Теперь нам нужно вернуться немного назад и объяснить, что же случилось с профессором Кеттерли. Помните, его посадили в землю и щедро полили водой. Вскоре после этого он очнулся и обнаружил, что вымок с головы до ног, что закопан по колено в сырую землю и что вокруг полным-полно свирепых диких животных. Поэтому не стоит удивляться, что он завопил так, будто его резали. Этот вопль убедил самых недоверчивых (даже кабана), что перед ними — живое существо. Животные поспешно выкопали профессора (его брюки их стараниями превратились в лохмотья). Едва очутившись на свободе, он попробовал удрать, но слон мгновенно обхватил его хоботом за талию. Животные единогласно решили, что это странное существо лучше куда-нибудь спрятать, чтобы его судьбу решил Эслан — когда у льва появится время. И вот они сделали подобие клетки, запихнули туда профессора, а затем наперебой стали предлагать ему еду. Осел швырнул в клетку охапку чертополоха, но профессор наотрез отказался от этого сомнительного лакомства. Белки забросали его орехами, но он лишь прикрыл руками голову, чтобы было не так больно. Птицы накидали в клетку червей, а медведь вообще выказал редкостную доброту: этим днем он разыскал гнездо диких пчел и, вместо того чтобы слопать самому, принес его дяде Эндрю. Но тот совершенно не оценил медвежьего великодушия. Медведь перекинул гнездо через прутья клетки и угодил профессору прямо в лицо (а ведь пчелы еще оставались живы). Сам медведь ничуть не возражал против того, чтобы получить медовыми сотами по носу; вот почему он не мог понять, с какой стати дядя Эндрю вдруг отшатнулся, поскользнулся и плюхнулся наземь. И надо ж такому случиться — он ухитрился сесть на чертополох! «В общем, — рассказывал кабан, — меду ему в рот попало предостаточно, а мед — штука полезная». Животные постепенно привыкли к этому странному существу и надеялись, что Эслан позволит им оставить его у себя. Те из них, что были поумнее, окончательно удостоверились в том, что некоторые звуки, издаваемые этим созданием, имеют какой-то смысл. Чаще всего существо повторяло что-то вроде «бренди», потому его так и прозвали — Бренди. Впрочем, с наступлением вечера забавам пришел конец — Брэнди надо было отдохнуть, тем более что Эслан весь день провел с королем и королевой и за важными делами не сумел выкроить ни минутки, чтобы «поглядеть на беднягу». Дядя Эндрю отлично поужинал орехами, грушами, яблоками и бананами, которых ему накидали; но вряд ли можно сказать, что он провел в клетке приятную ночь. — Выведите его, — велел Эслан. Один из слонов обхватил дядю Эндрю хоботом, вынул из клетки и аккуратно поставил на землю прямо перед львом. Профессор был так напуган, что просто не мог шевельнуться. — Пожалуйста, Эслан, — проговорила Полли, — скажи что-нибудь, чтобы… чтобы подбодрить его. А потом запрети ему возвращаться сюда. — По-твоему, он захочет вернуться? — спросил Лев. — Нет. Но он может послать кого-то вместо себя, — убежденно сказала Полли. — Ему так понравилось, что из куска фонарного столба выросло фонарное дерево, что он… — Он глупец и невежда, дитя мое, — прервал девочку Эслан. — Жизнь в этом мире бурлит лишь потому, что Песнь, которой я пробудил Нарнию, все еще разлита в воздухе, в воде и земле. Как только она стихнет, все прекратится. Но объяснить это старому греховоднику я не могу и подбодрить его я тоже не в силах, ибо он отказывается понимать мою речь. Заговори я с ним, он услышит только рычание. О чада Адамовы, сколь умело вы защищаете себя от того, что сулит вам добро! Я одарю его тем единственным даром, какой он еще способен принять. Лев печально наклонил голову и дохнул прямо в лицо профессору. — Спи, — сказал Эслан. — Спи и избавься на несколько часов от тех мучений, на какие ты сам себя обрек, — дядя Эндрю закрыл глаза и с блаженной улыбкой повалился наземь. — Отнесите его в укромное место, — распорядился Лев, — Эгей, гномы! Говорят, вы искусные кузнецы? Покажите же мне, как вы куете короны для наших короля и королевы. Откуда ни возьмись