Инспектор Литтлджон вынул трубку изо рта. Он наблюдал за старым Энтуистлом, который, похоже, давно потерял интерес к рассказу своего зятя и с удовольствием почесывал шейку почти ручной курицы, а та робко, бочком подступила к нему и поклевывала дырочки для шнурков на его ботинках. Внезапно он поднял голову и с усмешкой посмотрел на зятя. Его маленькие глазки лукаво блестели. – Чарли никогда не был говоруном, – заметил Энтуистл. – И память у него уже не та, что прежде. Лучше попросите его дать вам свои старые блокноты с заметками по делу и еще наш дневник – журнал расследования, мы вели его, когда совещались вдвоем. Видите ли, мы с Чарли решали его проблемы сообща. Я немного помогал ему в те дни. Как-никак я сам бывший инспектор. Мы делали записи по ходу обсуждения, чтобы лучше уяснить себе картину. Пикерсгилл заметно оживился. Он чувствовал, что сплоховал, не оправдал надежд Хауорта, а тесть предлагал ему готовое решение. – Я с радостью передам вам все бумаги! – воскликнул он. – Они у меня здесь, ты можешь хоть сейчас забрать их с собой, Фрэнк. Пикерсгилл поднялся и отпер свой сундук с сокровищами. Это был старый рассохшийся улей, покрытый цинком изнутри и снаружи. Отставной суперинтендант навесил на ящик замок и хранил там свой личный архив – блокноты и дневники в жестких переплетах. Нужная тетрадь и книга нашлись без труда – Пикерсгилл аккуратно проставил на обложках даты. – Ну вот, Фрэнк. Если прочитать эти записки вместе с официальными отчетами, которые скоро придут по твоему запросу из архива графства, то будешь знать столько же, сколько знал я, когда вел данное дело. Пронзительная трель свистка заставила мужчин вздрогнуть. – Обед готов, – объяснил Энтуистл. Тесть и зять смущенно замялись, на их лицах отразилось беспокойство. Хауорт открыл дверь курятника и увидел, как угловатая фигура миссис Пикерсгилл исчезла в доме. Хозяйка весьма оригинальным способом позвала к обеду двоих любителей кур. Оба определенно боялись опоздать хотя бы на минуту. – Спасибо за помощь, Чарли, – произнес Хауорт. – Мы вернем тебе обе тетради, как только они сослужат свою службу. – Заходите еще: расскажете нам, как продвигается расследование, – ввернул Энтуистл. Он стоял с корзинкой яиц в руках и нетерпеливо ждал, когда гости уйдут и он сможет приступить к обеду. – Я же вам говорил: это будет мое последнее дело. Хочу увидеть развязку. – Мы будем держать вас в курсе, мистер Энтуистл. Двое полицейских попрощались с пожилыми коллегами и поспешили прочь, чтобы избавить их от неловкости. Глава 5. Октябрь 1917 года О, дайте мне взглянуть в лицо тому злодею! Когда мы встретимся – храни его Господь. Пусть только в церковь сунет он свой нос, Дубиной голову снесу ему немедля! Венгерская народная песня Мороз покрыл улицы Хаттеруорта незаметной тонкой корочкой льда, и на следующий день после визита к своему предшественнику суперинтендант Хауорт поскользнулся на ступенях полицейского участка и вывихнул лодыжку. Литтлджон нашел его дома в столовой. Распухшая нога, перевязанная бинтами и обутая в старую тапочку, покоилась на табуретке. Вынужденная неподвижность раздражала суперинтенданта до крайности. – Хорошенькое дельце! – проворчал он, когда детективы обменялись приветствиями. – И надо же такому случиться, когда мы только начали расследование. Конечно, труп пролежал в земле более двадцати лет, все эти годы убийство оставалось нераскрытым, и еще несколько дней ничего не изменят, но все же чертовски досадно, что так вышло. После того как мы расстались вчера днем, я получил архивные материалы из управления графства и почти всю ночь просидел за бумагами – пытался построить общую картину с помощью отчетов, заметок и дневников Пикерсгилла. Однако