- Войди в меня, Киллиан. - Блядь, - шепчет он, напряженно сглатывая. Его взгляд прикован ко мне, когда парень протягивает руку между нашими телами и направляет толстую головку своего члена к моей сердцевине. Я не закрываю глаза, не дышу, когда медленно опускаюсь на него. Первое проникновение вызывает жжение. Я замираю, в то время как Киллан часто дышит, а его пальцы прижимаются к моему подбородку, пока он тоже пытается не шевелиться. Машина подскакивает на кочке, и он проникает в меня чуточку глубже. Мое дыхание снова перехватывает, внутренние стеночки растягиваются и сжимаются. - Святые черти, - ахаю я. - Детка, - он целует меня, осторожно двигая бедрами, прокладывая себе путь еще глубже, всё время целуя меня, словно я его наркотик. И я чувствую, что пьяна от него: ощущения затуманиваются, голова становится тяжелой, а тело пылает от удовольствия. Я могу думать лишь о Киллиане внутри меня. Сейчас он - часть меня. Я чувствую его в растянутых мышцах бедер, глубоко в моем теле, где головка его члена надавливает на какую-то точку, зажигая меня изнутри. Теперь я двигаюсь вместе с ним, встречая каждый его толчок ответным движением, наши губы едва соприкасаются, языки лениво скользят друг по другу. Я вдыхаю его воздух, а он - мой. - Так хорошо, - Килл дрожит, вколачиваясь в меня. - Быть в тебе так офигенно приятно. Еще. Дай мне больше. Я сжимаю его плечи, прикусываю верхнюю губу, облизываю ее. Похоть делает меня дикой. Его ладони скользят к моей попке, сжимают ее, а кончик пальца играет со входом в мой зад. И всё это слишком. Мой лоб соприкасается с его, пока я задыхаюсь, беря его, клеймя, обладая. Я вся его. Мой оргазм словно длинная дорога, двигаясь по которой, я набираю скорость. Меня бросает с такой силой, что я могу лишь цепляться за Киллиана, кричать, неистово и хаотично двигаться напротив него. Я забываю всё, кроме этого ощущения. И затем его руки оборачиваются вокруг меня, притягивая к груди, пока он толкается в меня жестко, быстро и бешено. Я люблю звуки его криков, то, как он стонет, словно умирая, и то, как всё вокруг оживает. В течение долгого времени мы лежим. Я на нем, Киллиан - на сидении. Глубоко во мне он всё еще пульсирует, а мое тело сжимается вокруг него в ответ. Киллиан испускает слабый смешок и притягивает меня еще ближе. Его губы касаются моей щеки, я слишком ошеломлена, чтобы повернуть голову и поцеловать в ответ. - Святое дерьмо, женщина, - произносит он напротив моей влажной кожи. Затем прерывисто выдыхает. - Злоебучий ад. - Знаю, - шепчу я. Это никогда не было так. И я знаю без сомнений, что Киллиан Джеймс - не просто зависимость или летнее увлечение. Он становится для меня всем. И это одновременно волнующе и пугающе. Квартира Киллиана именно такая, как я и ожидала от рок-звезды, высоко ценящей свою приватность. Это пентхаус в здании бывшей церкви к югу от Вашингтон Сквер. Здесь смешались современный гламурный и старинный стиль с высокими потолками, стеклянными стенами и массивными витражами. Комнаты открыты и просторны, а большая терраса занимает всё пространство задней части дома. На белой кухне под сводчатым сияющим потолком Киллиан готовит для нас кубанос - сендвич с жареной свининой, ветчиной, швейцарским сыром, горчицей и маринованными огурчиками - поджаривая его до тех пор, пока он не становится горячим и липким. - Почему ты не готовил для меня раньше? - размышляю я до того, как еще раз откусить огромный кусок. Довольный Киллиан смотрит на мой рот, набитый сендвичем. - И упустить возможность есть твою стряпню? Ни за что. Я умею готовить Ропа веха, но для этого нужно больше времени. - Всё и так идеально. Мы едим и пьем ледяное пиво. Сейчас два часа ночи, вокруг всё тихо и спокойно. У Киллиана большая квартира, но он рядом, поэтому мне здесь уютно. - Твои родители по-прежнему живут в Нью-Йорке? - спрашиваю я. - С октября по декабрь, - Киллиан делает глоток пива. - Прямо сейчас они на своей яхте, пришвартованной, вероятно, в Монако или на Ибице. Зависит от настроения мамы и деловых сделок отца. Если мама хочет на вечеринку, то это Ибица. Если у папы сделка, то это будет Монако. - Вау. То есть, я читала о подобном образе жизни, но реально жить так... - Мой отец вырос с пони для игры в поло. Затем отправился в Тринити в Кембридж. Его "друзья" - члены королевских семей. Для него данный образ жизни - норма. Я могу лишь глазеть на Киллиана. Его плечи напрягаются, а взгляд кажется отстраненным. - Для тебя это тоже норма. Он ставит на стол пиво и встречается со мной взглядом. - Я всегда был зажат между мирами, оставаясь с бабулей и путешествуя с родителями. Плюс группа. Если говорить