набежало великое множество гномов. В мгновение ока они оборвали все листья с Золотого деревца и отломали несколько веток. Дети с изумлением поняли, что деревце не просто отливало золотом — оно и вправду было золотым. (Скажу вам по секрету — это деревце выросло из золотых полусоверенов, что выпали из карманов дяди Эндрю, когда его поставили вверх ногами; а серебряное деревце выросло из полукрон.) Вот появились кучи хвороста, маленькая наковальня, молоты, горн и щипцы. Не теряя времени, гномы взялись за работу: запылал огонь, зашумели мехи, золото начало плавиться, застучали молоты и молотки. Два крота, которых Эслан еще утром отправил рыться в земле (любимое кротовье занятие!), насыпали к ногам гномов груду драгоценных камней. Ловкие пальцы коренастых кузнецов на глазах придавали коронам форму — то были не уродливые массивные короны наших дней, а легкие, изящные, чудесные золотые обручи, которые красили всякого, кто их носил. Корона Фрэнка была отделана рубинами, а корона Хелен — изумрудами. Когда короны остудили в речной воде, Эслан велел Фрэнку и Хелен преклонить колени и возложил короны на их головы. А затем молвил: — Поднимитесь, король и королева Нарнии, отец и мать многих королей грядущего, будь то правители Нарнии, Островов или Арченланда! Правьте отважно, справедливо и милосердно. Благословен ваш жребий! Раздались радостные крики, лай, ржание, клекот, биение крыльев. Королевская чета стояла, взявшись за руки; они немного смущались, и это смущение делало их еще прекраснее. Внезапно Дигори, радовавшийся вместе с остальными, услышал голос Эслана. — Глядите! — сказал Лев. Все повернулись в ту сторону, куда он показывал, и у всех вырвался вздох изумления и восхищения. Чуть поодаль, на речном берегу, возвышалось дерево, которого раньше там точно не было. Должно быть, оно выросло быстро и бесшумно (так поднимается по флагштоку флаг), пока все веселились на коронации. Раскидистая крона отбрасывала не тень, а свет; под каждым листом сверкали, подобно звездам, серебряные плоды, расточавшие невыразимо прекрасный аромат, от которого захватывало дух. На мгновение все прочее, сколь важным оно ни было, утратило всякий смысл. — Сын Адама, — проговорил Эслан, — твое семя взошло. Обитатели Нарнии, вашей заботе вверяю я это Древо, которое охранит вас от бед. Ведьма, о коей я уже говорил, бежала далеко на север; там она и будет жить, набираясь колдовского могущества. Но пока цветет и плодоносит это Древо, она не посмеет приблизиться к Нарнии, ибо Древо подпустит ее не ближе чем на сто миль. Аромат Древа, дарящий вам радость, счастье и доброе здравие, внушает ей ужас и сулит гибель. Все собравшиеся не сводили с Древа глаз, а Лев внезапно повернулся (и золотой свет отразился от его гривы) к детям. — Что такое, чада? — спросил он, ибо застал их в тот самый момент, когда они о чем-то шептались и подталкивали друг друга. — О, Эслан… сэр… — выдавил Дигори, краснея. — Я совсем забыл сказать… Ведьма съела одно яблоко, такое же, как то, из которого выросло Древо… — Он не сказал всего, что собирался сказать, но ему помогла Полли (в отличие от мальчика, она редко боялась показаться смешной). — Эслан, мы подумали, что ты ошибаешься… что она вовсе по испугается аромата плодов… — Почему ты так решила, дочь Евы? — спросил Лев. Ну она же съела яблоко! — Дитя мое, — мягко произнес Эслан, — именно поэтому псе остальные яблоки отныне внушают ей невыразимый ужас. Так случается со всеми, кто срывает и съедает плоды в неурочный час и по собственной воле. На вкус яблоко превосходно, но потом этот вкус становится ненавистен. — Понятно, — проговорила Полли. — Значит, раз она съела яблоко без разрешения, оно на нее не подействует? Ну, не даст ей вечной жизни и все такое? — Увы, — покачал головой Эслан, — Напротив, дитя мое. Такова уж природа этих плодов. Она утолила свое заветное желание, обрела неиссякаемую силу и вечную молодость, стала подобна богине. Но бесконечная жизнь для злого сердца — всего лишь умножение страданий; она уже