– Кто пишет эти тексты? – спросила я. На обложке стояло только название – «Русское чтение I». – Ума не приложу, – сказала Светлана и вернулась к своему учебнику по психологии. Я вынула 1020-страничный роман «Холодный дом» из серии «Нортон Критикал», он одновременно поглощал меня и отталкивал, словно ужасно длинный чужой сон. Я в сотый раз перечитала одно и то же предложение: В заключение Воулс присовокупляет добавочный пункт к этой декларации своих принципов, сказав, что поскольку мистер Карстон собирается вернуться в полк, не будет ли мистер Карстон так любезен подписать приказ своему банкиру выдать ему, Воулсу, двадцать фунтов[12]. Вновь и вновь Воулс присовокупляет добавочный пункт о деньгах. Вновь и вновь – мистер Карстон, банкир, не будет ли любезен двадцать фунтов… может быть. Светлана выделяла какой-то фрагмент про деиндивидуацию, левой рукой перебирая свои янтарные бусы. – Красивые бусы, – сказала я. – Что? – откликнулась она. Я решила, что заставлю ее поднять взгляд. – Твои бусы, – сказала я. – Они очень красивые. – А-а, это? Подарок от моего аналитика. Раз упомянут аналитик, значит, я победила и она сейчас будет говорить, а не читать. Ее психоаналитик на День благодарения ездил на конференцию в Москву. Это была его первая поездка в Восточную Европу, и всё вокруг напоминало ему о Светлане. Ему постоянно встречались разные Светланы – большей частью тоже аналитики, кроме одной, турагента. В янтарной лавке он засомневался – не нарушит ли он профессиональную этику, купив Светлане подарок. Он посоветовался с одной из русских Светлан, которая помогала ему выбрать подарок для супруги. Та призвала его следовать благородному порыву. – В принципе, это пустяк, – сказала Светлана. – По его собственным словам, бусы стоят пятнадцатую часть из того, что я заплатила ему с сентября. К тому же, мои выплаты покрывает страховка. В некотором смысле эти бусы – подарок от «Голубого Креста Массачусетса». Мне не хотелось возвращаться к «Холодному дому», и я спросила ее о медстраховке. Задавая вопрос, я размышляла: ведь «Холодный дом» – это, в сущности, книжка о скучной канцелярщине, но тогда почему же я вместо чтения интересуюсь скучной канцелярщиной Светланы? Светлана широко распахнула глаза. Она сказала, что в страховую форму можно было вписать психологический диагноз, а она однажды видела свой – четырехзначное число, соответствующее номеру статьи в DSM-IV[13]. – Только представь, – говорила она, – четыре цифры. И в них – то, чем ты страдаешь. – Она спрашивала у аналитика, что скрывается за этими цифрами, но тот не ответил. Он сказал, что значение имеют не слова в DSM, а слова, которые звучат в этой комнате, произносятся между ними. Но Светлана уже мнемонически запомнила эти цифры, они впечатались в ее мозг, и позднее она отправилась в научную библиотеку и отыскала DSM-IV. – Я увидела их на полке в хранилище. Два огромных тома в твердой обложке. – И? – И… Я не стала смотреть. Ушла из библиотеки. Потеряла всякий интерес. * * * Я стала забывать прочитанное. Всё началось на занятиях по разговорному русскому. На урок я опоздала, они уже читали вслух. Иван подвинул ко мне свой учебник и показал нужное место. Когда дошли до строчки, где Нина смотрит в окно и вспоминает Леонида, Иван наклонился ко мне: – Похоже, она всё время думает о мужчинах. – Извини, что? – Сначала она думает об Иване. Потом – о Леониде. Всегда – о мужчинах. – Да, точно, – сказала я. – Странно. Нам с Иваном дали разыгрывать сцену в Новосибирске – ту, которую я читала и о которой размышляла, – но вдруг у меня полностью вылетело из головы, что я должна говорить. И посмотреть было негде, поскольку книжку я забыла дома. Я стояла в страхе, припоминая лишь, что там какие-то плохие новости для Нины. – Иван, становись сюда и жди Соню, – сказала Ирина. – Не так, повернись спиной. Соня, иди к Ивану. Нет, не как на похоронах, – ты спешишь. Вот так. – Иван