теперь я вынужден на время передать дело Россу, хотя, видит Бог, он и без того завален работой… Уловив призыв в голосе друга, Литтлджон произнес: – Послушайте, Хауорт, не нужно изводить себя и сокрушаться из-за того, что невозможно изменить. Придется вам оставаться дома, пока доктор не позволит вернуться в строй, а я займусь беготней вместо вас – неофициально, разумеется. В конце дня мы с вами будем вместе обсуждать результаты моих усилий, и, надеюсь, сообща сумеем найти разгадку, прежде чем вы снова встанете на ноги. – Но ведь вы в отпуске, Литтлджон. Нечестно отнимать у вас время. И что скажет ваша жена? Она хотела бы провести с вами те немногие дни, что вы пробудете здесь… – Летти решила вернуться в Лондон вместе со мной, когда я поеду обратно, так что ей есть чем заняться перед отъездом: навестить друзей, попрощаться, пока я буду опрашивать свидетелей. После недолгих препирательств приятели сошлись на том, что Литтлджон возьмет на себя опрос свидетелей, а делать выводы и подводить итоги они станут вдвоем. – Теперь, когда мы выработали план, вы могли бы изложить вкратце, как шло расследование старого дела двадцать с лишним лет назад, – предложил Литтлджон. – Вы говорили, что прочитали и сопоставили множество отчетов и записей. Думаю, общее представление вы получили. Что удалось установить в ходе следствия? – С него мы и начнем. Я постараюсь обрисовать картину в целом, как мне она видится. Набивайте трубку и устраивайтесь поудобнее. Хауорт начал свой рассказ, и, по мере того как раскрывались подробности случившегося, перед глазами Литтлджона все яснее проступала картина событий октября 1917 года. Он увидел бескрайнюю пустошь, похожую на пестрое лоскутное одеяло, где смешались оттенки бурого, зеленого и пурпурного. Дикую, нехоженую землю, покрытую сухим вереском, кустиками голубики и увядающими золотистыми папоротниками. Почерневшие каменные стены на границах участков и горы сохнущего торфа по краю рвов. Над водоемами окрестных деревень, невидимых за вересковыми холмами, поднимались чайки и с криками кружили в воздухе. Раздавались булькающие трели кроншнепов. Сливались в хриплый шелест людские голоса – чья-то болтовня, споры и смех. В тот день на болотах шла охота на куропаток, и несколько мужчин из пестрой компании загонщиков опрокидывали в себя стакан за стаканом в пабе «Лошадь и жокей». Крепкое приземистое строение из обветренного местного камня, готовое выдержать любую непогоду, стояло сиротливо возле дороги между Хаттеруортом и Уотерфолдом. Пристанище странников, охотников и их прихлебателей, браконьеров и тех, кто привык долго терпеть жажду в пути, чтобы утолить ее в конце. Вдоль горизонта, словно ряд неровных гнилых зубов, растянулась гряда осыпающихся скал. Их резкий силуэт темнел на фоне пламенеющего багрового заката. В «Лошади и жокее» выдался жаркий денек: хозяин, Сет Уигли, сбивался с ног. Мало того что в зале бушевала толпа пьяных загонщиков и заряжающих, так еще явился Инок Сайкс и, накачавшись ромом, принялся осыпать бранью Джерри Трикетта и описывать в красках, что сделает с ним, когда поймает. Долго ждать ему не пришлось. Трикетт с двумя приятелями показался во дворе паба. Он охотился на куропаток из укрытия. По неведомым причинам его и Сайкса беспрепятственно пускали на земли Калеба Хейторнтуэйта. Подобный им сброд обычно выдворяли из владений, но этих двоих терпели даже в те дни, когда на болотах устраивали охоту для близких друзей Калеба из числа местных промышленников, производителей стали и шерсти. Сайкс заметил в окне своего бывшего дружка, выругался и шагнул к ружью, которое оставил в углу, прежде чем заказать выпивку. Сет Уигли подоспел раньше и схватил дробовик. – Нет, Инок, твое