Всё сказанное Светланой произвело на меня сильное впечатление: уверенность в своем желании написать историю о порочных людях, четкое представление, как должна себя вести соседка, и концепция чая, который стимулирует социализацию. Мы встали в кассу. Когда я вынула брелок-кошелек, Светлана остановила мою руку и сказала, что заплатит. – У моей семьи куча денег, – объяснила она. Я не поняла, что имеется в виду. Ведь у нас, вроде, у всех куча денег. Я мелочью отсчитала ровно половину общей суммы, кроме чая от ларингита. – Ну, если ты настаиваешь, хоть это и глупо. – Светлана положила мои деньги в карман и расплатилась кредиткой. У Светланы в общей комнате я увидела марокканский ковер, два больших красных кресла-мешка, постер группы R.E.M., постер Климта, постер Анселя Адамса и полки, уставленные дорогими музейными каталогами и книгами по искусству. У окна в горшках росло несколько деревьев, а один из трех столов был почти полностью уставлен растениями помельче – бледные, замкнутые в себе почки, мрачный зеленый мох, загадочные суккуленты в пластиковых стаканчиках. На полу с паяльником в руке сидела одна из самых тощих девушек, каких мне доводилось встречать. Это была Валери, соседка Светланы, она собирала радиоприемник. – Как там Ферн? – спросила Светлана. – Всё то же самое. – Она плечом указала на одну из спален. Там на верхней полке двухъярусной кровати я заметила армейский спальник, из которого торчала копна кудрявых волос. – Ферн! Ты спишь? – крикнула Светлана. – Копна кивнула. – Я тут принесла тебе какой-то чай. Ты же не можешь ходить всё время и молчать, даже если не в настроении, – она наполнила белый электрочайник и высыпала пакет чайного порошка в пластиковую кружку в форме ананаса. – Ферн, это моя подруга Селин. – Привет! – сказала я. Ответа не последовало. – Она утверждает, что не умеет разговаривать, – сказала мне Светлана. – Она ботаник, ее зовут Фернанда, а называют ее, разумеется, Ферн[6]. Ей идет это имя, ведь папоротники – такие загадочные, они как бы эфемерные, могут жить где угодно. Знаешь, есть папоротники древнее динозавров, им сотни миллионов лет. Некоторым из них даже почва не нужна, чтобы расти. В славянском фольклоре семя папоротника может сделать тебя невидимым. Разумеется, папоротникам на самом деле никакое семя не нужно, – она не понизила голос, несмотря на то, что Ферн лежала в соседней комнате, всего в паре футов. Светлана залила в чашку кипяток и размешала столовской ложкой. – Ну и запах! – сказала Валери. – Бедная Ферн. Светлана понесла чашку в спальню и протянула ее к верхней полке. Бугорчатый спальник поменял форму и явил свету круглое лицо с огромными глазами. – Спасибо, – произнесла Ферн без особой благодарности в голосе. – Пей, – безучастно сказала Светлана и вернулась ко мне в общую комнату. – Пойдем, не будем мешать Валери. * * * Спальня Светланы была ярко освещена, там находились лавовая лампа, стереосистема, полка, забитая книгами и компакт-дисками, и постер Эдварда Гори с оравой викторианских детишек, которые принимали кошмарную смерть. На кровати сидел плюшевый армадил. Я спросила у Светланы, как они с соседками разобрались насчет одиночной комнаты и будут ли устраивать ротацию. Она вздохнула. – Вышло неловко. Вал и Ферн хотели, чтобы комната меняла хозяина, но я сказала, что это лишняя головная боль, и убедила их тянуть спички. Ну и что ты думаешь – эту комнату вытянула я, словно так и планировала. Хотя, честно говоря, я порой думаю, так оно и лучше. Валери такая славная, и ей, похоже, наплевать, есть ли у нее своя комната, а Ферн – не такая одиночка, как может показаться. На самом деле ей нужны стабильность и много внимания, поэтому Валери для нее – идеальная