Предисловие к русскому изданию Кто владеет информацией — тот владеет миром Эти слова, сказанные основателем английской ветви Ротшильдов, Натаном Майером Ротшильдом, стали крылатой фразой после поражения Наполеона при Ватерлоо 18 июня 1815 года. Именно тогда Ротшильд, первым получив информацию от своего агента об истинном исходе сражения, решился на блеф, сам пришел на биржу и начал продавать свои акции. Сделав вывод, что Наполеон одержал победу, все тоже стали продавать, началась паника. В этот момент люди Ротшильда скупали акции за бесценок. Лишь через два дня пришел рапорт: «Наполеон разбит». Цены на бирже снова взлетели, но для многих и многих эта победа, увы, обернулась банкротством. Что это: гениальный финансовый ход или циничная манипуляция информацией? Информация — самый востребованный и желанный в современном мире ресурс. С ее помощью развязываются и прекращаются войны, рушатся целые государства, свергаются и приходят к власти различные политические силы и персоны и, конечно же, по-прежнему кто-то разоряется, а кто-то наживает баснословные богатства. Особенно ценность информации высока, когда ей владеет лишь узкий круг самых доверенных лиц. Книга «Игра Люцифера» об этом и еще о многом другом! Основанная на реальных событиях, интригующая, не оставляющая равнодушным. Эта книга позволяет увидеть изнанку швейцарской банковской отрасли, рассказывает об американской системе правосудия со всеми ее недостатками и достоинствами, о «красивой» жизни и тюрьме, о выборе и ответственности за свой выбор. Изложенная живым и эмоциональным языком, история создает впечатление того, что все происходило на ваших глазах. Самый высокооплачиваемый сотрудник отдела Private Banking крупного швейцарского банка американец Брэдли Биркенфельд занимался тем, что, кочуя с одной пафосной вечеринки на другую, посещая мировые премьеры и показы, выдающиеся выставки и спортивные состязания, выстраивал доверительные отношения с богатыми и очень богатыми людьми. По собственному признанию, Биркенфельд гордился тем, что умело продавал потенциальным клиентам «нули»: 0 доходности, 0 подоходного налога и 0 налога на наследство! После таких встреч миллионы и миллиарды долларов неспешно перетекали в Швейцарию и надежно прятались там, защищенные законом о банковской тайне, от бизнес-партнеров, супругов и налоговых органов. Что произошло потом? Какие события стали толчком к одному из самых громких финансовых скандалов нашего времени? Как случилось, что в результате долгого и напряженного процесса в американское казначейство поступило более 15 миллиардов долларов недоимки, а сам Биркенфельд, отсидев 31 месяц в тюрьме, получил после освобождения 104 миллиона долларов как изобличитель многочисленных налоговых махинаций? И пока вы будете переворачивать страницу за страницей, полностью погрузившись в сюжет, вы сами решите для себя, кто же такой на самом деле Брэдли Биркенфельд — национальный герой, честный гражданин, ищущий справедливости, или игрок без совести и морали, торговец конфиденциальной информацией, которому удалось выиграть свой раунд в одной из игр Люцифера. ПРОЛОГ «Свершилось нечто, о чем трудно говорить и невозможно молчать». Эдмунд Берк, англо-ирландский философ Простофиля «…Я опасаюсь, что известные своим лукавством и хитроумными трюками иностранные банкиры возьмут под свой полный контроль огромные богатства Америки и направят их на систематическое развращение цивилизации». Отто фон Бисмарк, канцлер Германии 8 января 2010 года, Майнерсвиль, Пенсильвания. Все дороги, ведущие к федеральным тюрьмам, почему-то кажутся очень длинными. На них практически нет съездов или обходных путей, позволяющих сократить путешествие и хоть как-то избавиться от скуки и мучительного ожидания. Зато на них много незаметных поворотов и заброшенных участков. И будь это короткая поездка от здания суда или шестичасовой маршрут в чадящем тюремном автобусе, этот путь всегда символизирует расплату за безумную жизнь и всегда заканчивается одинаково. Неудивительно, что в то морозное пятничное утро дорога в федеральное исправительное учреждение Скулкилл казалась мне вечной. Хотя ехать от моей