Глава 19 Эрик свернул с моста Вестербрун и поставил синюю мигалку на крышу своей машины «Вольво», въезжая в парк «Роламбсховспаркен» на дорожку для пешеходов и велосипедистов. Тепло еще держалось в воздухе, хотя дело близилось к вечеру. Он все еще был в приподнятом настроении после встречи с соседкой Анны и того, что узнал об отпечатках Ахмеда. Чтобы подольше удержать хороший настрой, он решил по пути в полицию медленно проехаться через парк. Если повезет, то он успеет поглазеть на легко одетых девочек типа Лувисы, наслаждающихся солнцем и нежданным летним теплом. Синий маячок включать, в общем-то, не было бы надобности, если бы не бдительные пенсионеры. Он знал, что гуляющие по дорожкам тут же позвонят и заявят о «злостном нарушении – езде в парке», если не будет очевидно, что он из полиции. Он свернул под мост Вестербрун и достал мобильник. Была одна важная вещь, которую надо было сделать сначала, а потом уже «прогуливаться» по парку в машине. Теперь, когда Мария дала ему результат технической экспертизы, важно не прошляпить остальное. Ему нужен солидный фундамент, прежде чем предпринимать какие-то действия по отношению к Ахмеду. Чтобы не дать прокурорскому надзору оснований опротестовать его задержание. Эрик вошел в интрасеть полиции и начал поиск по нескольким параметрам сразу. Появились результаты, и он понял, что находится на верном пути, как только просмотрел первый. Начал лихорадочно листать базы данных, копировать куски тестов и скриншоты. С десяток прекращенных до суда дел о сексуальных домогательствах в связи с тем, что женщины забирали заявления обратно, были старыми – еще в те годы, когда Ахмед работал в качестве ассистента учителя на продленке или в молодежном клубе, но все равно. Получается, что мнение студентов об Ахмеде как о скользком или прилипчивом типе не было взято с потолка, хотя Эрику попадались данные и похуже. Довольный, он подбросил телефон, как бы взвешивая его в руке, и начал напевать мелодию американского рэпера 50 Cent «Candy Shop». День складывался как нельзя более удачно. Только он собрался убрать мобильник, как тот начал звонить. На дисплее имя Луисы. У Эрика возникло неприятное ощущение, что она увидела, как он только что пялился на двух девушек в топиках, проходящих мимо машины. – Эрик Свенссон, инспектор уголовной полиции. – Привет, это я. Ты занят? – Немножко, но могу говорить, давай. – Ничего срочного, но я считаю, что нам надо переговорить, пока положение не ухудшилось. Речь об этом Ахмеде Абдулле из университета. Эрик чуть не подавился. Как, черт возьми, она могла узнать, что он сидел в парке и как раз проверял этого типа? У нее что, шестое чувство или она притаилась в кустах и следит за ним? – Я понимаю, что ничего в этом нет. Но мы все равно должны отнестись к этому со всей серьезностью. Эрик вообще перестал понимать, о чем речь. – Я говорю о заявлении. Насчет расизма. Какое еще заявление? Какой расизм? Он заставил себя сделать паузу и глубоко вздохнуть, прежде чем ответить. – Что ты имеешь в виду? – А тебе Рикард ничего не сказал? Я с ним только что говорила. Ахмед утверждает, что ты его оскорбил. Это наверняка простое недоразумение, вы друг друга недопоняли, но было бы хорошо, если бы ты перед ним извинился. У нас нет времени на внутренние разборки, если вдруг появятся инспекторы из дисциплинарного отдела. Нам не до этого. Ты же не мог ляпнуть что-то расистское? Эрик попытался сдержать раздражение. – У Ахмеда Абдуллы экстремально плохая установка. Она может корениться в расизме, но я говорю не о моих потенциально расистских взглядах, а о его. Его отношении как араба ко мне, черному