Вдруг он поднял голову от экрана и обернулся. Это еще что такое? Послышался какой-то шум. Улисс, правда, привык оставаться в этом здании в полном одиночестве в такой поздний час. Шум слышался откуда-то извне. Он прислушался. Ничего. Снова стало тихо. Кто это был? Алехандро? Нет, тот ушел минуту назад. Корделия, Харуки или Вероника? Нет, они тоже несколько часов назад распрощались перед уходом. Небось, сидят сейчас где-нибудь и выпивают. Субботний вечер все-таки… Но есть еще и вечер четверга, и вечер пятницы… В городе полно мест, где можно и выпить, и косячок выкурить. А вот с сексом было более проблематично. Секс требовал больших капиталовложений. Они назывались «человеческими взаимоотношениями»: в этой области Улисс разбирался плохо. Слишком уж она переменчива и логически туманна. Однако, открывая крышку ноутбука, он мог ухватить кое-какие детали этой сложной конструкции. Его утешал тот факт, что ноутбук оперировал в этой области только двумя оценочными числами: 0 и 1. Это как в программировании: надо просто следовать определенному методу и определенной логике. Хотя программирование также было искусством, но искусством рациональным. Когда же Улисс пытался постигнуть язык обольщения, то сразу понимал: этот язык для него чужой. Он не владел ни его синтаксисом, ни словарем, ни даже самыми элементарными понятиями. А вот Алехандро, тот был истинным билингвалом, владел обоими языками и даже не думал это скрывать. Не такой он был человек. Улисс слегка пожурил себя за эту маленькую паузу и снова собрался заняться работой, но снова услышал какой-то шум. Пустяк, конечно… Но пустяк может обрести внушительные и тревожные размеры, когда в час ночи сидишь один в здании, где, возможно, уже никого не осталось. А войти может любой, кто владеет магнитным ключом, иными словами, не меньше сотни людей. И тем более в помещение, где стены увешаны портретами серийных убийц и где он и сам провел столько вечеров, изучая самые кровавые из преступлений. Ну ладно, есть верный способ выяснить, что там за звуки: пойти и самому посмотреть. На всякий случай можно прихватить с собой оружие: например, свинтить с вешалки трубу из нержавейки. Но тут он подумал, как будет выглядеть, если столкнется нос к носу с Корделией, которая что-то забыла в лаборатории. Шума не оберешься… В университете это потом будут обсуждать до конца года. Улисс вышел из палатки и открыл дверь в коридор. Никого. – ЭЙ! ЕСТЬ ТУТ КТО-НИБУДЬ? Может, он просто струсил? Хорошо еще, что ребята его сейчас не слышат. Но на другом конце коридора, в кабинете, где работали Асса и Корделия, горел свет. Длинный желтый прямоугольник просачивался сквозь застекленную стену до самой лестницы. И дверь была открыта. Все выглядело так, будто кто-то забрался в кабинет, а потом успел вовремя сбежать… В затылок слегка подуло ветерком, и вся кожа покрылась мурашками. Улисс дошел до освещенного кабинета. Пусто. Он вошел. В маленьком, тесном кабинете все было белое: пол, потолок, три стены, мебель, полки… Только книги и компьютеры вносили какое-то цветовое разнообразие. На одном из столов лежала раскрытая папка, а рядом с ней – разбросанные листки бумаги. Папка принадлежала Ассе… Непорядок, здесь не принято так оставлять документы. И уж тем более это не похоже на Ассу. Она просто одержима порядком во всем. По его скромному разумению, ее страсть все контролировать доходила до чудачества, но поделиться таким наблюдением с Алехандро он не отваживался. Чувство тревоги нарастало, но Улисс не двигался с места. – Есть тут кто-нибудь? – снова крикнул он уже без всякого стыда. Сквозь стеклянную стену оглядел темный коридор. Если там кто и был, то давно уже удрал. Но кому понадобилось ночью копаться в бумагах Ассы? «Ассы или всей нашей группы, – подумал Улисс. – А что, если это имеет отношение к ДИМАСу?» Он сложил бумаги в папку, закрыл ее, погасил свет и поспешил вернуться в лабораторию криминологии, тщательно заперев за собой дверь. * * * На улице стоял просто собачий холод. Надо было одеваться теплее. Куртка у него не по сезону легкая, и ледяной ветер сразу начал кусать Алехандро Лорку, пока он поднимался по авеню де-лос-Маристас. А потому путь показался ему слишком длинным, гораздо длиннее, чем обычно. Алехандро шел мимо увенчанного крестом фасада коллегии братьев-маристов, когда услышал за спиной шаги. Легкие, но четкие. Он обернулся. За ним метрах в двадцати в том же направлении шел какой-то человек. Кроме них, на улице не было ни души. Алехандро дошел до променада Сан-Висенте и повернул налево. Снова отважился оглянуться. Силуэт не отставал, по-прежнему держась сзади на том же расстоянии. Шел след в след и тоже свернул налево. Ну и дальше что? Этим путем обязательно проходили все, кто хотел после лекций попасть в центр города. Еще метров через сто Алехандро