начистоту, Либс, то у меня нет чертового представления о норме. Но мне хотелось бы его иметь. То, каким глубоким становится голос Киллиана, и интенсивность его взгляда вызывают у меня желание взять парня за руку и сжать ее. Мне хочется дать ему эту нормальность, но я не знаю как. Не в тот момент, когда я сама оставила нормальный образ жизни, чтобы быть с ним. Я помогаю ему загрузить посудомойку, когда мы заканчиваем есть. Хотя он принял быстрый душ перед нашим ужином, на парне всё еще нет рубашки, надеты лишь потертые джинсы, что низко висят на его узких бедрах. Его босые ноги кажутся бледными на фоне половиц из черного дерева. Я тоже босая и почему-то из-за этого чувствую себя более по-домашнему. Словно мы живем тут вместе. Я убираю прядь волос за шею, ставя последнюю тарелку на место, когда замечаю, что он за мной наблюдает. - Что за взгляд? - спрашиваю, потому что никогда не видела у него подобного выражения лица. Оно светлое, но в глазах таится нечто мрачное. Килл качает головой, прикусывая нижнюю губу. - Ничего. Просто скучал по тому, как мы делали это вместе с тобой. Под "это" он подразумевает уборку на кухне. Киллиан всегда помогал мне с этим, когда мы были у меня дома. Это стало ритуалом: парень наблюдал за тем, как я готовлю, веселил меня историями и анекдотами, пока мы ели, а затем мы вместе всё убирали. - Это кажется таким правильным, знаешь ли? - говорит он, и нежная улыбка всё еще озаряет его глаза. И в этот момент я чувствую потребность его обнять. Подхожу ближе и оборачиваю руки вокруг его талии. Мои губы прижимаются в легком поцелуе к его груди из-за того, что я и вправду не могу быть так близко и не целовать его. Киллиан тут же растворяется во мне, его руки поднимаются и сжимают мое тело в течение длительного момента так крепко, что могут остаться синяки, но я не против. Я хочу этой силы. Хочу ощутить, что ничего не может встать между нами. Длинные пальцы расчесывают мои волосы, массируя кожу головы. Я прижимаюсь еще ближе, касаясь своей щекой его груди. Биение его сердца такое сильное и ровное. - Когда мы уедем из Нью-Йорка? - спрашиваю я. Его голос грохочет низким грудным звуком. - На следующей неделе. Мы направимся на север, а затем на запад. Мои руки гладят изгибы его спины там, где плоские мышцы соединяются с позвоночником. Его кожа словно теплый атлас. - Мне нужно найти место, где остановиться. Мускулы под моими ладонями напрягаются, когда он отстраняется. Его темные брови недовольно хмурятся. - Думаешь, я уговорил тебя на всё это, чтобы отправить в отель? Ты остаешься здесь, Либс. Здесь я и хочу быть. Сама идея того, что я могу покинуть Килла даже на одну ночь, вызывает мороз по коже. - Не... - я делаю вдох и формулирую мысль. - Разве ребята не станут гадать, почему я остановилась у тебя? Его недовольство нарастает, но Киллиан качает головой и быстро целует меня в висок. - Не-а. У меня здесь постоянно кто-то останавливается. Я пригласил тебя, как своего гостя, так что это будет правильно. - Верно, - я пытаюсь отойти от него, но Киллиан не дает мне этого сделать. Вместо этого его губы медленно изгибаются в улыбку. - Мне нравится, что ты ревнуешь. - Ревность - не очень хорошая черта, - бормочу я, заливаясь румянцем. - Не волнуйся, - он слегка покачивает меня. - Это означает, что ты считаешь меня своим. Парень произносит это так самодовольно, что я толкаю его в бок, и он отскакивает, хихикая, что само по себе очень мило, а затем снова прижимается ко мне. - Да, у меня останавливались гости. Но никто из них не жил в моей комнате, куколка. - Никогда? - вопрос больше походит на фырканье. И его раздражающая улыбка становится шире. - Если я с кем-то и мутил, то делал это в отеле. Усвоил этот урок, когда фотографии моей старой квартиры оказались в Интернете, а личные вещи стали пропадать без моего ведома. - Боже, как гадко, - я снова целую его в грудь. - Мне жаль, что они так с тобой поступали. Его пальцы продолжают массировать мой затылок. - Этого следовало ожидать. Они просто хотели кусочек славы или сувенир. Чтобы потом похвастаться кому-то. Он говорит это так, словно констатирует факт, как будто не велико дело, чтобы о нем рассуждать, словно речь идет о вещи, а не о живом человеке. Может, ему и нет дела, но от этой мысли мой желудок сжимается. Хотя была бы я сама лучше? У меня дома есть гитара Univox Hi-Flier, на которой играл Курт Кобейн, а затем разбил ее. Она оформлена в виде витрины и стоит в моем кабинете на втором этаже. Папа получил ее от своего друга или еще кого-то в 1989 году до того, как Кобейн стал легендой. Разбитая и бесполезная гитара желанна, потому что на ней играл рок-идол.