начала понимать это. Все получают по заслугам, и не всем это по нраву. — Я… я сам чуть не съел яблоко, — признался Дигори. — Выходит, я бы тоже… — И ты тоже, сын мой, — подтвердил Эслан. — Яблоки действуют на всех, уж так заведено, однако тем, кто срывает их по собственной воле, они счастья не приносят. Любой обитатель Нарнии, сорви он плод без позволения и принеси его сюда, чтобы посадить семя, вырастил бы Древо, хранящее сей край. Но Древо хранило бы Нарнию иначе: эта добрая страна превратилась бы с годами в могучую и жестокую империю, вроде Парна. Сдается мне, сын мой, ведьма искушала тебя? — Да, Эслан. Она подбивала меня забрать яблоко и отдать его моей маме. — Постарайся понять, что она бы исцелилась, но радости это не принесло бы ни ей самой, ни тебе. Рано или поздно настал бы день, когда бы вместе пожелали, чтобы этого не было и чтобы она умерла от своей болезни. Дигори промолчал. Его душили слезы, он понял, что надеждам не суждено сбыться; и в то же время он знал, что Лев не обманывает, что на свете и вправду существуют вещи более ужасные, нежели смерть тех, кого мы любим всей душой. Эслан продолжал, понизив голос почти до шепота: — Это могло бы случиться, сын мой, укради ты яблоко. Но теперь этого не произойдет. Я подарю тебе то, что вернет радость в твое сердце. В твоем мире оно бессильно дать человеку вечную жизнь, но может исцелить. Вот. Сорви яблоко с Древа. На мгновение Дигори застыл, не в силах поверить услышанному. Казалось, весь мир то ли перевернулся вверх ногами, то ли вывернулся наизнанку. Потом, словно во сне, мальчик подошел к Древу, и король с королевой весело окликали его, и животные окружили его со всех сторон. Он сорвал яблоко и положил в карман, а затем вернулся к Эслану. — Можно нам уйти? — спросил он тихо. Дигори забыл сказать «спасибо», но достаточно было взглянуть на лицо мальчика, чтобы понять, сколь велика его благодарность. Глава 15 О том, чем закончилась эта история и как начались все прочие — Со мной вам не понадобятся ваши кольца, — донесся голос Эслана. Дети моргнули от неожиданности: они вновь очутились в лесу между мирами, неподалеку, растянувшись на траве, крепко спал дядя Эндрю, а рядом с ними стоял Эслан. — Пора возвращаться. Но сначала вы должны кое-что увидеть — предостережение и повеление. Смотрите хорошенько. Дети увидели неглубокий овраг, поросший травой. — Когда вы были тут в последний раз, — продолжал Эслан, — этот овражек был озером. Прыгнув в него, вы попали в мир умирающего солнца над развалинами Парна. Теперь озера больше нет. Тот мир исчез, словно никогда не существовал. И да будет его судьба предостережением Адамовым чадам. — Да, Эслан, — хором ответили дети. Полли не могла удержаться, чтобы не спросить: — Неужели мы такие же плохие, как они? — Пока нет, дочь Евы, — ответил Лев. — Пока нет. Но вы становитесь похожими на них, и чем дальше, тем больше. И может случиться так, что ваши злодеи найдут секрет столь же ужасный, как Гибельное Слово, и воспользуются им, чтобы уничтожить всех живых существ. И скоро, очень скоро, прежде чем вы постареете, великими нациями вашего мира будут править тираны, которые ничуть не лучше императрицы Джадис. Ими будут попраны и радость, и справедливость, так что ваш мир должен поостеречься. А теперь — повеление. Заберите у вашего дяди все магические кольца и закопайте их так, чтобы никто никогда их не нашел. Когда Лев произносил эти слова, дети глядели ему в главе И внезапно им почудилось (они так и не поняли, произош-в> это на самом деле или нет), будто львиная морда превратилась в золотистое море и они плавают в этом море, и на них накатила волна столь могучая и столь могущественная, что им сразу стало ясно — до сих пор они и ведать не ведали, что такое настоящие мудрость и доброта, что такое настоящая жизнь. И воспоминание об этом мгновении оставалось с ними до конца дней; и стоило им в печали или в гневе вспомнить о золотистом море и ощутить могучую волну, совсем рядом, словно за углом, как к ним возвращались спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо. В следующую секунду все трое (дядя Эндрю к тому времени проснулся) очутились в Лондоне и окунулись в шум и суету большого города. Они оказались на тротуаре перед домом Кеттерли. Все было точь-в-точь как в то мгновение, когда они бежали отсюда; отсутствовали только ведьма да кэбмен с Ягодкой. Вон покосившийся фонарь; вон обломки кэба; вон толпа зевак. Все громко обсуждают случившееся, кто-то помогает подняться полисмену, приговаривая: «Очухался, поди… Ты как, старина?