Ментору стоит большого труда хотя бы сосредоточить взгляд на бутылках, поэтому я говорю за него: – Что готово? – Я вылил все ваше пойло в канаву, – пожимает плечами Пит. Хеймитч подскакивает и начинает рыться в коробке. – Ты... что сделал? – переспрашивает он, не веря своим ушам. – Остальное разбил, – прибавляет нежданный гость. – Он купит еще, – успокаиваю я. – Нет, не купит, – щурится Пит. – Я ходил к Риппер, сказал, что немедленно донесу властям, если продаст одному из вас хотя бы стакан. На всякий случай еще и деньгами ее задобрил, хотя, по-моему, довольно было и страха перед миротворцами. Хеймитч делает резкий взмах ножом, но Пит с легкостью отбивает удар. Во мне закипает злость. – Тебя это вообще не касается! – Очень даже касается. Как ни крути, двоим из нас предстоит вернуться на арену, а третьему – сделаться ментором. Пьяниц в команде не потерплю, особенно если это будешь ты, Китнисс. – Что такое? – Я гневно брызжу слюной. Наверно, слова прозвучали бы убедительнее, не мучай меня такое похмелье. – Да я вчера в первый раз приложилась к бутылке! – И взгляни, на кого похожа, – кивает он. Не знаю, чего я ждала от нашей первой встречи после того злополучного объявления. Поцелуев, объятий. Капельку утешения. Но только не этого. Поворачиваюсь к хозяину дома: – Ничего, я тебе раздобуду самогона. – Значит, донесу на обоих, – бросает Пит. – В карцере протрезвеете. – Чего ты добиваешься? – изумляется Хеймитч. – Двое из нас вернутся из Капитолия, – начинает борец за трезвость. – Ментор и кто-то из игроков. Эффи выслала мне все записи с Играми живых победителей. Мы просмотрим и выучим все их приемы. Мы станем профи. И кто-то из нас обязательно выиграет, нравится это вам или нет! С этими словами он быстро выходит, захлопнув дверь. Мы вздрагиваем от грохота. – Терпеть не могу самоуверенных типов, – бормочу я, – А чего их любить? – поддакивает мой товарищ по несчастью, сливая последние капли в стакан. – Он правда хочет, чтоб мы вернулись, – замечаю я. – Мы с тобой. – Мечтать не вредно, – ворчит мой бывший, а может, и будущий ментор. Однако спустя пару дней мы соглашаемся превратиться в профи, раз уж это единственный способ подготовить Пита к Бойне. Каждый вечер смотрим записи старых Голодных игр с участием еще живых соперников. Я запоздало удивляюсь, припомнив, что ни одного из них не встречала во время тура. Хеймитч находит мгновенное объяснение: меньше всего президенту Сноу хотелось, чтобы мы (особенно я) выступали в компании других победителей в готовых к восстанию дистриктах. Победитель находится на особенном положении; показать на экране, будто бы кто-то из них поддержал бунтовщицу, бросившую вызов самому Капитолию, – не самый удачный политический ход. Судя по датам, можно предположить, что большинство противников уже в летах. Это одновременно печалит и успокаивает. Пит без конца строчит в блокноте. Хеймитч рассказывает все, что ему известно про победителей прошлых Голодных игр, и картина мало-помалу начинает вырисовываться. Каждое утро мы занимаемся физкультурой, укрепляем силы. Бегаем, поднимаем тяжести, делаем растяжки. Потом отрабатываем боевые навыки, мечем ножи, боремся врукопашную. Я даже учу обоих лазать по деревьям. Это против правил, однако никто нас не останавливает. Даже в обычные годы трибуты из Дистриктов номер один, два и четыре появляются подготовленными, прекрасно орудуя копьями и щитами, а здесь и сравнения нет. После стольких лет наплевательского к себе отношения тело Хеймитча протестует против любых улучшений. Да, он еще силен, только выдыхается после самой короткой пробежки. Думаете, человек, не один год засыпающий с ножом в руке, должен уметь им пользоваться? Как бы не так: дрожащие руки не могут бросить его даже в стену дома. Зато мы с Питом расцветаем. Я наконец-то знаю, на что потратить свободное время. Мы все находим себе занятие, которое не позволяет заранее опустить руки. Мама сажает нас на спецдиету, чтобы немного прибавили в весе. Прим обрабатывает утомленные мускулы. Мадж потихоньку от отца доставляет столичные газеты: журналисты гадают, кто будет победителем этого года, и мы в числе фаворитов. Даже Гейл приходит по воскресеньям и учит нас делать ловушки, хотя не испытывает теплых чувств ни к одному из моих товарищей по команде. Странно видеть их с Питом вместе, но, кажется, они решили оставить раздоры в прошлом. Как-то вечером, когда я провожаю