира. Вы настояли на роскошном, если не сказать разорительном, обеде в вашу честь; между прочим, мне для этого пришлось заложить свои часы и цепочку, а в нашем роду, мэм, по ростовщикам ходить не принято. Разве что мой беспутный кузен Эдвард к ним захаживал, так ведь он служил в армии. А в течение сей трапезы, которая по вашей вине превратилась для меня в настоящую пытку, вы держали себя так, что на нас стали чуть ли не пальцами показывать! Вы публично унизили меня, мадам! Вы нанесли непоправимый урон моей репутации! Вы оскорбили полицию! Вы украли… — Хватит, приятель, хватит, — перебил кэбмен. — Гляньте лучше, эвон какие дела творятся! Посмотреть и вправду было на что. Деревце, выросшее под ногами Дигори, превратилось в громадный раскидистый бук, важно покачивавший ветвями. В зеленой траве, ковром покрывавшей долину, сверкали ромашки и лютики. Поодаль, на речном берегу, выросли ивы, клонившиеся к воде. На дальнем берегу виднелись цветущие заросли смородины, сирени, шиповника и рододендрона. Должно быть, трава была неописуемо вкусной — во всяком случае, Ягодка уписывала ее, как говорится, за обе щеки. Лев тем временем продолжал свою Песнь, величаво ступая по пышному зеленому ковру. И с каждым шагом он подходил все ближе к детям и их спутникам. Полли вслушивалась, пожалуй, внимательнее других, ибо ей чудилось, что она замечает связь между Песнью и тем, что происходит вокруг. Стоило льву издать низкую протяжную ноту, как на гребне одного из холмов поднимались темно-зеленые ели. А когда он взял череду нот повыше, повсюду в траве зазолотились примулы. Замершей от восторга девочке казалось, что Лев творит, или, как она рассказывала впоследствии, «придумывает» мир. Вслушиваясь в Песнь, можно было мысленным взором увидеть, о чем в ней поется; а оглядевшись, можно было узреть воплощенную Песнь воочию. Словом, Полли была на верху блаженства и совсем не испугалась того, что Лев приближается. Но Дигори и кэбмен не могли побороть тревоги. Что касается дяди Эндрю, стучавшего зубами от ужаса, он и рад был бы убежать, да его ноги стали совсем ватными и не желали слушаться. Внезапно ведьма шагнула навстречу льву, который был уже метрах в десяти, не дальше, и метнула железную перекладину прямо ему в голову. С такого расстояния не промахнулся бы и последний мазила, не то что Джадис. Перекладина угодила льву между глаз — отскочила и с глухим стуком упала наземь. А Лев не замедлил и не ускорил шага, словно ничего и не произошло; по его виду нельзя было даже догадаться, почувствовал ли он удар. Львиные лапы ступали бесшумно, но земля, казалось, подрагивала под его тяжестью. Ведьма завопила и бросилась бежать; миг-другой спустя она уже скрылась за деревьями. Дядя Эндрю было попятился, но запнулся о корень и рухнул лицом в ручеек, с журчанием сбегавший к реке. Дети замерли, не зная, хочется им хотя бы пошевелиться. Лев не обратил на них ни малейшего внимания. Из его раскрытой пасти по-прежнему лилась песня. Он прошел так близко, что можно было прикоснуться к его гриве. Дети испугались, что вот сейчас зверь остановится и обернется; а в глубине души, как ни удивительно, им хотелось, чтобы он обернулся. Но впечатление было такое, будто Лев не видит их и не чувствует их запаха. Отойдя на несколько шагов, он повернулся и двинулся обратно, снова миновал детей и направился дальше. Дядя Эндрю отважился приподнять голову. — Дигори, мальчик мой, — выговорил он, откашлявшись и утерев лицо, — мы избавились от этой ужасной женщины, а злобный зверь нас не тронул. Дай же мне свою руку и надень кольцо. — Руки прочь! — крикнул Дигори, отступая. — Держись от него подальше, Полли. Встань рядом со мной. Дядя Эндрю, если вы сделаете хотя бы шаг, мы исчезнем.