Сказал это тот самый здоровяк с бахромой повисших под носом усов, которому Денис расквасил физиономию шлемом. Последствия удара без труда угадывались на морде туземца. Усы из-за тянущихся из носа кровяных соплей приобрели неприятно бурый оттенок. Да и очевидно переломанная переносица набухала внушающим уважение вздутием. Тем не менее услышанные слова принесли хоть какое-то облегчение. Воткнутая в ухо улитка миниатюрного переводчика, похоже, не пострадала, продолжая работать без очевидных сбоев. Иначе как он понял бы средневековую, да еще и польскую речь? Ведь ему было обещана полная идентичность историческому процессу. И пока все связанные с этим ожидания, будь они неладны, оправдывались. Взгляд случайно упал на брошенное у его ног тело проводника. Выглядел балабол уже не как броско накрашенный метросексуал на параде фашистов, а как самый обычный, неряшливо валяющийся труп. Выходит, проводник тоже оказался частью этого мира? То есть не настоящим человеком? А как был похож… Удар тяжеленного сапога, обрушившийся на ребра, тоже ни за что нельзя было отличить от настоящего. Грудную клетку пронзила острейшая боль, спазм мгновенно заставил сжаться мышцы в один закаменевший комок. Будь свободны руки, он, конечно, потолковал бы с автором этого пенделя. Но руки как раз-таки свободны не были. Их связали за спиной. Настолько прочно, что пошевелить получалось только пальцами. Да проку с того было, конечно, немного. Разве что поцарапать столб, к которому его примотали в сидячем положении. – Принесите еще воды! Похоже, еще не очухался. Говорил тип, у которого под начищенным железным воротником, надетым прямо поверх какой-то длинной фуфайки и доходившим почти до середины груди, выпирало навершие шестигранной булавы. Заткнута она была за богато расшитый пояс, и Денис готов был поклясться, что видел его на том самом вояке, который продырявил башку проводнику. Пальнув из того самого пистолета с рукоятью в парадно позолоченных завитках, что сейчас торчала с другого от булавы бока. – Да видно же, что все слышит. Это сказал немолодой толстяк. На удивление шустрый малый, отправивший до этого Дениса отдыхать с помощью нехитрой колыбельной, что спела прогудевшая в воздухе доска. Сейчас он сидел на чурбане для колки дров и пялился на пленника таким взглядом, словно застал за поеданием своего ужина. Цепкая хватка свиных глазок не сулила ничего хорошего. – Верно ж я говорю? – вопрос предназначался уже непосредственно Денису. – Отвечай! А что он мог ответить? Переводить аудиоретранслятор все переводил, но вот научить языку за пару секунд не мог никак. Варианты ответа должны были загораться на той самой линзе в правом глазу. Не дождавшись нужной реакции пленника, хряк, уперев ладони в колени и натужно крякнув, чуть привстал со своего импровизированного унитаза и довольно чувствительно, с оттяжечкой приложил пленника тыльной стороной ладони по лицу. Лапища оказалась тяжелая – неудивительно, что Денис после прошлой встречи с ней брякнулся в нокаут. – Когда я тебе кишки наружу выпущу, тоже, думаешь, промолчать сможешь? Прежде чем усесться обратно, он шибанул Дениса еще раз. Посильнее. На сей раз размахнувшись очень хорошо. В ушах зазвенело – поди пойми, переводчик или барабанные перепонки, – а на глаза снова едва не упал темный занавес. Однако – ну надо же! – выведенная вроде бы из строя линза снова подала признаки технической жизни. Видать, здесь было принято клин вышибать клином в прямом смысле. Перед взором Дениса появилась видимая только ему бледная и болезненно подрагивающая картинка. С одной очень плохо угадывающейся строчкой. – Wszystko slysze. Ретранслятор, ничуть не смутившись, что звук исторгнут из того самого организма, в который он сам и помещен, мгновенно перевел и эти слова тоже: «Я все слышу». – Так он и по-нашему чесать может? – Здоровяк, прочность морды которого Денис сравнил