Гейла обратно в город, он признается: – Почему мне так трудно ненавидеть этого парня? – Рассказывай! – усмехаюсь я. – Будь это просто, никто бы сейчас и горя не знал. Он бы умер, а я – наслаждалась победой. – А мы, Китнисс, где были бы мы с тобой! – произносит Гейл. Не знаю, что и ответить. Мой мнимый кузен, который и не назвался бы кузеном, если бы не Пит... Действительно, где бы мы были? Ответила бы я на его поцелуй, будь я свободна, как птица? Открыла бы Гейлу сердце, поддавшись обманному благополучию денег, сытости, безопасности? А что потом? Постоянный ужас перед грядущей Жатвой, страх за наших детей. Что ни выбери... – Охотились бы, наверное. Как всегда, – отвечаю я. Это самый честный ответ, на какой я способна. Знаю, Гейл ожидал другого. Но ведь он же прекрасно понял, что, отказавшись от бегства, я предпочла его сопернику. И вообще, не люблю рассуждать о разных «если бы да кабы». Даже прикончив Пита, я не спешила бы выйти замуж. Пресловутая помолвка была только способом спасти жизни людей, да и та уже позабыта. И все-таки я побаиваюсь, как бы Гейл от досады не решился на непоправимый шаг. Вроде восстания в шахтах. А по словам Хеймитча, Дистрикт номер двенадцать к этому не готов. Особенно после объявления о Квартальной бойне, если учесть, что на следующее утро к нам прибыл целый поезд миротворцев. Я уже не надеюсь вернуться живой, поэтому чем скорее Гейл отпустит меня от себя, тем лучше. Нет, перед отъездом на Игры я скажу ему несколько слов на прощание. Объясню, как он был мне дорог все эти годы. Сколько хорошего внес в мою жизнь. И сколько значила для меня наша любовь, хоть и в том урезанном смысле, как я ее понимаю... Однако меня лишают и этой возможности. В день Жатвы всем жарко и душно. Жители дистрикта молча обливаются потом на улице, под дулами автоматов, и ждут результатов лотереи. Мы трое стоим отдельно, на огороженной веревками площадке. На этот раз Жатва длится примерно минуту. Появляется Эффи в блестящем парике с золотым отливом, но кажется, даже ей не до привычных шуточек. Дрожащие пальцы никак не раскроют шар, в котором, это уже известно всем, спрятана единственная бумажка с моим именем. Следом наступает черед Хеймитча. Тот едва успевает печально взглянуть на меня, как Пит вызывается добровольцем. Нас торопливо ведут к Дому правосудия. – Порядок слегка изменили, – усмехается Тред, новый глава миротворцев. Торопливо шагаем к черному ходу, садимся в машину и едем на вокзал. На платформах – ни камер, ни толпы провожающих. Когда под охраной привозят Эффи и Хеймитча, нас тут же заталкивают в вагон. Дверь захлопывается, колеса начинают свой перестук, Дистрикт номер двенадцать уплывает куда-то вдаль. Я смотрю в окно и кусаю губы, с которых так и не сорвались прощальные слова. 14 За лесом давно не видно родных мест, но я продолжаю стоять у окна. В этот раз можно даже и не надеяться на возвращение. В прошлом году я обещала Прим сделать все, чтобы победить» А теперь поклялась себе, что спасу Пита. Эта поездка – в один конец. Я-то старалась, придумывала прощальные слова. Хотела захлопнуть двери, оставить близких людей, хотя и в печали, зато в безопасности. Но Капитолий украл даже это. – Напишем письма, Китнисс, – произносит Пит у меня за спиной, – Пожалуй, так даже лучше. Оставим после себя что-то осязаемое. Хеймитч доставит конверты, если... придется. Киваю и ухожу к себе в купе. Сажусь на кровать. Нет, письма – не для меня. Это как с речью в память Руты и Цепа в Дистрикте номер одиннадцать. В голове все казалось ясным и четким, и даже когда я обращалась к толпе, а вот взять ручку и перенести слова на бумагу – сплошное мучение. К тому же они должны были сопровождаться объятиями, поцелуями… Я бы погладила волосы Прим, коснулась бы лица Гейла, сжала бы руку Мадж. А что это за довесок – деревянный ящик с моим холодным, окоченевшим телом? Душа разрывается, но слез нет. Хочется свернуться калачиком и проспать до завтрашнего утра, до самого Капитолия. Но у меня есть задача. Нет, больше, чем просто задача. Моя предсмертная воля. Спасти жизнь Пита. И я должна быть на высоте, насколько это возможно перед лицом разъяренного Капитолия. Ничего не получится, если все время горевать о близких, оставшихся дома. «Отпусти их, – велю я себе. – Попрощайся, забудь». Собрав последние силы, поочередно представляю себе каждого из них и мысленно отпускаю на волю, словно птиц из