Наконец он взглянул ей в глаза. Она не улыбалась, и это прибавило ему мужества. Осмотрелся внутри просторной кабины. – Облицовка. Кресла. Деревянная мебель, – указывал вытянутой рукой. – Стаканы… стеклянные. Вон монитор, ЖК, технология устаревшая даже для меня. Лампы накаливания. О, телефон. Хотя в Фарстоне я не видел. Да и Фарстон тоже… Это что, некий этнографический музей? Или те фильтры в моем мозгу все еще действуют? Отчего я везде здесь вижу двадцать первый век? Чтобы подчеркнуть, он похлопал по подлокотнику кресла, словно только прикосновение и могло доказать реальность окружения. Анжелика пожала плечами. – Мы ведь на Земле, чего же ты ожидал? – Прогресса. Прогресса в каждой детали. Может это обман моей памяти, но тот английский – это классический английский времен моей молодости! – И что же? – Шесть веков – это ведь настоящая бездна! – Это и есть бездна. Но нас обязывают определенные договоренности. Мы живем в Цивилизации, – тут она вздохнула. – Расскажу тебе. Что хочешь знать? – Зачем ты забрала меня со свадьбы? Так внезапно. Словно мне что-то угрожало. Эти покушения… Де ля Рош говорил, что оно было и на меня. Поэтому? Чтобы меня спрятать? Кто хочет меня убить? Кто? Зачем? – Да, ля Рош… – заинтересовалась Анжелика. – Что еще говорилу? – Предлагал мне юридическую помощь. – А это уже интересно, – Анжелика поджала губы, глянула на потолок. – Фоэбэ Максимиллиан не упустит возможности. Так или иначе, но именно ону стоялу за одним из тех убийств, руку дам на отсечение. Убийств. Замойский поморщился, склонился вперед, принялся громко щелкать суставами пальцев. – Что это вообще значит, – забормотал он, – эти выражения, слова вежливости или что, фоэбэ, стахс, оска, слышу их уже несколько часов, искусственные включения в нормальный в остальном язык… – Как оно там было, погоди, сложилось века назад… О! Post-Human Being, Standard Homo Sapiens и Out-of – Space Computer[2]. – И он, значит, постчеловеческое существо, а ты – тот самый стандартный Хомо сапиенс. Она благодушно похлопала по его сцепленным до боли в суставах руках. – Не переживай так, в конце концов, ты даже, быть может, получишь гражданство. Лишь через минуту он понял. Поднял яростный взгляд на Анну. Та улыбалась утешающе. Если бы он стиснул кулаки еще сильнее – на них бы кожа лопнула. Именно так-то Адам Замойский узнал, что он предмет, собственность Макферсонов. Им владеют. Однако устаешь даже от ярости: когда они покинули аэродром Пурмагезе, он впал в мрачное молчание. Старый негр косился на него в зеркальце заднего вида, все так же осклабившись. Вокруг джипа вода лупила кнутами в твердую землю. Они въехали на подворье монастыря, Замойский выглянул в окно и увидел большой каменный колодец. Взглянул вверх: дождь падал из туч прямо на него, словно из пасти гигантской фузеи, убыстренный спиралями подвижных теней. Анжелика побежала к дверям в глухой стене. Он вылез и направился следом. Входя в сухое помещение, слышал, как отъезжает джип: машина взревывала, пробуксовывая. Стены даже внутри были холодными, темными от многовекового мрака, что проступал масляной росой на голых камнях. Анжелика навязала темп почти маршевый, Замойский не собирался ни о чем спрашивать, пришлось бы тогда обращаться к ней из-за спины; он рта не откроет. Монастырь, пусть бы при взгляде с аэродрома он и маячил на горизонте монументальной глыбой, на самом деле был спроектирован с большим уважением к пространству: коридоры, которыми они шли, были ровно такой ширины, чтобы двоим легко в них разминуться – и ни на палец шире. Никаких огромных залов, просторных холлов, монструозных лестниц Замойский не увидел. Никаких украшений, роскошного декора: камень, камень, камень, изредка дерево. Освещение на границе полумрака: сочащиеся желчью лампочки, скрытые в изгибах потолка. Кабели, тонкие, в поблекшей изоляции, ползли в щелях между камнями, закрепленные железными крюками. Единожды они встретили мужчину с монголоидными чертами, в грязном свитере, в штанах из-под комбинезона и сандалиях. Анжелика обменялась с ним несколькими фразами на латыни. Тот кивнул Адаму. Потом ушел своей дорогой, не оглянувшись. Они шли и шли, глубокими кишками здания, и Замойский, отрезанный глухими плоскостями гранита от влажной ночи, окончательно запутался. На сколько этажей