Дени чувствовала, как он страдает. Раны оказались куда серьезнее, чем говорил ей сир Джорах. — А где целители? — спросила она. В кхаласаре они были двух разновидностей: бесплодные женщины и рабы-евнухи. Знахарки применяли мази и заклинания, евнухи действовали огнем, ножом и иглой. — Почему они не приглядели за кхалом? — Кхал отослал безволосых прочь, кхалиси, — ответил ей старый Кохолло. Дени заметила, что кровный сам получил рану: глубокий порез зиял в его левом плече. — Среди всадников много раненых, — проговорил кхал Дрого. — Пусть они первыми получат лечение. Эта стрела всего лишь комариный укус, а маленький порез превратится в новый шрам, которым я буду хвастать перед своим сыном. Срезанная кожа открывала мышцы груди. Струйка крови стекала из раны, оставленной стрелой, пронзившей руку. — Кхалу Дрого не положено ждать, — объявила Дени. — Чхого, разыщи евнухов и немедленно доставь сюда. — Серебряная госпожа, — раздался из-за ее спины женский голос. — Я могу залечить раны Великого Наездника. Дени повернула голову. Говорила одна из рабынь, которых она забрала себе: тяжелая плосконосая женщина, поблагодарившая ее. — Кхал не нуждается в помощи жен, чьи мужья спят с овцами, — рявкнул Квото. — Агго, отрежь ей язык. Агго ухватил ее за волосы и приложил нож к горлу. Дени подняла руку: — Нет, она моя. Пусть говорит. Агго посмотрел на Квото и опустил нож. — Я не хочу вам зла, свирепые наездники. — Женщина хорошо говорила по-дотракийски. Легкое одеяние ее некогда сшили из тончайшей шерсти, украсив богатой вышивкой, но теперь, разодранное, оно было покрыто грязью и кровью. Женщина прижимала оторванный верх к своим тяжелым грудям. — Я умею исцелять. — Кто ты? — спросила ее Дени. — Меня зовут Мирри Маз Дуур. Я божья жена из этого храма. — Мейега, — пробормотал Хагго, крутя в пальцах аракх. Он мрачно озирался. Дени вспомнила это слово из жуткой истории, которую ей однажды ночью возле костра рассказала Чхику. Мейегами звали женщин, развлекавшихся с демонами и предававшихся самому черному волшебству; злых, преступных и бездушных тварей, в темноте ночи нападавших на людей, высасывая жизнь и силу из их тел. — Нет, я целительница, — проговорила Мирри Маз Дуур. — Целительница овец, — фыркнул Квото. — Кровь от моей крови, прошу тебя, убей эту мейегу и подожди безволосых. Дени не обратила внимания на выпад кровного. Старая и такая домашняя с виду, толстуха не казалась ей мейегой. — Где ты научилась целительному искусству, Мирри Маз Дуур? — Моя мать была здесь божьей женой; она научила меня всем песням и заклинаниям, угодным Великому Пастырю, научила делать священные курения и мази из листа, корня и ягоды. А когда я была еще молодой и красивой, то сходила с караваном в Асшай, чтобы поучиться у их магов. В этом краю собираются корабли из многих земель, и я жила там, осваивая способы исцеления, знакомые дальним народам. Лунная певица из Джогос Нхая обучала меня родовспомогательным песням, женщина из вашего конного народа научила меня волшебству травы, зерна и коня, мейстер из Закатных земель вскрыл передо мной тело и объяснил мне все тайны, скрывающиеся под кожей. Сир Джорах Мормонт переспросил: — Мейстер? — Он назвал себя Марвином, — ответила женщина на общем языке. — А прибыл из-за моря. Из Семи земель, сказал он, Закатных земель. Там, где люди выкованы из железа, а правят ими драконы. Он научил меня их речи. — Мейстер в Асшае? — удивился сир Джорах. — Скажи мне, божья жена, что носил этот Марвин на шее? — Цепь столь тугую, что она могла вот-вот задушить его, железный господин. Звенья ее были выкованы из многих металлов. Рыцарь поглядел на Дени. — Только человек, обученный в Цитадели Старгорода, имеет право носить подобную цепь, — сказал он, — такие люди многое знают об искусстве исцеления. — Почему ты хочешь помочь моему кхалу? — Нас учат тому, что все люди — единое стадо, — ответила Мирри Маз Дуур. — Великий Пастырь послал меня на землю лечить его ягнят, где бы они ни жили. Квото больно ударил ее. — Мы не овцы, мейега. — Прекрати, — гневно сказала Дени. — Она моя. Я не хочу ей вреда. Кхал Дрого буркнул: — Эта стрела должна выйти из моего тела, Квото. — Да, Великий Наездник, — наклонила голову Мирри Маз Дуур, ощупывая синяк