ружье останется здесь. Ты его не получишь. Владелец паба был крупным, грузным мужчиной, и подвыпивший браконьер, похоже, решил, что с ним лучше не связываться. Он нетвердой походкой вышел на задний двор безоружным. Там прохлаждалась парочка бездельников из обслуги паба. При виде Сайкса они выжидающе притихли. Поглядеть на драку они были не прочь, но стать свидетелями перестрелки им не хотелось. Спутники Трикетта зашептали ему что-то на ухо. Они стремились ободрить его и призвать к осторожности. Убеждали приятеля оставить дробовик им, схватиться с Сайксом врукопашную и взгреть его хорошенько, чтобы клочья полетели. Но их благоразумный совет пропал втуне. Трикетт замер с ружьем в руках, ожидая Сайкса. Тот стоял в дверном проеме и свирепо смотрел на бывшего друга. В воздухе повисла зловещая тишина. Было слышно, как в маленьком хлеву фыркают и жуют жвачку коровы. Сет Уигли невозмутимо наполнил кружку элем, затем медленно выпил ее и вышел из паба. Его добродушное красное лицо выражало решимость. В своей огромной ручище он держал дробовик Сайкса. Зрителям не пришлось долго томиться в ожидании: за напряженной драматической кульминацией последовала нелепая развязка. Сайкс оттолкнулся от дверного косяка и неуклюжей, вихляющей рысью бросился на врага, яростно размахивая руками в воздухе. Тяжелые сапоги грохотали по булыжнику. Трикетт приготовился отразить удар, но Сайкс на бегу зацепился ногой за выступающий камень, закачался и растянулся на земле. Там он и остался лежать, оглушенный, в тупом изумлении. Сет Уигли оказался возле Сайкса, схватил его за ворот куртки, рывком поднял на ноги, вытолкал со двора и погнал прочь по дороге. Оказавшись на внушительном расстоянии от паба, он отдал ему ружье. – А теперь убирайся, пока я не сломал тебе челюсть. Я никому не позволю дебоширить в моем заведении. Из-за таких, как ты, запросто можно лишиться лицензии, а мне неприятности не нужны. В будущем держись подальше отсюда. С видом фермера, отправляющего резвого жеребенка на выпас, Уигли жестом отослал пьяного браконьера с глаз долой и неспешно зашагал к своему пабу. По пути он остановился сказать пару слов Трикетту. Тот, явно довольный столь удачным оборотом дела, балагурил в толпе подгулявших приятелей, на лице его читалось облегчение. – А что до тебя, Джереми, обходи стороной своего старого дружка, если тебе дорога твоя шкура. Он задумал недоброе, парень. – Не забивай себе голову, Сет. Это мои дела. Я сам с ним разберусь. Трикетт шагнул в паб следом за хозяином, выпил кружку домашнего пива и ушел своей дорогой, унося убитых птиц, притороченных к ягдташу за тонкие лапы. Гуляки продолжали пьянствовать, громогласно хвастаться и хохотать. Уигли выставил за дверь самого буйного, остальные заказали закуску и снова наполнили стаканы. Они явно намеревались просидеть в пабе до закрытия. За разговорами о былых днях, старыми охотничьими историями, грубыми шутками и розыгрышами о войне почти не вспоминали. В общем гвалте происшествие во дворе быстро забылось. Хозяин поворотил кочергой в камине, задернул шторы и зажег медную масляную лампу, подвешенную к балке под потолком. За окном совсем стемнело. Проезжий возчик, по пути в Уотерфолд заглянув в паб промочить горло, выкладывал последние городские новости группе осоловелых полупьяных рабочих. Вошла официантка, полногрудая краснощекая девица с новой бутылкой виски из погреба. Кто-то из мужчин шлепнул ее пониже спины, когда она проходила мимо. Это вызвало дружный хохот. Девушка повернулась, чтобы дать наглецу достойный отпор… И тут со стороны торфяников прозвучал выстрел. В зале воцарилась тишина, будто кто-то щелчком погасил шум. – Господи, так поздно, а на болотах стреляют