гостиницы в Скрэнтоне, штат Пенсильвания, до затерянной в глуши тюрьмы не больше часа, мне казалось, что мы находимся в пути уже не меньше года. Даже сидя в Lexus, я видел пар, вырывавшийся у меня изо рта, а за окном снег, подхваченный ветром, закручивал вокруг нас причудливые вуали. Ехать по скользкой дороге становилось все опаснее. Я бы с радостью сел за руль и в последний раз прокатился куда-нибудь перед тюрьмой, однако у меня больше не было машины, мне было запрещено выезжать за пределы определенного ареала, а на ноге у меня было закреплено следящее устройство. Поэтому вести машину сквозь бурю пришлось моему старшему брату Дугу — здоровяку за метр девяносто, как и я сам. Я позвонил из машины нескольким друзьям, однако в основном мы сидели молча, двигаясь навстречу роковой неизбежности. Я знал, что это будет очень сложно для Дуга, может быть, даже сложнее, чем для меня. Он очень гордился тем, что я раскрыл чуть ли не самое значительное в истории мошенничество в области налогов и банковской деятельности и был вне себя от ярости из-за того, что сделало со мной министерство юстиции. Дуг полагал, что я заслуживаю Президентской медали Свободы, а никак не наручников. Я пытался убедить его в том, что все будет хорошо. — Чувак, расслабься, — сказал я, глядя на побелевшие костяшки пальцев, которыми он стискивал руль. — Подумаешь, три года в кутузке, наплевать и забыть. Но Дуг на это не купился. Он был полон возмущения, горечи и жажды мести. И, честно говоря, я испытывал те же самые чувства. Я оставил свою фальшивую браваду, когда автомобиль въехал в поворот на лесной дороге, по бокам которой стояли заснеженные сосны. Колеса внезапно потеряли сцепление, машина ушла в занос, однако Дуг справился с этим, как опытный пилот «Формулы-1», и даже не сбросил скорость. Он навис над рулем, глядя в ветровое стекло, на котором бешено работали дворники, разгребая снег. Звук их работы напоминал мне тиканье часового механизма, подключенного к мине замедленного действия. Возможно, это звучит слишком драматично, но именно так мне тогда и казалось. — Не гони, брат. — Я потянулся к нему и сжал его плечо. — Я никуда не тороплюсь. Дуг наконец-то вымученно улыбнулся, и мы снова погрузились каждый в свои мысли. Я слышал, что перед смертью у человека перед глазами проносится вся его жизнь. К счастью, со мной такого не было, однако могу авторитетно заявить, что, когда вас вот-вот закроют в тюрьме, вы испытываете нечто подобное. Оглядываясь назад, я чувствовал себя смертельно больным, перебирая радостные и грустные моменты жизни, а также свои удачи и пару невероятно грубых ошибок. Жизнь не проносилась у меня перед глазами, а, скорее, медленно прокручивалась, как старый фильм на трясущемся кинопроекторе. Я ни о чем не сожалел, да я и не любитель жаловаться. Однако кое-что я бы точно хотел изменить, будь у меня такая возможность. К примеру, я бы не стал верить, что мои швейцарские боссы-банкиры меня защитят, ведь в глубине души я знал, что добросовестность не их качество. И я точно не отправился бы в министерство юстиции США, ожидая, что оно защитит меня после того, как я преподнесу им на блюдечке крупнейшую в истории мошенническую схему с налогами. Даже в зрелом 44-летнем возрасте я все еще верил в американскую систему правосудия. Что ж, учиться никогда не поздно. Больше всего я думал о том, чего мне будет недоставать: о стиле жизни, ради которого я рвал свои жилы, о родителях и братьях, о моих друзьях и свободе. Я знал, что уже через час Диснейленд моей жизни сменится на Тауэр. Я откинулся назад и закрыл глаза, вспоминая свое путешествие по «американским горкам» карьеры. Всего два года назад я жил жизнью, о которой большинство людей может только мечтать. Картины, запахи и ощущения этой жизни нахлынули на меня, как теплая карибская волна. Я представил себе, как отдыхаю в Женеве на веранде моей роскошной трехэтажной квартиры с видом на площадь Рив. Из фарфоровой чашки струится запах эспрессо, а оранжевые страницы газеты Financial Times колеблются под утренним ветерком. На мраморном столе стоит коробочка со свежей клубникой с соседнего фермерского рынка, а швейцарские