полицейскому. Так что я вполне могу подать встречное заявление, и оно будет обоснованным. – Окей, но мне на это плевать, нам сейчас не до этих разборок и не до внутренних дисциплинарных расследований. У тебя работа. Ее надо делать. Просто извинись. Звони ему прямо сейчас. Точка. Кровь прилила к лицу, и Эрик прикусил губу, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Он не собирался ничего рассказывать об Ахмеде, пока сам не был уверен. Это было ребячеством, теперь он это понял. Не имело никакого значения, что Рикард и другие так уверенно шли по следу своей веб-версии и отбрасывали его гипотезу о причастности Ахмеда как предвзятость с его стороны. Он все равно должен был им рассказать. – Речь идет не только об этом заявлении о расизме. Многое указывает на то, что Ахмед может оказаться замешанным в убийстве. А в худшем случае и убийцей. Голос Луисы прозвучал сдержанно: – Почему же Рикард об этом не упомянул? Что у вас есть на Ахмеда? – Я не успел поговорить с Рикардом, сам только что узнал. Но это сильные, хотя и косвенные улики. Он сидел на лестнице возле квартиры Анны в ночь с субботы на воскресенье. Хотя он утверждает, что не знает Анну. Мария только что подтвердила, что это его отпечатки. Она сама их у него снимала. На него несколько раз подавали заявления о сексуальных домогательствах. – Тут он покривил душой и не упомянул, что все эти заявления были либо забраны обратно, либо следствие по ним было приостановлено до суда. – Окей, сделаем вот как. Ты перед ним извиняешься. – Она сделала искусственную паузу, чтобы убедиться, что до него дошло. – Одновременно ты можешь с ним поговорить. Только осторожнее на этот раз. Нам не нужно еще одного заявления о необоснованных преследованиях полиции, помимо того, которое он уже подал. И проинформируй Рикарда. Он тяжело вздохнул после окончания разговора. Заявление о расизме! Пусть этот Ахмед только попытается! Но Эрик не позволит себя отвлечь. Он тут же набрал номер Рикарда. * * * Эрик завел мотор, машина медленно заскользила вперед. Рикард сначала отнесся скептически, но его интерес возрос после рассказа об отпечатках. И он был согласен с тем, что Эрик должен поговорить с Ахмедом. Но потом опять всплыли эти препирательства насчет расизма. Требование извиниться перед Ахмедом. Эрик сморщил нос. Беседа или извинение могли немного подождать. В лучшем случае Мария успеет сначала найти что-нибудь, что позволит привязать Ахмеда к квартире Анны. Например, отпечаток на второй чашке в раковине. Или где-нибудь в спальне. Он выключил звук своей синей мигалки, но видел, что дети на самокатах, кикбайках и скейтбордисты объезжали его, торопясь к бетонной чаше под мостом. Только он успел присмотреть парочку симпатичных полураздетых девушек, наслаждавшихся остатками теплого дня, как кто-то на большой скорости промчался мимо машины. Линн. Через пару секунд он успел отреагировать. Высунулся в окно и окликнул ее. Хотя раньше дал себе слово даже не звонить. – Привет, Линн! Эй! Ты торопишься? Линн затормозила и помахала ему. Она видела свет мигалки, но не думала, что это мог быть кто-то знакомый. – Ты что, наружку за мной отправил? Или рассчитывал на интересные объекты тут, на пляже? – Нет, я как раз закончил на сегодня и хотел оставить машину на работе. Линн хоть и могла, но не задала вопрос, каким образом переулок, упиравшийся тупиком в пляж Смедсуддсбадет, оказался вдруг по пути на работу. Молча улыбнулась. Эрик почувствовал, что надо что-то сказать. Ему все больше нравилось находиться в ее обществе и не хотелось, чтобы она поехала на своей доске дальше, а он упустил шанс поговорить с ней. Или