с прочностью своего шлема, удивленно вытаращил глаза, будто свято верил, что польский могли знать только он, его мамка да еще с десяток очень неразговорчивых людей, поклявшихся унести тайну знания в могилу. – Стась, уйди. Недовольный тип в железном воротнике небрежно отпихнул в сторону здоровяка с разбитой рожей. Тот спорить не стал. Покорно отступил. Надо полагать, из соображений субординации. Других причин не навалять ему за очевидно высокомерные выкрутасы Денис не видел. А если взять во внимание перекочевавшие именно к нему ценные вещички убиенных, то догадка эта обретала черты уверенности. Откуда-то из-под заросшего густой травой плетня тявкнула собака. Звук этот заставил горделивого спесивца скривить тощую, как поставленная на ребро доска, рожу, будто от зубной боли. Отчего стало сильно заметно, что правая его бровь замерла в положении постоянного удивления, топорщась чуть заметно выше левой. А еще от ее уголка шел бледный шрам, пересекавший щеку и терявшийся где-то под лихо закрученными кверху усами. – Тратить на тебя время я не стану, поэтому задам все три интересующие меня вопроса сразу, – деловитой ритмичной скороговоркой выпалил кривобровый, и Денис невольно зауважал умников, называвших себя создателями его миниатюрного переводчика. Тот не упустил из сказанного ни слова. – Кто вы такие, откуда взялись здесь и как, черт подери, прознали о нас? Играть в эти «аты-баты» Денису совсем не хотелось. Хоть убей, он не мог воспринимать все происходящее с ним сейчас всерьез. Но, с другой стороны, именно для того его и наняли, запустив сюда: проверить, насколько хорошо все работает, как отлажена программа и не возникнет ли у кого-нибудь сомнений в реалистичности происходящего. Тем более он уже попробовал включить режим иронии и легкого наплевательства, и ни к чему хорошему это не привело. Глаз-шпаргалка на сей счет никаких подсказок не давал. Мелкий полиглот в ухе – тоже. Зато и лицо, и спина, и ребра ныли вполне натурально, намекая на то, что они все-таки были бы не прочь следовать инструкции и выполнять работу в точности так, как посчитал бы наиболее приемлемым их общий на всех работодатель. Но паршивый норов, как всегда, пер против течения. И в реальной-то жизни по-другому почему-то не получалось. А уж здесь… – Насчет «нас» ничего сказать не могу. – Невольно покосившись на небрежно брошенное в пыль, как родительский укор, тело проводника, Денис постарался оскалиться самой паршивой из своих улыбок. – Говорю только за себя. Я – человек. Настоящий. Из кожи, костей и всей погани прочих внутренностей. Здесь оказался по большей части случайно. Нанялся тестировать новейшую разработку в цифровой индустрии, получил неплохой задаток, позволил обвешать себя всякой электроникой и запустить в этот мир. К вашему сведению – несуществующий. Как и вы сами. Эй, вы, там! – Последние слова он выкрикнул, задрав раскрашенное побоями лицо к безоблачному небу. От неожиданности пара человек из окруживших его вояк отпрянули назад, еще двое, включая тупого здоровяка с расквашенным носом, тоже уставились вверх. – Все! Задание провалено! Не могу я серьезно относиться ко всем этим казакам-разбойникам! Боюсь, рожа треснет, когда лыбу давить буду по любому поводу! Вытаскивайте меня отсюда! Финиш! Как там у вас?.. Вне игры! Или… гейм овер! Над головой, заливисто стрекоча, промчалась пара ласточек. Налетевший со стороны леса ветерок, словно гребнем по непослушным кучерявым вихрам, прошелся по кроне приунывшей над дорогой березы. Где-то в соседнем дворе натужно, как прощающийся со своими детьми самоубийца, скрипнул колодезный журавль. Да собака снова тявкнула в зарослях. В отличие от журавля – вроде как даже с насмешкой. Других признаков вмешательства высших сил никто что-то подавать не собирался. – Так он блаженный. Толстяк смотрел на свою руку, только что мордовавшую плененного московита так, будто