на лице. — А твою грудь следует омыть и зашить, чтобы рана не воспалилась. — Делай тогда, — приказал кхал Дрого. — Великий Наездник, — сказала женщина, — инструменты мои и мази находятся внутри дома бога — там целительная сила сильнее. — Я отнесу тебя, кровь от моей крови, — предложил Кхаго. Кхал Дрого отмахнулся. — Я не нуждаюсь в помощи мужчины, — сказал он голосом гордым и жестким, поднимаясь без всякой помощи. Свежая кровь хлынула из раны, оставленной на груди ударом аракха. Дени торопливо придвинулась к Дрого. — Я не мужчина, — прошептала она, — поэтому ты можешь опереться на меня. Дрого опустил тяжелую ладонь на ее плечо. Приняв на себя часть его веса, она направилась к огромному храму, построенному из сырцового кирпича. За ними следовали трое кровных всадников. Дени приказала сиру Джораху и воинам своего кхаса охранять вход и приглядеть, чтобы здание не подожгли, пока они находятся в нем. Миновав несколько прихожих, они вступили в высокий центральный зал под куполом. Неяркий свет сочился из укрытых над головой окон. Несколько факелов дымили на стенах. Земляной пол прикрывали разбросанные овечьи шкуры. — Сюда, — указала Мирри Маз Дуур на массивный алтарь. Каменные с синими прожилками бока его покрывали резные изображения пастухов со стадами. Кхал Дрого лег. Женщина бросила горстку сушеных листьев на жаровню, и палата наполнилась благоуханным дымом. — Лучше, если вы будете ждать снаружи, — сказала она. — Мы кровь от его крови, — проговорил Кохолло. — И мы ждем здесь. Квото шагнул к Мирри Маз Дуур. — Знахарка, жена овечьего бога. Знай — повредишь кхалу, встретишь ту же участь. — Он извлек свой нож и показал ей клинок. — Она не сделает ничего плохого. — Дени чувствовала, что может довериться этой простой плосконосой старухе, которую она — в конце концов — вырвала из жестких рук насильников. — Если вы должны остаться, тогда помогите мне, — сказала знахарка кровным. — Великий Наездник слишком силен для меня. Держите его, пока я буду извлекать стрелу из его плоти. Мирри Маз Дуур опустила руку, позволив платью открыть ее грудь, и принялась копаться в резном сундуке, извлекая из него флаконы, шкатулки, ножи и иголки. Подготовившись, она отломила зазубренный наконечник и вытащила древко, распевая что-то на певучем языке Лхазарина. А потом вскипятила на жаровне вино и облила им рану. Кхал Дрого ругался, но не пошевелился. Покрыв рану, оставленную стрелой, пластырем из влажных листьев, она занялась разрезом на груди, намазав его бледно-зеленой пастой, прежде чем вернуть полоску кожи на место. Лишь сомкнув зубы, кхал сумел подавить крик. Достав серебряную иголку и катушку шелковых ниток, божья жена начала сшивать плоть. Покончив с этим делом, она провела по шву красной мазью и, покрыв его листьями, обвязала грудь кхала куском овечьей шкуры. — А теперь ты будешь произносить молитвы, которым я научу тебя, а овечья шкура пусть остается на месте. Тебя будет лихорадить, кожа будет чесаться, а когда исцеление совершится, останется огромный шрам. Кхал Дрого сел, зазвенев колокольчиками. — Я пою о моих шрамах, ягнячья женщина. — Кхал согнул руку и нахмурился. — Не пей ни вина, ни макового молока, — предостерегла она. — Тебе будет больно, но тело твое должно быть сильным, чтобы одолеть ядовитых духов. — Я кхал, — сказал Дрого. — Я плюю на боль и пью что хочу. Кохолло, принеси мой жилет. — Старик одел Кхала. — Я слыхала, что ты знаешь повивальные песни, — обратилась Дени к уродливой лхазарянке. — Я знаю все секреты кровавого ложа, серебряная госпожа, и ни разу не потеряла жизнь ребенка, — поклонилась Мирри Маз Дуур. — Мое время близко, — сказала Дени. — Я бы хотела, чтобы ты приглядела за мной, когда начнутся роды, — если ты не против. Кхал Дрого расхохотался: — Луна моей жизни, рабыню не просят, ей приказывают. Она выполнит твой приказ. — Он соскочил с алтаря. — Пойдем, кровь моя. Жеребцы зовут, а здесь пепел. Пора ехать! Хагго последовал за кхалом из храма, но Квото задержался, чтобы почтить Мирри Маз Дуур яростным взглядом. — Запомни, мейега, от здоровья кхала зависит твое собственное здоровье. — Как тебе угодно, наездник, — ответила ему женщина, собирая горшочки и флаконы. — Великий Пастырь охраняет свое стадо. Тирион