Они медленно спустились по лестнице. Шаги Лоури были тяжелыми и шаткими. Затем внезапно они остановились. Она обернулась через плечо как раз в тот момент, когда он рухнул. – Что ты со мной сделала? – Теперь в его глазах горели испуг и отчаяние, как у загнанного в ловушку волка. – Что ты сделала? Его страх наполнил ее холодным удовлетворением. Такие чувства возникают на поле боя? Это казалось правильным. Она могла потерять себя в приливе этой силы. Наконец она поняла, почему поколение за поколением умирали за Дану. Она поняла, почему все называли ее слабой. Она никогда не была безжалостной, но было так легко поддаться этой ненависти. Слишком легко. У ее ног, такой отчаявшийся и бледный, Лоури выглядел испуганным ребенком, одетым в слишком красивую одежду. Как она могла проповедовать прощение, а потом смотреть, как он умирает от ее руки? «Милосердие – самая сложная вещь». Убийство Лоури не вернет Байерса. Оно не сотрет ужас последних недель. Оно не уменьшит ее ненависть к себе. Она не может это сделать. Сердце снова и снова сжималось от боли, она так устала. Она так устала от смерти. Рен опустилась на колени рядом с Лоури и здоровой рукой порылась в медицинской сумке в поисках противоядия – одного из последних пузырьков, которые она приготовила. Она закатала его рукав и вонзила иглу в руку. Взгляд, который он бросил на нее, когда сыворотка потекла по его венам, был зловещим. – Зачем? – Потому что твоя смерть ничего не решит. – Это та часть спектакля, где ты прощаешь меня? – с горечью прохрипел он. – Где я расплачиваюсь? – Нет. – Она видела, как в нем угасает огонь, а усталость берет верх. Его сердце неуклонно замедлялось, пока сон пытался овладеть им. – Я никогда не прощу тебя. По крайней мере, пока я жива. Но я не стану убивать тебя. Это закончится вместе с нами. Затем пришла боль – худшая из тех, которые она когда-либо испытывала. Когда темные пятна перед глазами пропали, она увидела нож Хэла, по самую рукоять вонзившийся ей в живот. Он вонзил в нее нож. В оцепенении, не веря глазам, она прикоснулась к ране, и ее пальцы стали липкими. Лоури схватил медицинскую сумку и отбросил ее. Она скользнула по причалу и закачалась на краю, прямо над голодным плеском волн. С паническим, животным звуком Рен рванулась к ней, но рука Лоури сомкнулась вокруг ее голени. Он потянул ее назад. Нож повернулся в ее животе. Каждый нерв вспыхнул пламенем, ослепляя ее белым светом. Она потеряет сознание от боли, если пошевелится. Соль и кровь, покрывавшие ее язык, угрожали вызвать рвотный позыв. Она ничего не могла сделать. Ее магия иссякла. Она умрет здесь. По крайней мере, Хэл и Уна были в безопасности. Весрия и Дану познают мир. Она и Лоури лежали, почти соприкасаясь лбами. Он выглядел злым и торжествующим, а струйки дождя мерцали на его бледной коже, как дорожки от слез. – После всех усилий, всей борьбы, каково это – потерпеть неудачу? Рен с трудом подбирала слова. Ее тело было бесполезно, оно было сломлено. И стало так холодно. Сквозь стучащие зубы она прорычала: – Мне тебя жаль. – Как благородно. Думать о других, даже когда ты умираешь. – Я спасла свою страну. Я спасла своих друзей. Ты мечтал о прогрессе, но чего достиг на самом деле? Через пять лет никто не вспомнит твое имя. Что-то сверкнуло в его глазах – боль и тоска. За его плечом приближалась темная фигура. Хэл. Он не сказал ни слова. Ему и не нужно было. Его глаза – сплошь черные, с серебряной фолой – были такими же злобными, как бушующий океан. Он присел на корточки рядом с ними и перевернул Лоури на спину. Дождь хлестал по запрокинутому лицу Алистера, и от ужаса узнавания его губы приоткрылись. Их взгляды встретились. Лоури открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука. Он забился в конвульсиях, и его пальцы, жесткие, как когти, царапали его собственные глаза. Затем с глухим треском его голова ударилась о пирс и повернулась к ней. Изо рта у него полилась розовая пена. Алистер Лоури был мертв, его губы растянулись в последней зловещей улыбке. 