искренне осуждал ее действия и даже испытывал по очевидной ее вине некую неловкость. – Блаженный? – хмыкнул голова отряда. – Где ж ты видел блаженных, которые оружные и в броне ходят? Денис же думал о другом. Небеса не разверзлись, главное меню не открылось, сворачиваться программа не спешила. Из чего можно было сделать вывод, что вытаскивать его отсюда никто не собирается. Значит, существовала вероятность, что все это предусмотрено сценарием. То есть поляки – или кто там они такие – продолжат пытки. И пусть все происходящее здесь трижды выдумка и происки хитрых алгоритмов, но боль-то при этом он чувствовал вполне себе натуральную. – Может, нечестивцы так Богу молятся? – предположил не особенно талантливый здоровяк. Встреча с Денисовым шлемом явно не пошла содержимому его черепа на пользу. С другой стороны, он максимально точно подходил на роль стереотипного воина-болвана. – Да плевать я хотел, как они молятся! – рявкнул главный индюк. – Но если ты мне сейчас не расскажешь, что тут творится, начну лошадьми рвать. Последняя фраза была брошена Денису в лицо, как перчатка с вызовом. На что он лишь кисло улыбнулся. «Да и черт с ним». Может, выход отсюда только через таинство смерти? Прямо как в настоящем мире. А что? Раз уж этот симулятор выдавал такие чудеса натуральности происходящего, то, может, был таковым и во всем остальном? Рисовал, так сказать, абсолютно полную идентичность жизни со всеми ее крайностями и прочими неприятностями. Ну да, наверняка будет чертовски больно. Но если другого выхода нет, что ж… Можно попробовать ускорить процесс. – Эту тонконогую лошаденку, с которой я скинул хозяина твоего пояса, ты тоже себе присвоил? – вместо ответа процедил он, таращась на щеголя насмешливым взглядом. Хотя набухший синяк над глазом наверняка мешал передать все глубины презрения, которыми он хотел окатить криворожую проекцию сознания какого-то художника. – Ее тоже используешь для разрывания? Или все-таки жалко? Поляк покраснел и надулся так, что, показалось, его шрам на щеке сейчас лопнет по шву. Он потянул из-за уворованного пояса булаву с явным намерением применить ее вовсе не как символ власти. Дениса это, собственно, устраивало. И быстрее, и безболезненнее. Сердце, чувствуя наступление очень скорой и весьма стрессовой ситуации, забилось сильнее. Но его панический галоп заглушил топот копыт. Во двор, пригнувшись под двускатной крышей ворот, ворвался верховой воин. Возопил он, пуча глаза, так, будто привез новость исключительно глухим людям: – Обоз! Едут! * * * Видывал он в своей жизни конвои и подлиннее. В голове того, что двигал прямо на него, ехал тонкокостный молодец в долгополом красном одеянии, которое расшито было всякими золочеными узорами так пестро, что, наверное, считалось верхом красоты здешних мод. Взгляд мало отличался от надменного взора польского индюка. Который вместе со всей своей сворой спрятался где-то неподалеку. Денис краем глаза успел отметить, что кто-то из пленивших его вояк затаился за забором, иные скользнули в опустевшие дома. А его самого, как червяка, нарытого для рыбалки, закинули в самую стремнину реки, которая в этом случае вилась пыльной дорогой от верхушки взгорка за околицей. Два всадника, чьи простые кожаные брони на фоне блеска павлиньего наряда командира выглядели начинкой подтаявших по весне белоснежных сугробов, дружно гикнули, рванули в галоп и понеслись прямо на Дениса. Если учесть, что предстал перед ними в максимально жалком виде – всю сияющую новизной роскошь его воинской справы цифровые поляки поспешили присвоить себе, – то с их точки зрения должен был выглядеть на редкость непонятной угрозой. Сами по себе отсутствие сапог и опухшая рожа, конечно, вряд ли могли навести на кого-то жути. Но то, что все это непотребство решило преградить дорогу важному посольству, выглядело как минимум подозрительно. Поэтому желание