… Врач вот-вот приедет». — Великие небеса! — пробормотал Дигори. — А я-то думал, прошла уйма времени. Многие озирались по сторонам, высматривая Джадис и Ягодку. Никто не обратил внимания на детей, поскольку никто не видел, как они исчезли и как появились снова. Что же касается дяди Эндрю, в грязном, разорванном платье, с лицом в меду, его не узнала бы и родная мать. По счастью, дверь дома была открыта, на пороге стояла служанка, явно наслаждаясь всем происходящим; поэтому дети незаметно провели дядюшку внутрь и облегченно вздохнули. Профессор вырвался и рысью устремился вверх по лестнице. Ребята испугались было, решив, что он помчался в мансарду, чтобы забрать остальные кольца. Но бояться было нечего. Дядя Эндрю сейчас мог думать только об одном — о бутылке, спрятанной в платяном шкафу; он вихрем ворвался в свою спальню и запер за собой дверь. Когда же дверь снова открылась, дядюшка был уже в халате и нетвердым шагом направился в ванную. — Займись кольцами, Полли, — попросил Дигори. — А я пойду к маме. — Ладно. Увидимся. — Полли взбежала по лестнице. Дигори постоял, собираясь с духом, а затем на цыпочках двинулся к маминой комнате. Мама лежала, откинувшись на подушки, и лицо у нее было по-прежнему такое бледное, что при взгляде на него хотелось плакать. Дигори достал из кармана яблоко жизни. И, подобно тому как ведьма Джадис выглядела в нашем мире иначе, чем в своем, яблоко из горного сада тоже отличалось от того, каким Дигори запомнил его по Нарнии. В комнате было много ярких вещей: разноцветное вязаное покрывало на кровати, пестрые обои, яркий солнечный свет из окна, мамино небесно-голубое платье. Но стоило Дигори достать яблоко, как все цвета в комнате словно поблекли, потускнел даже солнечный свет. Серебристое яблоко разливало вокруг чудесное сияние, отбрасывая диковинные блики на потолок. Ни на что другое смотреть не хотелось — да и, честно говоря, смотреть куда-либо еще было попросту невозможно. Аромат же от яблока шел такой, будто окно комнаты выходило в райский сад. — Ох, милый, какая прелесть! — проговорила мама. — Съешь его, пожалуйста. Хотя бы кусочек. — Не знаю, разрешит ли доктор… Впрочем, мне и вправду хочется… Мальчик срезал кожуру, разделил яблоко на ломти и поднес их маме. И стоило ей съесть последний кусочек, как она улыбнулась, откинулась на подушки и заснула — крепким, здоровым сном, для которого не понадобилось никакого снотворного (а ведь раньше, Дигори знал, она не могла без него обойтись). И мальчик заметил, что ее лицо стало другим. Он наклонился, поцеловал маму и на цыпочках вышел из комнаты, прихватив с собой огрызок яблока. Остаток дня, бродя по дому, он невольно думал, какое тут все обыденное и неволшебное, и тогда надежда отступала; но затем на память приходили слова Эслана, и надежда вновь возвращалась. Вечером он закопал огрызок в саду. На следующее утро к маме, как обычно, пришел доктор. Дигори спрятался на лестнице, чтобы услышать, что они будут говорить. Доктор вышел из комнаты и сказал тете Летти, ожидавшей в коридоре: — Мисс Кеттерли, я потрясен! Это первый случай в моей практике. Это чудо, не подберу иного слова. Мальчику я бы пока ничего не говорил — мало ли что, всякое может случиться. Но по моему мнению… — тут он понизил голос, и больше Дигори ничего не разобрал. Днем он вышел во двор и свистнул, как договаривались, вызывая Полли (накануне вечером она вырваться не смогла). — Ну как? — спросила Полли, выглядывая из-за стены. — Как твоя мама?