соседка. Знаю, это прозвучит ужасно, но мне, в некотором роде, кажется, что я – сложнее, чем они. Просто одни люди сложнее других. Как считаешь? – Наверное, – ответила я. – И уединение им важнее. Затем Светлана принялась за рассказ о семейных корнях соседок, словно они были книжными персонажами. Родители Ферн, несмотря на то что ей дали полную стипендию, хотели, чтобы она работала у них в лавке, а не уезжала в Гарвард. Предполагалось, что отец Ферн звонить ей не будет, но он всё равно иногда звонит и просит денег, которые она зарабатывает мытьем посуды в Матере[7]: а там живут спортсмены, они поглощают пищу в диких количествах и делают при этом всякую гадость вроде смеси кетчупа с яблочным соусом, а бедным работающим студентам потом всё это отмывай. Валери – самый легкий человек на свете, но у нее больная тема – брат, он всего на два года старше, но уже учится в математической магистратуре. В пятнадцать лет он решил пару криптографических задач, и его приняли в ЦРУ. – Представь, как ей сложно, – рассказывала Светлана. – Валери – суперумница, но у нее нет выдающихся способностей в какой-либо конкретной сфере, и она не знает, куда себя приложить. Заняться математикой означает соперничать с братом. Но с другой стороны, математику она считает единственной строгой дисциплиной, единственным предметом, достойным изучения. Как ей выделиться на фоне брата, если она может мерить себя только по его меркам? Сейчас она в группе отличников по физике, куда берут только самых продвинутых первокурсников. Из двадцати пяти студентов в группе она, наверное, в первой тройке: и нет чтобы гордиться этим – ей неуютно даже быть в одной лиге с остальными. Ведь ее брат на первом курсе уже ходил на магистрантские занятия. * * * Книжка, которую Светлана хотела писать вместе со мной, была посвящена сексуальной инициации несостоявшегося русского автоугонщика в Париже. Персонажа звали Игорь, и он обладал внешностью парня, сидящего на камне в рекламе одеколона из «Вога». Светлана вырезала фигуру парня, наклеила ее на лист бумаги и с твердой уверенностью дорисовала остальную картину, нимало не колеблясь по поводу деталей. – Я рисую как в детском саду, так что не смейся, – сказала она. Игорь сидел на голом матрасе под голой свисающей лампочкой. Возле таза, где он отмачивал ноги, стояли пепельница, дисковый телефон и пустые бутылки. Позади в дверном проеме виднелся унитаз с поднятым стульчаком и сливным бачком с цепочкой. Игорь грустил, – писала Светлана. – Уже две недели он жил на сандвичах с горчицей. Горчицу он украл со столика в кафе. – Ого, – сказала я. – И в таком состоянии у него намечается сексуальная инициация? Светлана кивнула. – Такие вещи случаются, когда меньше всего ждешь. – В ту ночь он докурил последнюю сигарету и допил последнюю водку, оставленную бывшей подружкой, – добавила она в текст. – У него подружка? – Да, но она почему-то не стала с ним спать. А потом бросила. Она была у него единственным другом в Париже, а теперь ушла. Поэтому, когда в тот вечер зазвонил телефон, он был уверен, что ошиблись номером. Но всё равно снял трубку. Звонила таинственная девушка, она назначила ему встречу в клубе «Зодиак». Игорь отправился в «Зодиак», сел у стойки и заказал пиво. Единственная девушка в клубе потягивала зеленый коктейль и не обращала на Игоря никакого внимания. Он немного подождал, но никто так и не появился. И он пригласил девушку на танец. Мне нельзя ни с кем танцевать, – сказала она, – потому что я – дочь Гитлера. В полдвенадцатого, столь же внезапно, как она появилась в моей комнате, Светлана сказала, что ей пора ложиться. – Я вроде как стараюсь ложиться вовремя, – сказала она, вставая. В общей комнате