конвоиров втоптать жалкое препятствие в пыль можно было признать вполне логичным и разумным. Денис их понимал и даже не осуждал. Не шелохнувшись, он скучающим взором наблюдал за стремительным приближением распластавшихся в полете над дорогой конских тел. И уже даже заранее сжал кулак, чтобы без обиняков и лишних пауз засветить в нос первому же очкарику, который после его виртуальной смерти и, соответственно, возвращения в реальный мир начнет снимать с него все провода и отключать прочие долбаные приборы. Но кони промчались мимо. Обдав его с двух сторон резким сквознячком, напитанным кислым запахом лошадиного пота и кожаных доспехов. Оглянувшись им вслед, он проследил, как наездники рванули к дальней околице деревни. Видимо, чтобы проверить эту непонятную ситуацию на предмет возможной засады. Молодцы, чуть не усмехнулся Денис, догадались. Жаль, искать принялись сразу не там. Развернувшись обратно к любимцу местных модельеров, он увидел, что по обоим сторонам от нарядного типа выросли другие вояки. С раскосыми смуглыми рожами, в длинных плотных халатах, обшитых круглыми, как перевернутые блюдца, бляхами. Оба держали в руках короткие луки с уже наложенными на тетиву стрелами. И зыркали по сторонам с таким подозрительным видом, словно не допускали самой мысли о том, что вынутую из колчана стрелу можно не пускать в ход. Пестрозадый щегол преисполненным максимальной величественности жестом поднял вверх руку. Процессия остановилась. Натужно скрипнув, встала как вкопанная и повозка, следовавшая в пяти-шести лошадиных корпусах позади модника. По обе ее стороны тоже ехали вооруженные люди, как, судя по всему, и позади нее. Итого обоз насчитывал около десятка стражников. Если, конечно, где-то чуть поодаль кавалькаду не догоняло пешее подкрепление. Деловито оглядевшись по сторонам и не заметив ничего такого, что можно было бы принять за хитро расставленную засаду, бородатая хохлома снова вперил грозно поблескивающие под шапкой с меховой опушкой глаза в сторону выросшего на их пути помятого препятствия. Не углядев, видать, никакой угрозы и здесь, лениво кивнул в сторону Дениса одному из лучников. Тот, ни секунды не раздумывая, вскинул лук. – Стойте! Прозвеневший над притихшим селом, которое будто замерло в ужасе перед угрозой смертоубийства, детский голос был здесь совсем неуместен. Звонкое его чириканье донеслось со стороны повозки. Правда, ребенка тут же попытался вразумить и оградить от намечающегося зрелища кто-то взрослый и, должно быть, более сведущий в намечающихся неблаговидных делах. Глухо стукнула дверца повозки, послышалось приглушенное ею хныкание. С довольно милыми для возникшей ситуации нотками капризности. Модник, впрочем, к этому диалогу постарался прислушаться. Подав лучнику едва заметный знак повременить с экзекуцией, он навострил уши. Видимо, главным он тут был исключительно по вопросам моды и стиля, а никак не по тактическим инициативам. За спиной послышался нарастающий конский топот. Должно быть, вернулся ускакавший давеча на другой конец села авангард. «Может, хоть они затопчут», – с возрастающим нетерпением вздохнул Денис. И именно в этот момент под ноги коней с пронзительным и невозможно противным тявканьем стремительно бросился грязный комок шерсти. «Или нет». Мохнатая шавка захлебывалась надрывным лаем и без малейшего намека на инстинкт самосохранения пыталась цапнуть лошадей за ноги. Те, изрядно удивленные, замедлили стремительный бег и недовольно прянули в стороны. Всадники принялись браниться, защелкали нагайки. Но толстобокая дворняга на редкость резво семенила на коротеньких лапках и с удивительным знанием дела всякий раз уклонялась от рвущей воздух расправы. И вот тут уже никакие увещевания, уговоры и мудрые советы не смогли удержать прекрасный порыв сердобольного ребенка. Деревянно стукнула о стенку повозки решительно распахнутая дверца, и