перешел бульвар, потом – противоположный тротуар, взбежал по лестнице и оказался в маленьком парке, название которого позабыл. Но через этот парк вел самый короткий путь до улицы Урсулинок, а оттуда – до «Гэтсби» и «Камелота». Деревья парка царапали облачное небо когтями облетевших веток, сквозь которые виднелась далекая и какая-то нереальная луна. Стояла полная тишина, и только слышно было, как изредка по ветвям пробегал ветер. Алехандро остановился и прислушался. Никаких шагов. Ну и хорошо. Хотя в общем-то тревожиться было не с чего. Из-за холода все улицы, кроме центральных, были почти пусты, и Алехандро вовсе не отличался той храбростью, которую обычно на себе напускал. К тому же в голове крутились и действовали на нервы все эти страшные истории преступлений… Он уже собрался идти дальше, как снова услышал шаги. Те же самые. Легкие. Чуть более быстрые. Спокойные. У него за спиной… Он резко обернулся и увидел тот же силуэт. Человек, ничуть не смущаясь, шел прямо к нему между деревьев. Кровь быстрее побежала по жилам. Убегать от типа, который шел за ним, ему не хотелось. Это же, в конце концов, не фильм ужасов, в котором мочат студентов, вроде «Черного Рождества» или «Городской легенды». Но шаг он тем не менее ускорил. Особенно когда миновал парк и вышел на пустынную улицу Урсулинок, окаймленную рядами фонарей и окруженную старыми домами, где давно уже никто не жил и где возвышался мрачный высокий фасад женского монастыря Благовещения. Алехандро тщетно пытался успокоиться. Когда он свернул за угол на улицу Бордаборес, его встретил гомон шумной студенческой компании, курившей и выпивавшей во дворе. Все были пьяны в стельку, но это согрело ему сердце. Наконец он добрался до маленькой, запруженной народом площади между «Гэтсби» и «Камелотом» – и испытал такое облегчение, что стало даже стыдно. А то как же, ведь струсил, чего там… Зато теперь ему стало смешно. Он в последний раз огляделся кругом. Если этот тип дошел за ним до площади, он должен появиться с минуты на минуту, и тогда можно будет разглядеть его лицо. Но Алехандро никого не увидел. Пожав плечами, он нырнул в тепло бара. 29 Утро воскресенья Бледный солнечный луч оживил фрески на стенах Пласа Майор в Граусе, когда на другое утро Лусия встретилась с Саломоном. Несмотря на холод, он, укутавшись потеплее, сидел на террасе, потягивал дымящийся кофе и любовался нежными тонами фасадов и умиротворяющей гармонией маленькой площади с аркадами. – Хорошо спалось? – спросил профессор. – Ночь выдалась беспокойная. Один весельчак собрал вокруг себя местную молодежь как раз под моими окнами. Саломон улыбнулся. – Занятные ребята. Они поведали мне, что их родня владеет здесь ночным ресторанчиком, где они собираются, чтобы переделать этот мир, выпить чего-нибудь и выкурить по косячку, как будто им уже по двадцать лет. Предлагали мне пойти с ними, но я отклонил их предложение. – Это не единственное, что произошло вчера ночью, – заметила Лусия. Она пересказала эпизод в базилике, и криминолог сразу нахмурился и посерьезнел. – С твоей стороны было рискованно одной бросаться за ним в погоню, не находишь? Даже если ты и офицер ЦОПа… И часто ты так рискуешь? Лусия не ответила. – Но ты что-нибудь нашла в дневнике того гвардейца? – спросил Саломон. – Почти ничего. Кроме одного: Мигель Ферран говорит о некоей «гипотезе B» и о совпадающих датах. И еще он подчеркнул слова «детство» и «профессия отца». – Я бы очень хотел это прочесть, если позволишь. Лусия кивнула и тоже принялась изучать фрески на площади. Сесар Болкан в описании мизансцен использовал тот же термин, что и Саломон: «картины»… Она пожалела, что плохо разбирается в живописи. А ведь она много путешествовала, бывала в музеях и своим цепким глазом сыщика отмечала обилие жестоких деталей, содержащихся в картинах на библейские или мифологические сюжеты… Может, именно в этом направлении и надо искать? Она, конечно, не психоаналитик, но в голове у нее промелькнула мысль: а что если убийца, вольно или невольно, оставляет им некие послания в своих мизансценах на местах преступления? Причем послания эти иносказательно отражают то, что происходит в глубинах его психики… И тут ее осенило: Адриан. Ну конечно. И как она раньше не додумалась? Лусия взглянула на Саломона. – В ЦОПе создана группа, которая специализируется на предметах искусства и преступлениях, связанных с их хищением. Воровство, спекуляция… У них есть архивы с описаниями украденных предметов искусства, списки приговоренных по этим делам и налажена связь с разными организациями, имеющими дело с искусством, в том числе и с музеями. У меня там работает… один друг. Она заметила, что ей удалось его заинтересовать. Профессор поставил на столик чашку с кофе. – По-моему, идея блестящая. Лусия отошла к аркадам и быстро набрала номер.