Ага, конечно… два парня пятнадцати и семнадцати лет, совершенно самостоятельных. Два умных парня, которых Лусия очень любила, и они ее тоже. Но мать обращалась с ними как с маленькими. – Ты взяла на себя заботу о ней, – закусила удила Моника, – но тебя вечно нет дома. Она предоставлена сама себе! Тебе совершенно нельзя доверять! Лусия вздохнула. Ей не хотелось затевать еще одну ссору с сестрой. Только не сейчас. Сейчас у нее есть чем заняться. – Я об этом подумаю, – сказала она, прежде чем отсоединиться. Затем подошла к окну и посмотрела в ночное небо, где над крышами плыла, скользя между облаками, большая круглая луна. Почему они с Моникой такие разные, почему не могут понять друг друга? Лусия много лет пыталась понравиться старшей сестре. Она все надеялась, что настанет день – и мать с сестрой простят ее и снова дадут ей понять, что любят ее. Но этот день так и не настал. Она наконец поняла, что в их глазах навсегда останется гадким утенком, девочкой, которая предпочитала мальчишескую компанию, являлась домой под хмельком, делала себе татуировки… Дикий котенок-недотрога, за общим столом всегда имевший собственное мнение. А самое главное – это ведь из-за нее… Ну да, она знала причину такой враждебности. Но, черт побери, прошло уже девятнадцать лет… Неужели нельзя все отпустить и отодвинуть в прошлое? Рафаэль… Лусия была на два года старше брата. Подростками они никогда не расставались. Там, где появлялась высокая, сутулая фигура мальчика, рядом обязательно виднелась фигурка «маленькой старшей сестренки», которая всегда была готова защитить брата зубами и когтями. У них были общие вкусы в музыке и в одежде, оба одевались во все черное, слушали одни и те же депрессивные песни, смотрели фильмы, где затрагивались вопросы, явно недоступные пониманию подростков. Рафаэль, бесспорно, был гением. Он достигал потрясающих результатов во всем, за что брался: играл ли он Шопена на фортепиано, постигал ли основы ботаники, учился ли фотографировать или рисовать. Его неудержимо влекли звезды, философия, науки, сочинение музыки, поэзия, кино… Он мог так просто и понятно объяснить Лусии любую самую сложную проблему, что она все схватывала мгновенно. А мог, наоборот, закрыться в комнате и часами молча сидеть, погрузившись в тишину. Он долго был надеждой родителей, пока они не начали замечать, что Рафаэль не такой, как все. Нежный, удивительно умный, неистощимо любознательный, болезненно восприимчивый, но… с шизоидным складом психики. С выраженной тенденцией бежать от общества людей и укрыться в своем мире – там, где только он сам создает законы и правила, цели и задачи. Рафаэлю было абсолютно все равно, что думают о нем другие – безусловное исключение составляла только Лусия, но он жил в постоянном страхе, что они задавят и разрушат его личность. В результате все свое свободное время он проводил дома, пил пиво и слушал музыку. Когда Лусия обнаружила, что он стал прикладываться к наркотикам, она пыталась сама его переубедить, скрывая этот факт от старшей сестры и от родителей. Когда же Рафаэль начал писать меланхолические стихи, наполненные зловещими, блестяще очерченными образами, и призывать смерть для всех своих желаний, она испугалась, хотя и признавала его бесспорный талант. А потом наступило то самое лето в Пиренеях, которое они провели вместе с родителями. Моника решила на каникулы поехать с друзьями на Коста-Брава. Лусии было восемнадцать лет, Рафаэлю – шестнадцать. Она тогда подумала, что это будут последние летние каникулы с родителями, а на будущий год она заберет Рафаэля с собой. Они сняли маленький домик на берегу горной речки у подножия скалы, с красивой террасой и фруктовым садом, где мать сушила белье. По утрам Лусия будила брата, и они шли в деревню купить сигарет, а потом усаживались на солнышке на террасе, пили кока-колу, разглядывали прохожих, перешучивались и били баклуши. Только в компании Рафаэля Лусия чувствовала себя так свободно и радостно. Ни с одним из мальчишек ей ни разу не удавалось так долго поддерживать беседу. Но в то утро комната и кровать Рафаэля были пусты и окно открыто. Его комната выходила как раз на скалу. Она высунулась из окна и инстинктивно подняла глаза. На самом верху, в ярком свете утреннего солнца, виднелась высокая тень с раскинутыми крестом руками. И тут она поняла: брат дожидался момента, когда