трамваи под окном катятся туда-сюда, напоминая детскую железную дорогу. По субботам мой обычно оживленный район О-Вив стихал. Все кабаре закрывались на рассвете. Я слышу, как где-то далеко раздается цоканье копыт по брусчатке — это карета, в которой катаются туристы. Солнечный свет отражается от покрытых снегом вершин Швейцарских Альп, а через высокие французские окна моей квартиры пробивается голос Дайаны Кролл, поющей джаз. Моя экзотичная бразильская подружка Таис отдыхала внутри квартиры на куче персидских подушек. Несмотря на похмелье, мы оба счастливы. Я не мог отделаться от мыслей о ее коже, мягкой, как непальский шелк. У меня в ушах постоянно звучал легкий португальский акцент, и я, ухмыляясь, слушал ее голос. — Брэдлииии, возвращайся в кроватку, дорогой. И ту штуку, которая мне так нравится, не забудь. Это был один из тех прекрасных уик-эндов, когда мы могли запрыгнуть в мой огненно-красный Ferrari 550 Maranello и поехать в Церматт, с ревом проносясь по невероятно красивым горным перевалам. Мое швейцарское шале располагалось чуть выше этого живописного городка, в который был запрещен въезд автомобилей, поэтому мы парковались в крошечной деревушке у подножия горы, а затем долго поднимались вверх на подъемнике над долиной. Последний подъем — и мы на месте, у моего окна, из которого открывается вид на гору Маттерхорн. Возможно, в этом и нет ничего особенного. Но если вам нравится шампанское Laurent-Perrier, свежая черная икра, сигары Churchill прямо из Гаваны, швейцарский шоколад Frigor, часы Audemars Piguet, костюмы от Brioni и роскошные девушки, которые хотят лишь хорошо провести время и сделать вам приятное, то представьте себе все это — и самое главное, что все это можно купить за деньги. В конечном счете все сводится к деньгам, не правда ли? Именно поэтому я занялся международным банковским делом, получил степень магистра в университете Ла Тур-де-Пей и с радостью бросился в банковские жернова Женевы. Именно поэтому меня взяли на желанную работу в Union Bank of Switzerland, UBS, крупнейший и лучший банк мира. А там я, как единственный американец в элитной команде швейцарских частных банкиров, достиг совершенства. Я летал только первым классом, жил в пятизвездочных отелях и соблазнял самых богатых людей мира на то, чтобы те переводили свои состояния на секретные швейцарские номерные счета без лишних вопросов со стороны банкиров. Меня отличали храбрость, финансовая смекалка и обаяние, и поэтому мне удалось зарабатывать миллионы долларов как для UBS, так и для моих клиентов, не забывая при этом себя. Лишь потом я понял, что на самом деле это не был вопрос денег. Я чувствовал себя героем романов Яна Флеминга[1], жил в постоянном возбуждении, а эта страсть способна погубить любого. Это могло бы продолжаться, но оказалось, что у меня есть такая назойливая мелочь, как совесть, и я в конце концов понял, что у «Фирмы"[2]ее нет. Коварные ублюдки из UBS, мои гнусные швейцарские боссы с самого начала знали, что все, что мы делаем, грубо нарушает американские налоговые законы и что я мог сесть за это в тюрьму до конца своих дней. Они пытались подставить и меня, и моих клиентов, и моих коллег, поэтому я решил переиграть швейцарскую мафию и сделать первый ход. Но этот ход оказался не самым удачным. Министерство юстиции США должно было принять меня, защитить меня, поблагодарить меня за то, что я был первым и единственным швейцарским частным банкиром, который смог взломать непроницаемую стену банковской секретности и коррупции, присущих этой стране. Министерство юстиции должно было сделать все для того, чтобы никто больше не мог дурачить американских налогоплательщиков. Вместо этого оно одной рукой жадно схватилось за сокровище, которое я принес, а другой надело на меня наручники. Ублюдки. И это я еще мягко выражаюсь. Меня охватил прилив ярости, и я открыл глаза, но окружающие виды быстро привели меня в себя. Биркенфельд, ты не единственный, кому тяжело. Мы ехали по угледобывающим районам средней Америки, с ветхими домами и фермами, с дымом, поднимавшимся из потрескавшихся труб, и ржавыми старыми автомобилями без колес, стоявшими на кирпичах. Я