Максимилиан отыскалу взглядом Джудаса Макферсона, раздраженнуё, что из-за протокола, обязывающего на приеме, приходилось ограничиваться лишь одной точкой зрения. Да-а-а, Традиция несомненно весьма выгодна для стахсов. Как там они, наши разлюбезные стахсы, умничают? «Если уж мы не можем – не хотим – подняться на их уровень, пусть они снизойдут на наш». «Тирания становится явной в любой детали, – думалу де ля Рош. – Мы живем под ярмом у неандертальцев». Ону вошлу в шатер, скрылусь в прохладной тени цветной ткани. Отставилу бокал с недопитым вином и положилу себе в тарелку ледяное пирожное. Из умело укрытых динамиков сочилась музыка, смычковый квартет, некая импровизация, поскольку ону так и не смоглу ассоциировать ее хоть с чем-то, уже плавающим в морях данных. Из-под стола на де ля Рош враждебно глянул пес, большой сенбернар. Заворчал из глубины глотки, поднимая башку. Звери не любят наноматических репрезентантов, их беспокоит полное отсутствие запаха у большинства используемых манифестаций, ведь инф, увы, слишком грубозернист… Максимилиан отодвинулу своего прима от стола. Ледяное пирожное оказалось тошнотворно сладким. Де ля Рош не желалу портить себе настроение и решилу полюбить текучую сладость. Решилу – полюбилу. Облизывая губы, положилу себе вторую порцию. При выходе из шатра наткнулусь на посла рахабов. Посол наделу манифестацию старого Марлона Брандо. Как раз перешучивалусь с тройкой стахсовых детишек, в рамках протокола педантично симулируя одышку и пот на лбу. – А вот и нет, вот и нет! – кричалу, размахивая пустой кружкой. – Это не мы едим газовых гигантов, это уша! – Уша инвертирует водородные облака, – упиралась девочка лет пяти на вид, в розовом платье, белых гольфах и с голубыми бантами, вплетенными в светлые волосы. Примовой манифестации посла она была по пояс. – Неправда! – вскинулся мальчик с мордашкой, измазанным шоколадом. – Они из метановых морей! – Ну, уж мне-то лучше знать, – вздохнулу посол. – Но тогда кто – кремовцы? – вмешался другой мальчуган, который до того размазывал по пиджаку пятна желтого соуса. – Антари, – ответил ему шоколадный. – А кто это? – Да кремовцы же! Посол, закатив глаза, пробралусь к поставленной на подпорках большой бадье и наполнилу кружку. Максимилиан понимающе усмехнулусь: – Дети. – Дети, – просопелу рахаб. – Не поспоришь, есть в этом определенное очарование, прахбэ. Посол вздохнулу, словно кит. – Эх, политическое ты животное, даже здесь мне спуску не даешь. Взмахнулу большой рукой и, обойдя карапузов, что докучали флегматичному сенбернару, вышлу из шатра. Максимилиан спокойно доелу пирожное, отложилу тарелку, отерлу губы. Ону уже не слеталу с катушек так легко, как в начале свадьбы. Карта егу эмоциональных Полей снова напоминала Мандельброта, с хорошо фиксируемым стержнем и периферийными отражениями; новый чувственный протокол был более эластичным. Прищурившись, стоялу на границе солнца и тени, под складкой завернутого полотна шатра. Облупленные стены замка высоко вставали над залитым солнцем газоном, каменные плоскости шершавой тени. Над глыбой замка плыл красный воздушный шар с выписанными по поверхности поздравлениями для молодоженов. Ветер с моря покачивал его, дергал вверх-вниз. На небе, таком чистом, таком голубом, не было ни облачка, даже птиц Максимилиан не виделу, жара придавила их к земле. Тени замка и шатров вырезали на газоне ломаные формы, внутри них теснились гости. Под наибольшим, снежно-белым шатром готовился на овальном подиуме оркестр; ону виделу музыкантов, настраивающих инструменты, детей, что прятались за досками эстрады. В углу, где лежала самая густая тень, некий мужчина, наверное, уже слегка поддатый, сняв пиджак, жонглировал четырьмя бокалами. Жена делала ему незаметные знаки. Но тот жонглировал все размашистей. Дети стояли с раскрытыми ртами. Несколько человек спорили, упустит ли типчик стекло. Взревела настраиваемая гитара, и