она высунется из окна, чтобы прыгнуть в пустоту. Он ждал, чтобы она это увидела… Он хотел разделить с ней этот миг, последний миг своей жизни. После этого Лусию несколько месяцев откачивали транквилизаторами. А потом пошли первые упреки. Напрямую их никто не высказывал, но настал день, когда мать и сестра превратились в две враждебные глыбы, в которые она все время утыкалась. Ее словно выбросили из семейного круга. «Тебе нельзя доверять», – сказала ей по телефону сестра. И были такие дни, когда Лусия с ней соглашалась… Другим человеком, который так и не оправился после гибели Рафаэля и который испытал на себе женский гнев, был отец. Маленький, ростом почти с Лусию, очаровательный человек, нежный и забавный, он своими шутками всегда освещал и согревал повседневность. Но со смертью сына очень изменился: стал молчаливым, печальным и безразличным. Супруга все чаще и чаще обрушивала на него свой гнев. На эти вспышки он отвечал молчанием. Пока однажды его не унес сердечный приступ… Лусию охватило оцепенение. Оно всегда накатывало, когда ей не хотелось еще раз думать обо всем этом. Но все равно ведь и дня не проходило, чтобы не думала. Правда, она давно уже не плакала и не улыбалась, вспоминая о Рафаэле. Словно он унес с собой и слезы, и улыбки… А вот чувство вины – это другое дело. Оно никогда ее не оставляло. Ведь она могла бы спасти его, могла бы предотвратить беду… С улицы донеслись чьи-то громкие голоса. И Лусия вдруг осознала, что они уже давно бродят где-то по самой кромке сознания – просто она, погрузившись в свои мысли, не обращала на них внимания. Лусия открыла окно. Внизу, на площади, собралась группа молодежи, несомненно, вышедшей из бара напротив. Ботеллон[25]. Человек двенадцать ребят собрались вокруг человека в коричневом пальто, который сидел на скамейке спиной к ней. То, что он рассказывал, видимо, захватило их целиком. Лейтенант пригляделась к человеку и улыбнулась. Это был Саломон… И она вдруг сразу позабыла и зловещие слова Мигеля Феррана, записанные в дневнике, и все упреки матери и сестры. Интересно, что за байки рассказывает им криминолог? Истории с места преступления или приключения серийных убийц? Это надо выяснить. Она закрыла окно, натянула худи, надела белую парку и ботинки, заперла номер и спустилась вниз. Едва вышла на площадь, как сразу услышала звонкий голос Саломона: – Человек – животное социальное и в высшей степени необузданное, и с этим ничего не поделаешь: таков уж он есть. А поскольку он еще и самое развитое животное, то его необузданность легче проявляется не между отдельными особями, а между группами. Возьмите, к примеру, горных горилл Центральной Африки. С Кинг-Конгом у них нет ничего общего. Диана Фосси, изучавшая их в течение двадцати лет, описывает этих животных как самых миролюбивых на земле. Но когда лицом к лицу сталкиваются две группы горилл, они становятся настоящими убийцами. Шестьдесят четыре процента обследованных самцов имеют на теле глубокие раны, явно полученные в таких боях. – И опять-таки мужики, самцы… – заметила одна из девушек. – Расскажите еще что-нибудь! – выкрикнул один из парней. Лусия улыбнулась. Она и не знала, что Борхес уже спустился и завел интересные разговоры с местной молодежью. Скорее всего, он не стал скрывать от ребят свою профессию. – Кэтрин Найт, маленькая австралийка в очках, с кудряшками, совершенно невинного вида. Ночью двадцать девятого февраля двухтысячного года, после сексуального контакта с мужем она нанесла ему тридцать семь ударов кинжалом. Ему удалось доползти до входной двери и даже ее открыть, но она затолкала его обратно в дом и там добила. Работодатель мужа встревожился и сообщил в полицию. Приехавшие полицейские обнаружили повсюду брызги артериальной крови, кожа супруга висела на крючке в гостиной, голова тушилась с овощами в печке, а остальное было приготовлено для детей в виде стейков с картофелем. Кэти Найт уже пыталась зарезать своего первого мужа в первую брачную ночь и убить двухмесячную дочку, бросив ее на рельсы. Она периодически проходила лечение в психиатрической клинике. А свою профессию просто обожала: она занималась забоем животных на бойне. «О господи, Саломон!» – подумала Лусия, еще шире улыбнувшись. – Какой ужас! – простонала девушка. – Но этого не может быть! – кипятился парень. – Вы все это придумали! – Ничего подобного. В группе