видел лошадей, пасшихся на холмах и пытавшихся найти хоть немного травы под снегом. Для местных жителей, которые не могли позволить себе безбожно подорожавший бензин, это был единственный вид транспорта. Я знал, что когда-то здесь жили американские герои — люди, ценой невероятных усилий добывавшие из-под земли черное золото, в котором так нуждались их соотечественники. Многие из них погибали в аварийных шахтах, еще больше людей умирали от проблем с легкими. А теперь эти люди превратились в изгоев, которых проклинали защитники окружающей среды и от которых всеми силами отмахивались избранные ими политики. Эти люди, как и я, были преданы своей стране. С тем лишь исключением, что они никогда не видели горного шале в Церматте. Мы проехали мимо дорожного знака «Майнерсвиль». Пора входить в роль. Совсем скоро моя пятая точка поступит в полное распоряжение правительства США. Что ж, порой надо платить за излишнюю доверчивость и болтливость. Спасибо, дядя Сэм. Федеральным болванам невдомек, что весь этот швейцарский блеск мало что значил для меня. Я вырос без него и умел жить даже в самых суровых условиях. В конце концов я смог закончить Норвичский университет в штате Вермонт, одну из самых старейших и жестких частных военных академий в стране, где каждый день мы начинали с отжиманий в снегу, десятимильных марш-бросков с полной выкладкой и криков сержантов, обожавших муштровать кадетов, затем до одури «пахали» в классах — и так до поздней ночи. Я ничего не знал о том, что мне предстоит в Скулкилле, но предполагал, что федералам далеко до военной академии — иначе преступников было бы куда меньше. Будь что будет, а я не сдамся. Я обожал старый комедийный сериал «Герои Хогана» о противостоянии военнопленных из союзных армий и нацистских надзирателей. Скулкилл станет моим «Шталагом 13», а я буду полковником Хоганом. Давай, детка, не облажайся! Я еще раз посмотрел на Дуга. Он — приятный парень, куда красивее меня или нашего старшего брата Дейва. У него ослепительно-белые зубы и красивые рыжеватые волосы. Дуг — довольно жесткий юрист, и когда приходит его время, он поднимает свой тяжелый подбородок и нацеливает на жертву лазерный взгляд своих холодных голубых глаз. Но теперь его подбородок дрожал. — Что-то ты не в себе, — сказал я. — Конечно, я просто обожаю возить своего младшего брата в тюрьму. Может быть, нам удастся заставить Дейва сделать что-нибудь противозаконное, чтобы я отвез и его? Я искренне посмеялся над этими словами. В ту минуту, когда вы больше не в состоянии смеяться, считайте, что с вами покончено. — Расслабься, чувак, — сказал я. — Вот увидишь, это время пролетит незаметно. — Я бы убил кого-нибудь, — ответил он. — Кого-то вроде Кевина Даунинга. Трудно было не согласиться. Кевин Даунинг был старшим прокурором в налоговом подразделении министерства юстиции и одним из первых, к кому я обратился. Я вручил ему ключи от королевства, все секреты незаконных операций швейцарских банкиров, а он набросился на меня, как бешеный пес. Дуг, юрист с безупречной этикой, воспринимал Кевина Даунинга как низшую форму жизни в своей профессии — мелкого, лицемерного, корыстного и злобного придурка. — Кто еще в твоем списке? — спросил я. — После Даунинга? Конечно, Оленикофф. Ну, конечно, Игорь Оленикофф. От одного упоминания его имени моя кровь вскипала. Оленикофф был уроженцем России, калифорнийским магнатом в сфере недвижимости, мультимиллиардером и самым крупным моим клиентом в годы работы в UBS. Впервые мы встретились с ним в одной из морских гаваней, где каждая яхта стоит как дом, их экипажи будто сошли с рекламных плакатов марки Abercrombie & Fitch, а любовницы их владельцев трясут своими силиконовыми сиськами и алмазными браслетами прямо перед лицами их жен. Затем я встретился с ним еще один раз и представил его моему коллеге из Лихтенштейна, Марио Стагглу, настоящему мастеру в деле сокрытия денег и личностей их владельцев. Оленикофф имел большие деньги, и он хотел, чтобы значительная их часть была припрятана на черный день где-нибудь подальше от хищных глаз налоговой службы США. Поэтому Марио создал два траста в Лихтенштейне с тремя принадлежавшими