радиоприемник Валери транслировал помехи. Но он работал! – Ну вот, почти и всё, – сказала она. – Я вожусь с ним с десяти утра, – она что-то сделала с проводом и поймала в эфире человеческий голос. – Само собой разумеется, – произнес он, – в Евангелиях мне стыдиться нечего. * * * Программа курса «Строительство миров» представляла собой список любимых книг и фильмов Гэри, без всяких заданий и сроков. Мы просто должны были читать книжки, смотреть картины и обсуждать их на занятиях. Обсуждения обычно не клеились, поскольку из списка каждый выбирал свое. – Ну что, мне давать вам домашние задания, как детям? – строго спросил Гэри, когда в очередной раз выяснилось, что в аудитории нет двух студентов, которые прочли бы или посмотрели одно и то же. – Прекрасно. Тогда все читайте «Наоборот»[8]. Поначалу я восприняла задание с энтузиазмом, поскольку Гэри сказал, что герой этого романа решил жить, предпочтя этическим принципам принципы эстетические, а как раз недавно Светлана говорила, что я живу в соответствии с эстетическими принципами, в то время как она, человек, выросший на западной философии, обречена скучно руководствоваться этикой. Раньше мне никогда не приходило в голову противопоставлять этику эстетике. Я полагала, что этика эстетична. Под «этикой» подразумевается золотое правило, которое, по существу, можно считать правилом эстетическим. Потому оно и называется «золотым», как «золотое сечение». – Воровать и жульничать некрасиво, разве не потому мы себя так не ведем? – сказала я. Светлана ответила, что впервые в жизни видит столь сильную эстетическую восприимчивость. Я надеялась, что «Наоборот» окажется книгой о человеке, с которым у нас одинаковый взгляд на вещи и который старается вести жизнь, не запятнанную леностью, трусостью и соглашательством. Но я ошибалась, этот роман касался, скорее, вопросов интерьера. В моменты, свободные от попыток проникнуть в субрациональные глубины обивки, главный герой посвящал себя блюдам из черных ингредиентов, черепашке, инкрустированной драгоценными камнями, и мыслям вроде «Всё вокруг – сифилис». Какое отношение это имеет к эстетике? * * * На литературе мы начали Бальзака. В отличие от Диккенса, с которым его иногда сравнивают, Бальзак был абсолютно безразличен к детям и серьезен по своей природе. Дети не играли для него никакой роли, в его мире они вообще практически отсутствовали. Он относился к ним с пренебрежением, и даже с презрением; конечно, он порой мог быть остроумен, но это вовсе не то остроумие, которое имеют в виду, когда говорят о Диккенсе. Во время лекции я вдруг почувствовала легкую обиду. Мне показалось, что Бальзак и ко мне стал бы относиться с пренебрежением и презрением. Не то чтобы я считала себя ребенком, а просто у меня за душой нет никакой истории или чего-нибудь в этом роде. С другой стороны, меня захватывала мысль, что существует целая вселенная, целый monde (профессор повторял это слово раздражающе часто), полностью отличный от мира, в котором я жила до сих пор. Телефонный номер Нина думала об Иване всю неделю. На лекции по физике: «Почему он не позвонил?» В трамвае: «Почему Сибирь? Почему он ничего мне не сказал?» В лаборатории: «Он скоро позвонит и всё объяснит». Прошло две недели. Иван не звонил. Нина читала и перечитывала его письмо. Нина снова постучала в дверь Ивановой квартиры. Долго никто не откликался. «Кто там?» – наконец сказал отец Ивана. – Это снова я, Нина. Отец Ивана медленно открыл дверь. – Алексей Алексеевич, я должна найти Ивана, – сказала Нина. – Как вы думаете, где он? Он может быть у матери, как вы считаете? Отец Ивана вздохнул. – В письме Иван говорит, что он – у моего брата. – А вы можете позвонить брату и узнать?