из мягкого уюта крытого возка вывалился звонкоголосый комок в ярком сарафанчике. – Собачка! Собачка же! Девчушка, яркий наряд которой по пестроте и дороговизне, пожалуй, вполне мог поспорить с нарядом хлыща во главе процессии, кричала так, словно полагала, что большие дяди в своих скучных взрослых разговорах просто не заметили животинку и теперь совершенно нечаянно могли втоптать ее в придорожную пыль. Длинная коса с цветными лентами била на бегу по спине, брови под расшитым то ли бисером, то ли мелким жемчугом ободком собрались домиком. Звонкий писклявый голосок, как мячик, задорно отскакивал от брошенных хат, словно пуская круги по стоялой воде омута тяжкой тишины, в которую погрузился хуторок. Следом за малолетней защитницей четвероногих друзей из повозки выстрелил гибкий силуэт. Тоже девицы. Но постарше. И, соответственно, поинтереснее. Штаны тонкой кожи плотно обтягивали ноги, простые, но при этом довольно изящные сапоги позвякивали тонким металлическим фальцетом прикрепленных к ним шпор. Наглухо застегнутая до самого ворота одежда, больше всего напоминавшая приталенное пальто, не особенно скрывала изгибы бедер и талии. Они, а также длинная, где-то чуть ниже лопаток черная коса да открытый взгляд темных глаз были единственными женскими украшениями этой дамы. Ни тебе перстней на тонких пальцах, ни серег с драгоценными каменьями, ни браслетов или роскошных бус, прыгающих на бегу на пышной груди. Ни, собственно говоря, пышной груди. Болтающуюся на перевязи саблю с изысканной гардой в виде переплетенной лозы к предметам женского обольщения отнести все-таки было нельзя. – Елена! Голос ее не особенно понравился. Был он грубоват по звучанию, а также чрезмерно самоуверен и, скорее всего, хамоват по содержанию. Что было особенно странно, если учесть характер ее профессиональной занятости – работы няньки. Программисты, нарисовавшие такую вот лихую пестунью с сабелькой на боку, наверное, все-таки дали маху. Хорошо, Денис знал, что находится в игре. Ни за что бы не поверил, что сможет встретить подобного персонажа в реальной жизни. А персонаж этот меж тем настиг малолетнюю беглянку, схватил за беленькую ручку, не особенно педагогично дернул, перехватил за подмышки и потащил обратно. – Собачка, собачка, – верещала, давясь рыданиями, девчушка. – Они же ее растопчут! Скажи им, чтобы не трогали собачку! – Да сдался кому-то этот клоп, – хмуро процедила воспитательница, и было совершенно непонятно, кого она имеет в виду – то ли шавку, то ли торчащего до сих пор посреди дороги оборванца. А на Денисов взгляд, всей этой детсадовской процессии сейчас переживать следовало вовсе не о нем самом и его не ожиданном блохастом заступнике. Он успел напоследок скользнуть заинтересованным взором по удаляющемуся крепкому заду добротно прорисованной нянечки, отметил, что псина не хуже таракана юркнула в щель под забором подворья напротив, а разодетый павлин верхом на коне скучающе шевельнул пальцем, вновь подавая знак лучнику. И именно в этот момент благостную тишину села, изредка прерываемую всхлипами сердобольной девчушки, разорвал грохот выстрелов. Первый залп пришелся на лучников и их в пух и прах разодетого руководителя. Дотянуться до своего оружия он даже не успел: пуля пробила бок его лошади, зверюга пронзительно заржала, встала на дыбы – и рухнула всем весом на седока. Тот даже не особенно громко вскрикнул, придавленный дергающейся в агонии тушей. Лучник, целившийся в Дениса, слетел с седла сам, без подмоги коня. Другой лучник, пригнувшись, гортанно гикнул, направив скакуна к выезду из села. Не особенно похоже было, что он собирается вступать в схватку. Впрочем, права выбора предоставлять ему никто не собирался. Там, куда он планировал совершить маневр стратегического отступления, уже маячили перегородившие дорогу всадники в польской форме. Или как у них там эти душегрейки назывались?