им голландскими фирмами-однодневками, в которых Оленикофф был единственным бенефициаром. Вскоре после этого я разместил на нескольких номерных счетах в швейцарском UBS 200 миллионов долларов прибыли от операций Оленикоффа с недвижимостью в США. Единственное, что могло идентифицировать Оленикоффа как настоящего владельца счета, была специальная карточка с его именем и кодовое слово. Эта карточка была закрыта в сейфе в нашей женевской штаб-квартире, а доступ к этому сейфу был только у меня и моего босса, Кристиана Бовэя. Никто другой в UBS не знал имени Оленикоффа. С технической точки зрения в этой операции не было ничего незаконного, за исключением того, что Оленикофф «забыл» упомянуть швейцарские деньги в своей налоговой декларации, поданной в США. У меня было немало богатых американских клиентов в UBS, и, то, заполняют ли они налоговую форму W-9 или нет, совершенно меня не касалось. Однако не поймите меня неправильно. Я не был ребенком и знал, что я делаю. А UBS продолжал науськивать своих «охотников» в Штатах, чтобы те привлекали еще больше парней с деньгами, поэтому я отправил свою совесть на каникулы и продолжал игру. Но это продолжалось лишь до тех пор, пока я не выяснил, что мои боссы собираются выжать меня досуха — тогда я нанес упреждающий удар и сдал их правосудию. Затем министерство юстиции США сделало мне предложение, от которого я не смог отказаться. «Дайте нам имена американских владельцев счетов, Биркенфельд. Причем все имена — или мы подвергнем уголовному преследованию вас самого». У меня не оставалось особого выбора. Когда занимаешься разоблачениями, каждый за себя. В то время Игорь Оленикофф казался мне типичным высокомерным миллиардером, а по правде говоря — просто дешевкой; мне ни капли не совестно так о нем говорить — этот человек был способен нанять лучших адвокатов, которых только можно найти за деньги, и выкрутиться из любой неприятной ситуации. Как-то раз Игорь доверительно сказал мне, что в следующей жизни хотел бы быть калифорнийской домохозяйкой из Ньюпорт-Бич. Это показалось мне странным, и я спросил почему. Он ответил: «Потому что все, что они делают, это тратят деньги мужей». Классный парень, правда? В оценке этого человека я не ошибся, однако недооценил жуликов из министерства юстиции. В их ДНК нет гена благодарности. Они обвинили Оленикоффа в налоговом мошенничестве — и меня вместе с ним как соучастника! А чтобы уже точно засадить меня в тюрьму, они заявили, что я предал огласке его имя уже после того, как мне было предъявлено обвинение. Это было просто охренительно невероятно. Да, я не говорил его имени министерству юстиции — и они знали почему. Однако я дал показания под присягой, когда меня вызвали на слушания в Сенат США, и сообщил массу деталей о моих многочисленных сделках с Оленикоффым. Тем не менее на слушании, посвященном моему приговору, Кевин Даунинг, глядя судье прямо в глаза, сказал, что я скрыл имя Оленикоффа. Даунинг, человек с лицом игрока в покер и искренний, как сам сатана, заявил, что я прикрывал богатого клиента и надеялся получить за свое хорошее поведение жирный куш. Бабах! — стукнул молоток судьи. В тюрьму Биркенфельда! Я никогда не забуду этого ощущения и звука молотка, бьющего по столу из красного дерева. В тот момент я ощутил себя Ли Харви Освальдом, козлом отпущения. Сам же Оленикофф заключил сделку с дьяволом и отделался двухлетним испытательным сроком и штрафом. Сумма штрафа составила 52 миллиона долларов — для кого-то это большая сумма, для него — карманные деньги. Но это были еще цветочки. Оленикофф подал иск против UBS, меня и более тридцати других людей и компаний, заявив, что это мы виноваты в том, что он не заплатил налоги! Поразительная наглость! Вы десятилетиями обманываете правительство, на вас кто-то дает показания, и его-то вы и начинаете преследовать! В итоге он идет в тюрьму, а вы возвращаетесь к своим оргиям с шампанским. К тому времени расходы на юристов уже опустошили мои карманы, и адвокаты меня покинули. У меня не осталось защиты, и мне предстояло совсем скоро оказаться в тюрьме, а Оленикофф веселился на вечеринках и стирал меня в порошок в зале суда.