Мальчишка почесал рыжую шевелюру: – Да-а-а-а. Во всяком случае, если ты примешь учение Лингена. – А что, существуют разные учения? – Есть младоперворожденные в Альте, люндбергианцы в Южном Тромсе, старые лестадианцы в Америке и… – И все они будут гореть? – Так говорит дедушка. – Судя по всему, в раю будет просторно. А ты не думал, что если бы мы с тобой поменялись дедушками, то ты наверняка был бы атеистом, а я лестадианцем? И тогда гореть предстояло бы тебе? – Может быть. Но к счастью, гореть будешь ты, Ульф. Я вздохнул. В здешних местах было что-то первозданное. Словно ничего не должно было и не могло произойти, словно неизменность была естественной. – Слушай, Ульф… – Да? – Ты скучаешь по папе? – Нет. Кнут застыл: – Он что, не был хорошим? – Думаю, был. Но дети хорошо умеют забывать. – А так можно? – тихо спросил он. – Не скучать по папе? Я посмотрел на него: – Думаю, да. И зевнул. Плечо болело. Мне надо было выпить. – Ты правда совсем один, Ульф? У тебя совсем никого нет? Я задумался. Мне и в самом деле пришлось задуматься. О господи. Я покачал головой. – Угадай, о ком я думаю, Ульф. – О папе и дедушке? – Нет, – ответил он. – Я думаю о Ристиинне. Я не стал спрашивать, как я мог это угадать. Мой язык был похож на высохшую губку, но выпить можно будет только после того, как он выговорится и уйдет. Он даже принес мне сдачу. – И кто такая эта Ристиинна? – Она учится в пятом классе. У нее длинные золотистые волосы. Она в летнем лагере в Каутокейно. На самом деле мы тоже должны были быть там. – Что это за лагерь? – Лагерь как лагерь. – И что вы там делаете? – Мы, дети, играем. Когда нет встреч и проповедей, конечно. Но в этот раз Рогер спросит у Ристиинны, хочет ли она стать его девушкой. И может быть, они поцелуются. – Значит, целоваться – это не грех? Кнут склонил голову набок и прищурил один глаз: – Я не знаю. Перед тем как она уехала, я сказал, что люблю ее. – Любишь, вот так прямо? – Да. – Он подался вперед и, глядя вдаль, прошептал с придыханием: – «Я люблю тебя, Ристиинна». – Мальчишка снова посмотрел на меня. – Это было ошибкой? Я улыбнулся: – Ни в коем случае. Что она ответила? – «Вот как». – Она ответила «вот как»? – Да. Как думаешь, что это значит, Ульф? – Ну, как сказать. Конечно, это может значить, что для нее это чересчур. «Люблю» – очень сильное слово. Но это может означать, что она подумает над твоими словами. – Считаешь, у меня есть шанс? – Безусловно. – Несмотря на то, что у меня есть шрам? – Что еще за шрам? Он отлепил пластырь ото лба. На бледном кусочке кожи все еще виднелись следы швов. – Что случилось? – Упал на лестнице. – Скажи ей, что ты бодался с оленем, что вы боролись за территорию. И что ты, разумеется, победил. – Ты спятил? Она ни за что не поверит! – Ну да, потому что это всего лишь шутка. Девчонки любят мальчишек, которые умеют шутить. Он почесал верхнюю губу: – Ты сейчас не врешь, Ульф? – Послушай. Даже если у тебя не будет шансов именно с этой Ристиинной именно этим летом, то будут другие Ристиинны и другие лета. У тебя будет полно девчонок. – Почему? – Почему? Я измерил его взглядом. Кажется, он низковат для своего возраста? По сравнению с ростом мозгов у него было много. Рыжие волосы и веснушки, возможно, не будут достоинствами в глазах дам, но ведь это мода, которая приходит и уходит. – Ну, если ты спрашиваешь меня, то я бы сказал, что ты – ответ Финнмарка на Мика Джаггера. – Чего-о? – На Джеймса Бонда. Он непонимающе уставился на меня. – На Пола Маккартни? – сделал я еще одну попытку. Реакции не было. – Битлз. «She loves you, yeah-yeah-yeah». – Не очень-то из тебя хороший певец, Ульф. – Это точно. – Я открыл топку печи, сунул в нее влажную тряпку и натер мокрым пеплом блестящий прицел на винтовке. – А почему ты не в летнем лагере? – Папа на ловле сайды, мы должны его дождаться.