надежных клеток в моей груди, накрепко запирая дверцы, чтобы никто не вернулся. Когда Эффи приходит за мной, на душе – пустота и легкость. Оказывается, это не самое неприятное чувство. За ужином у всех подавленное настроение. Мы подолгу молчим; слышно только, как на столах меняют тарелки. Холодный овощной суп-пюре. Рыбные пироги со сливочной пастой из лайма. Снова эти мелкие птички под оранжевым соусом, с диким рисом и водорослями. Шоколадный заварной крем, усыпанный вишнями. – Мне нравятся твои новые волосы, Эффи, – подает голос Пит (время от времени эти двое пытаются завязать разговор, который никто не поддерживает). – Спасибо. Я подбирала парик под цвет броши Китнисс. Думаю, тебе нужно дать золотой браслет на лодыжку, а Хеймитчу – на руку, тогда все увидят: мы одна команда. Похоже, Эффи и не догадывается; что моя сойка-пересмешница стала символом Сопротивления. По крайней мере, в Дистрикте номер восемь. В Капитолии это по-прежнему занятная безделушка, напоминание об особенно увлекательном сезоне Голодных игр. Настоящие мятежники не изображают секретный знак на прочных золотых украшениях. Скорее уж, на хрупком печенье, которое всегда можно съесть, если понадобится. – Отличная мысль, – соглашается Пит. – Что скажешь, Хеймитч? – А, все равно, – отвечает он. Наш ментор больше не пьет, но, кажется, очень хочет. Заметив его страдания, Эффи велит унести свое вино. Бесполезно: на Хеймитча жалко смотреть. Будь он трибутом, свободным от всяких долгов, – давно залил бы глаза. А теперь ему предстоит вытащить Пита с арены, из толпы своих же старых приятелей, и неизвестно, что из этого выйдет. – Может, и Хеймитчу купим парик? – шучу я, пытаясь разрядить обстановку, и получаю в ответ рассерженный взгляд. Шоколадный крем с вишнями мы едим в гробовой тишине. – Запись Жатвы будем смотреть? – осведомляется Эффи, прикладывая белую льняную, салфетку к краешкам губ. Пит идет за своим блокнотом, и мы собираемся в купе с телевизором – посмотреть на своих соперников. Едва успеваем занять места, как звучит мелодия гимна, и передача начинается. За всю историю Игр было семьдесят пять победителей. Пятьдесят девять из них еще живы. Многие лица я знаю по прошлым сезонам или по пленкам, просмотренным по приказанию Пита. Некоторых невозможно вспомнить – настолько переменил их возраст, наркотики или пьянство. Как и ожидалось, Дистрикты номер один, два и четыре предоставили самое большое количество профи. Впрочем, и остальные смогли насчитать хотя бы двоих трибутов разного пола. Жатвы мелькают очень быстро. Пит аккуратно рисует звездочку напротив каждого имени, прозвучавшего в лотерее. Хеймитч с бесстрастным лицом наблюдает, как его давние друзья один за другим поднимаются на сцену. Эффи вполголоса охает: «Ой, только не Цецелия!» или «Ну да, что за бой без Рубаки?» – и то и дело вздыхает. Пытаюсь удержать в голове список соперников, но, как и в прошлом году, все кончается легкой мигренью. В память врезаются несколько человек. Классические красавчики, брат и сестра из Первого дистрикта: побеждали два года подряд, когда я была еще маленькой. Доброволец Брут из Второго (ему слегка за сорок): ждет не дождется возращения на арену. Миловидный Финник с бронзовой шевелюрой из Дистрикта номер четыре: короновался десять лет назад, когда ему стукнуло четырнадцать. Вместе с ним вызывают какую-то юную истеричку с развевающимися каштановыми волосами, но ее место спешит занять восьмидесятилетняя старуха, которая не может подняться на сцену без палочки. Следующая – Джоанна Мэйсон, единственный живой трибут женского пола в Дистрикте номер семь; победила за счет того, что прикинулась слабенькой и беспомощной. Женщина из Восьмого, та самая Цецелия – за ней бегут трое детишек, ловят за руки, льнут к ногам. Ну, и Рубака из Дистрикта номер одиннадцать. Знаю, мой ментор к нему особенно привязан. И вот звучит мое имя. Наступает очередь Хеймитча. Пит вызывается добровольцем. Кто-то из дикторов смахивает непрошеную слезу: еще бы, теперь нам, безумно влюбленной парочке из Двенадцатого, уже никогда не быть вместе. Впрочем, слеза высыхает, и тут же следует бодрая фраза: – Держу пари, это будет лучший сезон среди всех! Хеймитч уходит молча. Эффи бросает парочку замечаний об избранных игроках и, не получив ответа, желает нам обоим спокойной ночи. Я долго сижу и смотрю, как Пит вырывает из блокнота страницы с уже ненужными именами.