бокалы упали на землю. Все, вместе с неудачливым жонглером, рассмеялись. Максимилиан пригубилу из Плато чуть глубже. Мужчину звали Адамом Замойским, но в платовой этикетке это поименование бралось в кавычки. Стахсом он не был. Также не был независимой манифестацией фоэбэ старого обряда, а являлся собственностью Макферсона. Материальные останки Замойского обнаружили на «Вольщане», на руины которого, идущие диким курсом резко от эклиптики, наткнулся трезубец «Гнозиса». Там нашли еще несколько трупов, но ни у одного из них не удалось отстроить мозг. Этот же залатанец – согласно данным с публичных Полей Плато – обладал оригинальными воспоминаниями и оригинальным френом. Теперь он находился под надзором СИ с Плато – эта семинклюзия фильтровала ему реальность, симулируя его современность и стимулируя реконструкцию памяти, ибо в той хранилась тайна судьбы «Вольщана». «Гнозис» не информировала, почему Замойского просто не поместили в терапевтическую AR. В публичных средствах Плато находилось довольно много данных о миссии корабля. Построенный на окололунной верфи ALMA в 2091 году, он отправился в путь 2 декабря 2092-го. Цель: пространственно-временная аномалия в половине светового года от Эпсилона Эридана. Ах, это была первая экспедиция к Сломанному Порту! За этой информацией де ля Рошу не пришлусь обращаться к внешним Полям, это был краеугольный камень Прогресса Хомо Сапиенс. Порт Деформантов по неизвестной причине распоролся, минуя Эпсилон Эридана. Ни одну Деформанту не выжилу. После катастрофы там остался несимметричный изгиб пространства-времени, случайным образом рассеивавший пучки длинных крафт-волн. Объекты, которые подхватывал гребень такой волны, соскальзывали за границу действия земных телескопов со сверхсветовой скоростью. В результате несколько земных государств отправили экспедиции для изучения феномена. Первые три просто исчезли, Сломанный Порт поглотил их бесследно. Конечно, ученые проявили изрядную неосторожность, когда вот так просто полезли прямиком в жерло вулкана, но в то время Хомо Сапиенс еще совсем ничего не понимали в крафтинге. Знания, технология пришли позже; на примере Сломанного Порта люди обучились базовым законам, благодаря ему построили свои первые Клыки, благодаря ему переступили Второй Порог Прогресса. Принимая во внимание века дрейфа, «Вольщана» обнаружили в далеко не худшем состоянии. Но, похоже, он прошел сквозь мусорку в одной из систем, поскольку его продырявило большими и малыми метеорами. Всех шестерых членов экипажа нашли в анабиозерах. Двое погибли еще до их закрытия, остальные умерли в результате постепенного отказа оборудования. Теперь де ля Рош оценилу значение Адама Замойского, который на самом деле мог зваться иначе, но никто не знал как именно, поскольку его ДНК не соответствовала ни одной из шести ДНК людей, входивших в экипаж злополучного корабля. То же самое, впрочем, касалось и двух других трупов. Неужели кто-то в глубоком космосе подменил троих людей? Изменил ДНК и РНК каждой из их клеток, всех митохондрий? Это несомненно указывало на интервенцию технологии из высших районов Кривой. Неужели Пятый Прогресс? Это было бы нечто! Консультировалась ли «Гнозис» относительно всего дела с антари, рахабами и уша? Нужно бы подготовить официальный запрос. Де ля Рош решилу, что это не должно возбудить никаких подозрений: простое любопытство. Потому выслалу Трактом лауфер в Поля корпорации. Несколькими К-планками позже лауфер принес ответ, сводившийся к единомысленному опровержению от всех трех Цивилизаций. Тогда, возможно, некие Деформанты? Хм… Трудно сказать. И все же, воскрешенец реагировал на фамилию Адама Замойского, Адамом Замойским себя помнил – «Гнозис» временно приняла эту тождественность. Максимилиан подошлу к Замойскому, который собирал осколки стекла с земли. (Только один бокал разбился.) – День добрый. – Ах, да-да. Вы выиграли или проиграли? – Я не