спросить, может, она захочет пойти с ним куда-нибудь. – Как прошла беседа с Луисой? – Хорошо, хоть и быстро. Я больше говорила со Стеном Хофманом. Мы с ним столкнулись в столовой. – Вот как. – Да, Луиса была чем-то занята. А Хофман интересный. Рассказал мне, что за тип личности мне следует искать в компьютере. Эрик кивнул. Что бы он об этом ни думал, она явно принимала все больше участия в расследовании. Да, но на это он никак не мог повлиять. Даже если ему по-прежнему этого хотелось. – А что делаешь сейчас? – Ничего особенного. Приехала сюда, чтобы подвести итоги дня, так сказать. Рассортировать мысли и идеи. Он вышел из машины и сел рядом с ней на траву. – Может, моя кандидатура подойдет, если ты захочешь испытать их на мне? – Он оживленно продолжал, не дожидаясь ответа: – Я верю в возможность найти в ноутбуке следы, которые могут быть завязаны на людей в окружении Анны. – Он остановился. Поколебался. Осторожно пошел дальше: – Ведь ни семья, ни друзья ничего не дали. Может, люди в университете? Линн смотрела на детишек, которые бродили голыми ножками в четырнадцатиградусной воде, и прикидывала. – М-м-м. Ты про кого? Про ее однокурсников? – Не обязательно. Вообще, народ из университетской среды. Она улыбнулась странности ситуации. Вот сидит она посреди полуодетых солнцепоклонников и болтает с полицейским. Впрочем, в штатском он выглядел как все. Мог быть кем угодно. «Завершение дня вроде становится все лучше», – подумал Эрик и наклонился поближе к Линн. – Иногда именно те люди, которые должны заботиться о человеке, опекать его, оказываются самыми большими подлецами. Вспомни, для примера, Рика Росса, звезду хип-хопа, которого подозревали в сексуальных домогательствах по отношению к его поклонникам. Линн покачала головой. Он на самом деле старательно выпячивал свой имидж хип-хопера. – Честно говоря, меня больше беспокоит общение с тобой. Уж больно странные у тебя ассоциации. Он широко улыбнулся и попытался изобразить нечто, приложив правую руку к сердцу. Она тоже улыбнулась и решительно напомнила: – Так что там у нас с кофе? Переберемся на Седер? – Я не собираюсь сегодня больше работать. И мне нужно что-нибудь более существенное, чтоб восстановиться. Не кофе. Допросы отнимают много сил. Давай двинем в «Эмбарго», чтобы ты потом смогла ползком добраться до твоего любимого «Вурма» и выпить там кофе. – Я обычно пью ровно столько, чтобы держать равновесие на доске. Не больше. Но «Эмбарго» звучит привлекательно, давай. Они подошли к его «Вольво». Линн заглянула в окна машины. Никаких следов семейной жизни. Скорее наоборот. На заднем сиденье разместилась большая сумка для тренировок с торчащими из нее полотенцами. Они так, видимо, сохли. На ходу. Комбинезон бренда Eckō, еще один атрибут хип-хоперов. Пустые банки из-под спортивных напитков и «Кока-колы», смятые пластиковые пакеты из винно-водочных магазинов «Систембулагет», липкие картонки от пиццы – все это валялось на полу. Потрепанный номер мужского журнала King с обнаженной Ники Минаж на обложке. Она сделала вид, что ничего не заметила. Эрик открыл двери машины, и она запрыгнула на переднее сиденье. – М-да, это тебе не старинный «Олдсмобил» из американского шоу «Pimp My Ride»[38]. Где шикарные динамики с басами и чехлы от Гуччи? Но уж на тонированные стекла мог бы и раскошелиться. – Это, увы, служебная машина, за обслуживание которой платит полиция, так что возможности переделки весьма ограниченны. Но если ты наведаешься в мой личный гараж, то там у меня есть такая красотка! – Почувствовав, что это прозвучало почти как извращение, он торопливо продолжил: – Или вот что у меня есть на худой конец, – он вытащил из-за зеркала наклейку на заднее стекло с текстом: «I don’t know what you’ve heard about me, but I’m а muthaf***ing P. I. M. P.»