по куропаткам! – удивился возчик, его рука со стаканом зависла на полпути ко рту. Он покачал головой и выпил. – Стреляли далеко отсюда, – заметил один из гуляк и звучно икнул. – Надеюсь, это не те два бешеных черта решили окончательно, раз навсегда разобраться между собой… Сет Уигли нахмурился. Кто-то громыхнул по столу стаканом, чтобы ему налили еще. Хозяин паба поспешил отогнать тревожные мысли, обогнул стойку и направился к посетителю. Часы в коридоре пробили шесть. Пять минут спустя прогремел еще один выстрел… На следующее утро с рассветом Сет Уигли поднялся с кровати, где мирно спала его жена, тихо прошлепал босиком по линолеуму к окну, отдернул занавеску, отодвинул мешок с песком от оконного переплета, поднял нижнюю створку и сделал глубокий вдох. Мистер Уигли старался впускать в свою спальню как можно меньше ночного воздуха. Он считал его вредным для здоровья. – Прекрасное утро, милая, – обратился он к жене. Миссис Уигли что-то проворчала в ответ, медленно, с наслаждением повернулась на другой бок и снова уснула. Владелец «Лошади и жокея» вдруг просунул голову в окно и проревел: – Эй, ты! Я же тебя предупреждал: держись подальше отсюда. Если я снова поймаю тебя в своей конюшне, Трехпалый, то возьму ружье и… Но незваный гость скрылся за углом паба, следом за ним шмыгнула неряшливого вида женщина со стройной фигурой и рыжими волосами. Сет повернулся к жене: – Трехпалый нашел себе дармовой ночлег – проспал ночь в моей конюшне вместе с этой стервой, с которой путается. Когда-нибудь он спалит весь дом, и я пожалею, что не запирал постройки во дворе. Я сообщу о нем в полицию. Может, они его приструнят, чтобы не показывался здесь. Не доверяю я этому парню. Не дожидаясь ответа, он надел рубашку и брюки, поспешно спустился по лестнице, пересек неубранный зал, где повсюду были разбросаны грязные стаканы, а в воздухе с минувшей ночи висел тяжелый запах застарелого табачного дыма, и обошел двор, чтобы убедиться, что все благополучно. А тем временем мужчина и женщина, которые ночью самовольно воспользовались гостеприимством Сета Уигли, торопливо направлялись в Хаттеруорт. На руке бродяги не хватало безымянного пальца, оттого он и получил прозвище Трехпалый[11]. В городе поговаривали, будто бы он сам храбро отрезал себе ножницами палец, чтобы избежать заражения крови. Трехпалый Билл обладал неприятной внешностью. Его лицо поражало несоразмерностью черт. Рот, нос и глаза казались смещенными вверх к темени, словно их туда вытолкнули. У него был сломанный, кривой длинный нос, безвольный скошенный подбородок и вялый рот с желтыми щербатыми зубами и отвислой верхней губой. Он походил на гротескный манекен, созданный чьей-то причудливой фантазией, чтобы привлечь взоры прохожих. Правда, с тех пор как связался с женщиной, которая стала его постоянной спутницей, Трехпалый начал более или менее регулярно бриться. Женщина слыла бы красавицей, если бы не пренебрегала водой с мылом и уделяла должное внимание своим великолепным волосам. Впрочем, в той жизни, что вела эта пара, не было места ни разборчивости, ни брезгливости. Подруга Трехпалого была молода, среднего роста, с длинными ногами и пышной грудью. Крупные черты лица могли показаться грубоватыми, но безупречно гладкая кожа, покрытая разводами грязи – следами ночевок под открытым небом и презрения к нормам гигиены, – отличалась изысканной смуглостью. Под тонким платьем женщины видно было каждое движение ее гибкого мускулистого тела. Как такое красивое создание могло настолько увлечься Трехпалым, чтобы связать с ним свою судьбу, оставалось загадкой. Однако, похоже, этот союз вполне устраивал обоих, и странная парочка с довольным видом молчаливо брела в сторону города…