послышались восклицания и смех. И тут, словно что-то почувствовав, Лусия повернула голову влево, к высокой части наклонной площади, от которой отходила узкая улочка. Оттуда кто-то наблюдал за группой. Высокий человек, прислонясь плечами к стене возле самого входа в улочку, казалось, не пропускал ни одного слова Саломона. Он держался в стороне от освещения, но было ясно видно, насколько он высок и крепок. Саломон его не замечал: он сидел на скамье спиной к приподнятой части площади. А ребята были слишком увлечены его рассказом, чтобы заметить, что за ними наблюдают. Лусия подняла глаза и увидела желтые прямоугольники света за балконными дверями и дрожащий, неверный отсвет телевизионных экранов за окнами. На площадь выходило с десяток домов, но было холодно, и все предпочитали оставаться в тепле. Кроме молодежи, выходившей на улицу выпить и покурить. И эта одинокая тень… Она сама не понимала почему, но ей очень не понравилось, как он стоял там, не двигаясь с места, и наблюдал за группой. Он, потому что, судя по обводам фигуры, это был мужчина. Ее словно током пронизало, и она двинулась по направлению к нему. Шаг за шагом, спокойно, как ни в чем не бывало. Человек повернул к ней голову и в следующую секунду быстро исчез в улочке. Она ускорила шаг. Дойдя до улочки и свернув за угол, увидела, что он поднимается по лестнице между двух фасадов в глубине улочки. Можно подумать, что ты вдруг заторопился, хотя еще секунду назад времени у тебя было вроде бы предостаточно… Теперь Лусия шла быстро. Прыгая через ступеньку, поднялась по лестнице между фасадами полутемных домов и вышла на бетонный пандус, который с одной стороны плавно переходил в спуск к деревне, а с другой поднимался на холм к базилике и скале. Скалу освещали расставленные на одинаковом расстоянии фонари с ровным желтым светом. У ее подножия четко вырисовывались черные сосны, и возле их стволов тускло мерцали снежные сугробы. Лусия свернула налево. Вместо того чтобы спуститься к деревне, черный силуэт поднимался к какому-то монументальному зданию, состоящему из трех частей. Два длинных ряда арок, расположенных одна над другой, составляли фасад левой части. Он сильно выдавался вперед и нависал над небольшим леском и крышами деревни. Вторая часть строения, очень массивная и высокая, где, должно быть, находилась церковь, составляла центральную часть, к которой с правой стороны поднималась к самому небу высоченная шестигранная башня, словно желая разогнать слои облаков и подпереть скалу. Именно в сторону этой группы строений и уходил незнакомец. Лусия не отставала ни на шаг, поднимаясь за ним по склону. Вдруг он обернулся, увидел, что она идет за ним, и пустился бегом. Вот черт! – Эй! Подождите! – крикнула Лусия. Но тот припустил еще быстрее. С той стороны, где она поднималась к базилике, бетонный пандус делал зигзаг между сосен. Вторая часть зигзага была вымощена круглыми плитками. Человек пронесся по плиткам бешеным аллюром и подбежал к третьей части строения, той, что примыкала к портику на подступах к нижней аркаде. – Остановитесь! Лусия сократила расстояние, но ненамного. Подбежав к галерее, на секунду подняла глаза: огромное здание давило на нее всей массой. Чуть отдышавшись, она спросила себя, уж не заманивает ли ее незнакомец в ловушку. Оружие она оставила в сейфе гостиничного номера… Потом Лусия проскочила портик, бросилась вдоль аркад и бегом поднялась на чуть наклонную галерею, где между колонами можно было разглядеть пейзаж в голубых, белых и черных тонах. Луна то здесь, то там пробивалась сквозь облака и выхватывала согнутые спины гор, серебристые отблески на реке, тесные и мрачные улочки, как ущелья, расползавшиеся между белыми от снега крышами у подножия холма. Она слышала быстрые шаги незнакомца по плиткам, но видеть его не могла: он исчез в конце галереи, резко свернув вправо и вверх. Несмотря на ветер, гулявший в колоннах, Лусия не чувствовала холода. Она тоже повернула направо, взбежала по ступеням и выскочила в открытый дворик, зажатый между скалой и аркадой верхней галереи. В середине заснеженного двора стояло высокое дерево. За деревом возвышался основной корпус базилики, и галерея соединялась с ним почти под прямым углом. Лусия видела, как незнакомец бегом преодолел последний марш лестницы и скрылся в церкви. Упершись руками в бедра, она глотала холодный