38 Рен чувствовала боль и немного тепла Хэла, пока он нес ее. Брызги капали с его волос, беспокойство горело в глазах. Он медленно положил ее на землю под выступом скалы и начал рыться в медицинской сумке. Она услышала, как стеклянные флаконы звякнули друг о друга, словно колокольчики на ветру. Почти впервые с тех пор, как они встретились, все его защитные маски треснули. Он торопился, почти обезумев, отбрасывая в сторону марлю и перчатки, скальпели и щипцы. Это было… мило. Он поймал ее взгляд. – Рен. – Мм? – Скажи мне, что делать, – хрипло попросил он. – Я не знаю, что делать… Хотя ее глаза почти закрылись, медицинские инструкции струились так же легко, как дыхание. – Не вытаскивай нож, пока другой целитель не стабилизирует мое состояние. Это очень важно. А пока введи антидот. В идеале внутривенно, но внутримышечно тоже сработает. Не доводи меня до эмболии. Хэл сдавленно вздохнул. – Тебе нельзя спать. – Я не сплю, – возмущенно возразила она. – Какой из них? У тебя в сумке слишком много флаконов. – Зеленый. Последовала бесконечная пауза. Снова шорох. Он выругался. – Богиня небесная, Хэл, они подписаны. На нем должна быть этикетка: «Антидот для Хэла». Прежде чем провалиться в темноту, она увидела, как неумело он прикрепил флакон к шприцу. Когда Рен вновь очнулась, она подумала, что смерть была бы предпочтительней, чем это. Свет был слишком ярким, воздух – тяжелым, словно полный битого льда. Но, по крайней мере, боль в животе почти ушла. Когда она перевернулась на кровати, на которую ее положили, она поняла две вещи. Во-первых, она вновь была в Северной Башне. Во-вторых, кто-то одел ее в одну из ночных рубашек Изабель. Она откинула тяжелые одеяла и приподняла рубашку, чтобы осмотреть ножевое ранение. Ее белая кожа была покрыта красными пятнами, и под ними виднелась толстая полоса блестящей рубцовой ткани. Это была небрежная работа. Даже в детстве у нее получалось лучше. Затем нахлынули воспоминания о ладонях Изабель, омытых серебряным светом. Рен пробежала пальцами по шраму и попыталась отбросить эмоции. Столько лет тетя оставляла на ней шрамы, но этот… Может быть, в конце концов он не был таким ужасным. В любом случае Рен слишком устала, чтобы сейчас исправлять его. Как будто она могла. Когда она погрузилась глубоко внутрь себя, то почувствовала, что ее магия спит, как будто она была заключена под толстым слоем льда. Она была далеко, но, слава Богине, она была. Может быть, однажды она простит ее за чрезмерное употребление. Рен моргнула, сдерживая слезящуюся волну облегчения, и вместо этого принялась изучать обстановку. По сравнению с остальной Башней эта комната казалась уютной. Она освещалась теплом каминного огня, который омывал комнату мягким оранжевым светом заката. Она уткнулась носом в шерстяную отделку одеяла и вдохнула его успокаивающий аромат. Когда дверь открылась, Рен обернулась и увидела на пороге Хэла. Он замер, когда заметил, что она проснулась, словно она была какой-то ненадежно закрепленной вазой, которая упадет и разобьется, если он будет двигаться слишком быстро. От двух кружек в его руках лениво поднимался пар. – Рен. – Привет, – хрипло произнесла она. Хэл поставил кружки на прикроватный столик и сел рядом с ней. Она переплела свои пальцы с его. Ее руки все еще были белыми как кость и окоченевшими от холода, а его были такими теплыми. Рен крепко сжала его ладонь. – Ты спас меня. – Скорее наоборот. Она решила не спорить с ним. Не сейчас, когда он был таким нежным. Он наклонился и поцеловал ее в лоб, и с места, где она сидела, было слишком заманчиво просунуть руки под подол его расстегнутой рубашки. Она положила ладони ему на живот, наслаждаясь твердым теплом его тела. Он поморщился. – Ты ледяная. – Я чуть не умерла, – озорно ухмыльнулась Рен. – А ты горячий. Так что делись. Хэл покачал головой и забрался в постель рядом, позволив ей прижаться к нему носом. Она положила голову ему на грудь, прямо над бьющимся сердцем. Это было что-то истинное и прочное – невероятно важное, когда весь мир пошатнулся вокруг нее. Лоури был мертв, но, как и шрам, который остался после исцеления Изабель, он всегда будет с ней, как бы сильно она ни хотела забыть. – Я почти убила его, но оказалась слишком трусливой, чтобы довести дело до конца, – пробормотала она. – Тебе не стоило вмешиваться подобным образом.