[39] Это была такая невиданная пошлость, что Линн пришлось засмеяться. – Респект, – произнесла она с явным сарказмом. – Или как это еще сформулировать. Они медленно скользили по парку в сторону набережной Норр Мэларстранд. Эрик открыл окно, снял с крыши мигалку и включил стерео. Музыка зазвучала неожиданно громко: «Now the funeral is over, And all the tears are dried up, Niggas hangin deep on the cut gettin fired up, Lookin for the nigga who pulled а pistol on my homie»[40]. Когда Эрик начал подпевать, Линн соскользнула пониже, чтоб ее было не видно, и действительно пожалела, что стекла не тонированы. Эрик припарковался на набережной Бергсундс странд с видом на цементную фабрику на другом берегу. Построенная на холме, эта фабрика становилась явным чужеродным элементом, который бросался в глаза, выпячиваясь своим уродством рядом с районами дорогих кооперативных квартир. Как обычно, на улицах тесно застроенного Седера было много людей. Время приближалось к семи, но возле «Вурма» все еще стояли детские коляски и мамы сидели вперемешку с подростками-хипстерами, которые либо из-за возраста, либо из-за тощих кошельков не могли сделать пару шагов к бару «Джудит & Бертилс», «Эмбарго» или ресторану «Молдау». Мимо них проехала группа панков на скейтбордах, наверное, на концерт в «Дебасер». Один из них, постарше, помахал на ходу Линн. – Приятель? – Да нет. Просто скейтеры обычно приветствуют друг друга. Нас не так много, кто занимается этим всерьез, все знают друг друга в лицо. – Она умолчала о том, что с этим скейтером она еще и работала вместе в период ее активности в антифашистском комитете. – Ты имеешь в виду, профессиональные скейтеры? – Нет, я имею в виду, что мы относимся к этому всерьез. Не ради соревнований, а в погоне за ощущением свободы. Или в поисках подходящего асфальта, попутного ветра, правильного наклона. Чтобы достичь нирваны в движении. Они сели за столик на улице. Семьи с детьми проходили дальше к индийским и таиландским ресторанчикам. Эрик не раз бывал в «Эмбарго» с Рикардом, и старший коллега рассказывал ему об изменениях в районе Хорнстулль. Это теперь тут одно из самых приятных мест Седера. А раньше его так и называли «поножовщина». Много маленьких квартир вмещали людей с периферии общества, нищих пенсионеров, собиравших банки от пива, чтобы сдать их и получить денежку. Постепенно сюда, в поисках дешевого жилья, переезжали студенты, художники и музыканты. Эрик смотрел на то, как увеличивают размеры квартир балконы в доме напротив. Раньше мало кто был готов доплачивать за вид на воду. Рикард говорил, что район был скорее интересным, чем опасным. Здесь не было такой сегрегации и расслоения, которые есть в сегодняшних так называемых «уязвимых» пригородах. Может, люди раньше больше заботились друг о друге? Сегодня тут почти исчезли обычные муниципальные квартиры, их превратили в кооперативы, и цены, разумеется, сразу подскочили. Хотя и не так высоко, как по другую сторону воды у набережной Шевикскайен. Эрик вспомнил, что однажды видел фото огромного плаката, стоявшего у парка Лонгхольмспаркен, прямо у съезда с моста Вестербрун. Текст гласил: «Мы голосуем за Левых»[41]. Этот плакат исчез много лет назад. Ему всегда было интересно, а есть ли соответствующий текст насчет голосования за «правых» у моста на остров Лидинге. Пара пьяниц, спотыкаясь, прошли мимо них, направляясь к скамейкам в Танто. Это было единственное место поблизости, откуда не гнали этих несчастных.