стоял лицом к окну, и Ирина торопливо пошла к нему, озабоченность на лице сменилась восторгом. – Иван! Мной овладел ужас. Я не могла вспомнить, чтобы Нина встречалась с Иваном. Как я могла забыть такой момент! Ирина повернулась ко мне. – Теперь, Соня, твоя очередь. Я тоже пересекла комнату, пытаясь принять восторженный вид. – Иван! – сказала я. Иван повернулся. На лице – абсолютное отсутствие эмоций. – Добрый день, – ответил он. – Иван? – сказала я. – Это ты? – Да, я Иван. Мы знакомы? – В смысле, знакомы? Я думала, мы друзья. – Соня, – в голосе Ирины звучал упрек. – Ты сделала домашнюю работу? – Сделала, честное слово, – ответила я. – Но я почему-то совсем не помню, что там происходит. Она вздохнула. – Читай сейчас и вспоминай. Только быстрее! Иван протянул мне книжку. Читая, я стала припоминать, что это – не тот Иван, а другой, которого зовут почти так же. Зачем вставлять такую идиотскую деталь? – подумалось мне. – Да, извините, – сказала я. – Я ищу Ивана Бажанова. А вы – другой Иван. – Да, я Иван Боярский, – ответил Иван. – Мы с вами незнакомы. – Я ошиблась, – сказала я. – Извините, мне нужно идти. – Хорошо, – ответил он. – Я отвезу вас на тракторе. – Спасибо, – сказала я. – В Сибири очень добрые люди. * * * Мне ужасно не хотелось идти на «Строительство миров». Увидев значок Красного креста, я вспомнила, как Светлана сдавала кровь, и подумала, что это – неплохой предлог опоздать. Я пошла, ориентируясь по значкам, и оказалась в мезонине языкового корпуса, разделенном на сектора голубыми пластиковыми перегородками. – Пожалуйста, посидите спокойно, я возьму немного крови, – монотонно произнесла медсестра, поднялась и подошла. Наклонившись очень близко, она провела рукой по моим волосам, и я услышала щелчок. – Это новинка, – сказала сестра. – Мы теперь берем кровь из уха. – Она показала размытую лиловую мимеокопию карты мира и спросила, не ездила ли я в последние два года в отмеченные регионы. На мелкой карте вся Турция оказалась размером с виноградину. Нижняя часть Турции была выделена. – Это что, весь юг Турции? – спросила я. Сестра ответила, что это только юго-восточная Анатолия. Я сказала, что бывала в южно-центральной Анатолии. Она ответила, что с медицинской точки зрения это неважно. Затем она спросила, был ли у меня секс с мужчиной, у которого после 1977 года был секс с другим мужчиной, или который получал наркотики или деньги в обмен на секс, или который давал наркотики или деньги в обмен на секс. – Тут я вас перебью, – сказала я. Она направила на меня выжидающий взгляд. – В смысле, у меня вообще ни с кем не было секса. Ее взгляд стал строже, она посмотрела на меня поверх очков. – Был у вас секс с человеком, который вступал в половую связь в обмен на наркотики или деньги? В комнате этажом ниже были зашторенные зеркальные окна. Я легла на стол. На потолке я увидела карточку: «Простой вопрос: в каком направлении вращается Земля – по часовой стрелке или против, если смотреть с Северного полюса?» – Хорошие вены, – сказала сестра. – Спасибо, – ответила я. Пульс в моем предплечье замедлился, кисть – похолодела. Я думала о лиловой карте, о карте Анатолии и о том, как вращается Земля. В итоге я нашла ответ, вспомнив песню, где строчка «beauty and the beast» рифмуется с «rising in the east»[14]. Ко мне приблизился белый силуэт, похожий на воздушный змей. – У некоторых она течет медленнее, – произнес голос. Казалось, время стало мягким и липким. Парня с соседнего стола уже отпустили, хотя он пришел позже меня. Свой мешок крови он уже набрал. Эй, сердце, видишь? Ты видишь? Ты учишься? Чему ты можешь учиться? Я поймала себя на мыслях о Нине, которая всегда думала о мужчинах, а потом решила подумать об Иване, и пульс участился. Может, так я ускорю процесс? – Впервые сдаете? – спросила женщина. – Да, – ответила я. – Я так и подумала. Когда иголка была в вене, я ее не ощущала, а когда вынимали – почувствовала.