Ковит тяжело вздохнул. – Они и представить не могут, что мы работаем вместе. – Не могут, – согласилась Нита. Но, если бы они узнали, что он здесь, им было бы чертовски приятно убить двух зайцев одним выстрелом в одном городе. – Расскажи мне о Голд. С кем мы имеем дело? – Мэриголд – дочь главы семьи, – поморщился он. – Ты же помнишь историю о вампире, которого вытащили на солнечный свет из одной только ненависти к вампирам как таковым? Так вот, это сделала она. Голд. У нее есть определенная репутация. Нита нахмурилась. Нехорошо. – У клана есть филиалы в разных городах, поэтому мы познакомились с ней только в прошлом году. Ее перевели в мой филиал, чтобы она научилась разбираться в делах вдали от отца. – Вы, – Нита тщательно подбирала слова, – в хороших отношениях? Ковит пожал плечами. – Не совсем. Я ей не нравлюсь. И это не личное, если ты об этом. Она просто не любит занни. – Ничего удивительного, – сухо ответила Нита. Ковит закатил глаза. – Еще бы, – вздохнул он. – Она дружила с Мэттом. Прежде чем семья решила убить его. – Как она отнеслась к этому решению? – Очень разозлилась. Но даже ее власти не хватило, чтобы спасти его. Только не после… – Ковит замолчал. – Ну, не после всего того, что случилось. Нита приподняла брови. – Голд меня не слишком сильно волнует, – признался Ковит, резко сменив тему разговора. – Меня больше беспокоит ее босс, глава моего отделения клана. Генри. Если он узнает, что я жив… – Ковит снова запустил руки в волосы. – Он попытался найти меня, ну, знаешь, через несколько дней после пожара на рынке. Будто бы как обычно написал мне письмо, чтобы спросить, как дела. Я чуть не ответил в первый раз, прежде чем сообразил: если напишу, он узнает, что я не погиб. Именно для этого он писал мне. Чтобы выяснить, выжил ли я. – Ковит взглянул на Ниту. – Разумеется, я не ответил ни на одно его письмо. – Разумеется. – Нита помедлила. – Вы были близки? – Да. – Его взгляд метнулся к ней, но потом он отвел его в сторону. – Он кормил меня. Взял на себя заботу обо мне. По сути, стал моим опекуном после смерти матери. Нита сложила руки на коленях. – Я так понимаю, ваши отношения закончились не очень хорошо. – Да. Ковит опять на мгновение замолчал. – Именно он приказал мне истязать Мэтта. Я не согласился. Никогда раньше я не говорил ему нет, и он… – Ковит сглотнул, его ресницы затрепетали. – Он вышел из себя. Запер меня одного в комнате и сказал, что если я не съем того, кого он приказал, то не буду есть вообще. – Классный парень, – фыркнула Нита. Ковит резко и горько рассмеялся. – Он привык получать свое. Через день я сказал ему, что согласен. Но когда он привел меня к Мэтту, вместо пыток я помог ему сбежать. Генри это не понравилось. – Не понравилось насколько? – Он требовал для меня наказания, такого же, как и для всех, кто осмеливался бросить вызов клану. – И каким оно было? – Это был я, конечно же. – Его улыбка была язвительной. – Все наказания исполнял я. Ну разумеется. Нита нахмурилась. – Он хотел, чтобы ты сам себя истязал? Его взгляд стал отрешенным. – Нет. Он сам хотел мучить меня. Нита внимательно посмотрела на него. – Он знал о моей матери все. И о том, что она делала со мной. Челюсти Ковита сжались, он моргнул и отвернулся, чтобы Нита не могла видеть его потемневших глаз. Генри был как приемный отец для Ковита. И, как и его умершая родительница, хотел помучить его. Нита почувствовала во рту вкус желчи, как после недавней драки. Ковит прочистил горло, его голос звучал ровно: – К счастью, глава клана не согласился. Отец Голд. Он сослал меня в Южную Америку. Нита кивнула. Она не знала, что сказать. – Генри работал палачом клана, пока они не решили для укрепления репутации обзавестись занни. До встречи с ним я и не знал, что обычные люди тоже любят мучить других людей, как занни, – голос Ковита звучал отстраненно. – Он наблюдал за всеми моими экзекуциями. Ковит закрыл глаза, на лице появилась мечтательная улыбка. – У нас было много хороших моментов. Он очень изобретательный. А меня называл художником. Руки Ниты сжались в кулаки. Что-то пугающее, тошнотворное и раздражающее стало комом в ее горле и царапало слизистую, вызывая желание кашлять, давиться или глотать. Она хотела сбежать от Ковита. Она хотела положить руку ему на плечо и прижать к себе. Она сказала: – Думаю, в детстве это многое для тебя значило. Тебя хвалили за то, что все вокруг считали чудовищным. – Конечно, так и было. Не родился еще в этом мире ребенок, который не любил бы похвалу за то, что ему нравится делать. Нита вспомнила о своем столе для препарирования, о своем желании анатомировать людей. Одно из ее самых ранних воспоминаний было о том, как мать и отец стоят в комнате для вскрытия, а Нита сидит на стуле, чтобы видеть тело. Они разбирали его на части, ласковый голос отца наставлял и учил, мать улыбалась с одобрением, когда Ните удавалось выполнить что-то хорошо. Если бы у нее была другая жизнь, стала бы она такой же одержимой вскрытиями? Она не знала. – Без него тебе лучше, – голос Ниты звучал мягко. Глаза Ковита внезапно распахнулись, он тут же сел и схватил ее за запястья. – Нита. Прекрати. Она смотрела на него, распахнув глаза. – Прекратить что? – Оправдывать меня. Не Генри сделал меня тем, кто я есть. Не моя мать сделала меня таким. Я сам стал тем, кто я есть. – Его глаза, полные ярости, встретились с ее глазами. – Я вижу, как разные оправдания мысленно проносятся в твоей голове. Если бы Генри не хвалил меня, то я бы не делал ужасных вещей. Если бы Генри не приводил мне людей и не позволял мне их истязать, если бы Генри не гарантировал отстутствие ответственности за преступления… если, если, если. Если бы все было иначе, то кем бы я стал? Нита не стала этого отрицать. Маленькая предательская часть ее хотела видеть Ковита трагической фигурой, выросшей под дурным влиянием. – Но истина такова. Вне зависимости от того, какое количество «если» изменилось бы, очевидно, я все равно стал бы собой. Может быть, не совсем таким, каков я сейчас здесь, с тобой. Но я всегда был занни, Нита. Мне нравится, что я такой. Мне нравится охотиться на людей. Она отдернула руку и прищурилась. – Поверь мне, Ковит, я знаю. Я была там, когда ты пытал Миреллу. Иногда в тишине ей казалось, что она все еще слышит крики Миреллы и смех Ковита. Он моргнул и отвернулся. – Прости. Я просто хочу, чтобы ты не перестала видеть меня. Знаю, многие рассматривают меня как орудие пыток. Но другая сторона медали – это когда кто-то ищет оправдание моим поступкам. Когда видят в них трагическое прошлое. В том, кто я. Как будто то, кто ты, определяет то, кто ты по своей сути. Уголки его губ изогнулись в мягкой и вместе с тем жестокой улыбке. – Однажды ты сказала мне, что я мог бы получать боль в отделениях скорой помощи больниц. Или, может быть, в палатах паллиативной помощи. Ты права, мог бы. Но это мой выбор так не делать.