они уже поднялись? Сколько раз повернули, сколько сотен метров прошли? Внезапно Анжелика остановилась, отворила дверь слева и с изысканным полупоклоном указала в открывшуюся полутьму: – Твоя келья. Он сделал вид, что заглядывает. – Выспись, – посоветовала Макферсон. – Завтра еще поговорим. Он воткнул руки в карманы. – Узник? – В смысле? – Ну, узник или нет!.. Усталым движением она откинула со лба черные волосы. Жест очаровал Замойского, но он придавил в себе это чувство. Анжелика со вздохом качнула полуотворенную дверь. Та заскрипела так, что эхо пошло по всему монастырю. – Узник? – зевнула. – А ты что же, заключен куда-то? В какое такое узилище? В монастырь? Нет. В Пурмагезе? А куда тебе отсюда идти? В Сол-Порт? Наверняка, ведь ты не настолько богат, чтобы его покинуть. В галактику, во вселенную? Не в большей мере, чем остальные. В свое тело, в свое сознание? Освободись, если сумеешь, если захочешь именно этого. Но – обязательно ли сегодня ночью? Иди спать. Уже раздеваясь, чтобы искупаться, она вспомнила его взгляд. Униженный, он чувствует себя униженным. Жаль. Я ведь сейчас наверняка воплощаю для него жестокость судьбы. Анжелика погрузилась в горячую воду. Но выбора у нее, собственно, не было. Могла ли отказать отцу? Теоретически – да. Но практически… Она не могла себе вообразить другого поведения в тот момент. Он едва-едва вышел из сборника, вытирали его толстыми полотенцами. Катакомбы Фарстона уходили на три этажа под землю; подвальные склады пустышек хорошо охранялись. Анжелику туда провел прим однуё из неосвобожденных фоэбэ «Гнозиса», Аркан Меттил. Он тогда стоял позади нее, в дверях ярко освещенного зала – перед ней же тряслось в руках медицинской многоманифестационной программы новое тело Джудаса Макферсона. – И каков интервал твоих архиваций? – спросила она сухо, сложив руки на груди. – Четверррть чассса. У меня одно-но-направленная пррррив-в-в-в… соединение, – выдавил из себя Джудас. – Од, но, но, вре, временно было напад-д-дение на… на По-о-о-оля архихи-хи-виз… – Кто? – Не з-з-з-знаю… Слепым алг-г-горитм-м-мом. Бэ-бэ-бэ-бэ-бэ-бэ-бэкапился на темных Полях. Внеплат-т-т-товский тр-р-рансссс. – Она должна была иметь какой-то триггер, та программа, должна была настраиваться на знак. Ты ведь не веришь в случайную синхронизацию. – Конечно нет. Н-н-н-но… – Пожрал свой хвост. Да. Та женщина? – Одержимая, дан, ян, кан… – Скан? – Арка-а-ан тебе скажет. Я ны-ны-нынчччче невнятен. Ты же сссссслышишшь… Он вырвался из рук манифестаций медика, начал подпрыгивать, размахивая руками. Ненадолго замолчал, лишь двигал челюстью, вертел языком, глубоко дышал. Дважды свалился, конечности ударили в пол с мокрым шмяканьем. Напоминал лягушку с приложенными к мышцам электродами. Анжелика мимоходом загордилась, что такое сравнение вообще пришло ей в голову. Сидя потом на полу, он говорил дочери уже куда отчетливей. Она подошла, присела с ним рядом, на корточки. Рассматривала его вблизи. Видела, как он страдает, стараясь овладеть телом, в чей мозг он едва-едва был впечатан. Неловко повернулся, помогая себе локтем, – рыба, выброшенная на берег, бьющая плавниками о землю. Анжелика принялась массировать мышцы его спины. Кожа была горячей, влажной, липкой. Говорил он все тише; обязывал протокол, а манифестация медика и Меттилу слышать его не могли. – Полулучилучили мы из нашего Колодца весть о войне, – он сражался с гортанью и языком, постепенно добиваясь от них послушания. – Датируется плюс-семьде-де-десят. Как причина – назвававан этот Замойский. Несколько сотен бит, ничего конкретного. Император утверждает, что первое покушение на него, то есть, на Замойского, было на полном серьезе. Удалось исключительно на Плато. Потому френ остался сохранен в теле – но пр-р-ри-войка в его мозгу – обну-нулилась. Теперь все дело в том, чтобы — Отворились двери второй камеры, и в зал ввалился трясущийся Мойтль, тоже обнаженный и мокрый. Доктор Сойден купно с медиком пытался его удержать, но Мойтля мотало во все стороны, словно в приступе пляски святого Витта. – Каааак…? – стонал он. – Кааак это слулулучилось? – Отсутствие ко-контакта, – ответил Джудас. Мойтль схватился за голову. – Иииисусе! Еще наверняка и синнннтез фре-ренов!.. – Ага. Если найдешься. – Су-су-су-су-су-ккка. – Я и сам не сказал бы лучше.