спорилу. – Я когда-то жонглировал пятью. – Действительно? Замойский выпрямился, завернул стекло в салфетку, осмотрелся и бросил ее в ближайшую корзину. Примовая Максимилиану глядела на него спокойно, заложив руки за спину. Анализ английского, которым пользовался Замойский, указывал, что это не его родной язык. Интересно, насколько плотен этот ретро-фильтр? – Это будто Великая Ложа, – сказалу примовым де ля Рош. – Три вместе – и все падает, разбивается в мелкие дребезги. Замойский проигнорировал слова Максимилиану, смотрел равнодушно, головой не шевельнул, не моргнул и глазом. Поведенческий анализатор не сомневался: Замойский не услышал ничего из слов Максимилиану, СИ отцензурировала. Бедный полутруп, живет в 21 веке. – Говорят, вы – космонавт. – А, да-да, – теперь он отреагировал. – Космонавт. Был, – Адам добродушно скривился. – Мишка закопанский. Хотите сфотографироваться? – Нет, спасибо. А случались с вами какие-нибудь интересные приключения? – Простите? – рассеянно пробормотал Замойский. Похоже, он уже сфокусировал свое внимание на чем-то другом – взгляд устремлен над плечом прима де ля Рош, на высоту замковых башен. – В космосе, – продолжилу фоэбэ монотонным низким голосом, поворачиваясь к мужчине всем телом и наклоняя голову. – Случалось с вами там что-нибудь интересное? Знаете, люди всякое рассказывают… – Ах, да-да. Что-нибудь интересное. Наверняка. Он нервно потирал ладони. Это оригинальный фенотип, или его так масштабировали под нынешние условия? Да впрочем, а был ли он действительно Адамом Замойским? Все сводилось к арбитражным решениям. И оттого ему выбрали тело высотой метр и девяносто пять сантиметров, и благодаря этому был он теперь среднего роста. От примовой Максимилиану вспотевшее лицо Замойского – на расстоянии вытянутой руки. Его светло-голубые глаза блестели совсем рядом. На Полях фоэбэ вопросы множились, словно горячая бактериальная культура. Были ли выбор возраста и лепка фенотипа воскрешенца случайными, или же они исходили из сканирования его мозга до реконструкции? Обладает ли «Гнозис» дополнительной, необнародованной информацией об экспедиции «Вольщана»? С какой целью Джудас пустил этого несчастного к свадебным гостям? Лицо у Замойского изборождено глубокими морщинами, брови косматы, усы густы, рот – словно трещина в камне. Широкоплечий, он склонял голову вперед. На периферийных Полях Максимилиану взрывались быстрые аттракторы визуальных ассоциаций: боксер – бык – бульдозер – таран. – Ну что же? Приключение в космосе? Ха, может вы на следы внеземной жизни наткнулись! Знаете, какие сплетни непрерывно ходят? – допытывалусь де ля Рош, терпеливо зондирующуё четкость фильтра бдящей семинклюзии. Но он, Замойский – не услышал? проигнорировал? был слишком пьян? задумался столь надолго? Ибо снова не ответил. Из глубины шатра вернулась его жена, худощавая брюнетка в воздушном хлопке. Жена? Плато насвечивает другой образ: наноматическая кукла охранной СИ. Скромная плато-визитка информирует о статусе манифестации: лизинг «Гнозис Inc.» – бессрочная императорская лицензия – терапевтическая функция. – Сколько он помнит? – обратилусь к ней де ля Рош, увереннуё, что семинклюзия это вырежет, и Замойский не услышит слов, не заметит даже движения губ. – Из кратковременной памяти уцелело немногое, – ответила СИ, оглаживая белое платье. Она миновала манифестацию фоэбэ, одарив ее косым взглядом, и взяла Замойского под руку. Адам не пошевелился, чтобы вырваться, не пошевелился, чтобы притянуть ее ближе, не изменил и выражения лица. Казалось, он уже крепко набрался – хотя минуту назад жонглировал четырьмя бокалами. Неужели семинклюзия могла накладывать на него столь жесткую блокаду? – Вы перенесли его на Плато или у него лишь сетка на коре? – Только наноматическая привойка, – ответила СИ, потихоньку выводя «мужа» на солнце. – Расширенный коннектор Четвертой Традиции. Стахс Джудас надеется потом его убрать.