воздух, пытаясь отдышаться. Когда сердце немного утихло, побежала дальше, поднялась на скользкое крыльцо, толкнула тяжелую дверь и влетела внутрь. Из темноты тянуло ладаном, холодным камнем и воском. Справа рядком стояли скамейки, слева располагались хоры. Слабый свет пробивался только сквозь оконные витражи. Куда же он делся? В нефе стояла давящая тишина. Вокруг было полно мест, куда можно спрятаться. Справа раздался легкий шум. Значит, он где-то здесь. Лусия пошла вдоль скамеек вглубь нефа, который с другой стороны от хоров венчал просторный поперечный балкон. В темноте разглядела приоткрытую дверь на балкон. Она достала мобильник и, держа его как фонарик, шагнула в открытую дверь. За дверью оказалась винтовая лестница. Снова раздался шум шагов. Он поднимался наверх. Стараясь заглушить нарастающую тревогу, Лусия тоже двинулась наверх, заставляя себя одну за другой преодолевать высокие каменные ступени. Этот подъем в узкой каменной трубе чуть не сделал ее клаустрофобом. При каждом шаге она задевала стенку. В висках стучало так громко, что Лусия не слышала шагов того, кто поднимался над ней. Куда он шел? Когда лестница закончилась, она поняла, что находится над изогнутым потолком нефа, но ниже стропил, в узком пространстве, где пришлось буквально согнуться пополам. То ли потолок под ней был слишком хрупким, то ли его ремонтировали, но, чтобы миновать это пространство, надо было пройти по металлическому настилу, проложенному, как пешеходные мостки, под наклонными балками и стропилами несущей конструкции. Освещая дорогу телефоном и сильно нагнувшись, Лусия бросилась в это пространство почти бегом. Настил вибрировал у нее под ногами, и эти вибрации поднимались по икрам к телу. Сквозь крохотные оконца по бокам проникал слабый сероватый свет. Все это ей очень не нравилось. Либо парню удастся уйти – и тогда ей придется искать обратный путь в темноте, – либо они столкнутся нос к носу в этом лабиринте. Внезапно Лусия сильно ударилась головой о стропила и ругнулась от неожиданности. В глазах замелькали белые огоньки, и пришлось проверять, не в крови ли макушка. Двинувшись дальше, она быстро дошла до противоположного края купола и в нерешительности помедлила, прежде чем открыть следующую дверь. За дверью оказалась еще одна лестница. Должно быть, Лусия находилась над хорами, внутри шестиугольной башни. Через пару минут она вылезла на плоскую площадку на уровне колоколов. Сильные порывы ветра свистели в широких проемах и трепали ей волосы. Отсюда были хорошо видны белые крыши домов, которые жались друг к другу, как стадо овец. Она насчитала три больших и два маленьких колокола, каждый в своем проеме. Выход отсюда был только один: вторая дверь. А дальше – опять лестницы… на этот раз последние. Ситуацию надо было обдумать. И мысль вдруг пришла. Парень не собирался от нее бежать. От этой мысли у нее подкосились ноги, и она нервно сглотнула. У нее уже давно кружилась голова. Она задыхалась. А главное – у нее не было оружия. Кто этот парень? Тот, кого они ищут? Было ли у него намерение столкнуть ее с башни? Она всегда могла передумать и спуститься вниз. Но в глубине души понимала, что никогда этого не сделает: Лусия Герреро не той породы, чтобы отступать. Она повернулась спиной к безмолвным колоколам и направилась к последней лестнице. Сердце выпрыгивало у нее из груди, когда она миновала последние ступени и вышла на крышу. Крыша была не плоская, а пирамидальная, окруженная узкой шестиугольной платформой, повторяющей контуры башни. Во рту у нее пересохло, когда она поняла, что от провала в несколько десятков метров ее отделяет низенький бордюр, едва доходящий до щиколотки, и между пирамидой крыши и бордюром совсем мало места. Голова кружилась, ноги подкашивались, а при виде глубокого провала кровь тотчас же приняла изрядный вброс адреналина. Лусия сделала еще шаг, и у нее задрожали ноги. В лицо дул ветер. Силы быстро покидали ее, и она закрыла глаза. – Что, головка кружится? Она открыла глаза и оперлась левой рукой о каменный склон пирамиды. Должно быть, это происходит не с ней… Повернувшись к ней спиной, парень неподвижно стоял на ветру у самого края бордюра, и его высокий силуэт четко выделялся на фоне ночного неба. – Повернись, – крикнула Лусия, задыхаясь, – и подними руки! – А если не повернусь? Голос был спокоен, и она этот голос узнала.