В палатке повисла тишина, такая густая, что даже лихой рок английского производства, доносившийся из репродуктора, показался Саломону тихим и далеким. – И это еще не все, – сказал Алехандро, – надо еще рассказать тебе[12] про мизансцену… Криминолог провел кончиком языка по губам. – Продолжайте… – Есть еще вишенка на торте, – заговорил Улисс, не скрывая волнения. – После того как супругов убили выстрелами в голову, их вытащили из машины, раздели догола и расположили на обочине между дорогой и канавой. Самое странное – это то, каким образом их расположили. Женщина сидела на шоссе, опершись спиной на бетонный столбик, служивший отбойником. Грудь ее была обнажена, ноги раздвинуты. Мужчина, тоже голый, стоял на коленях между ее бедер, повернувшись спиной к дороге и к машине, наклонился к ней и обвивал рукой ее талию, а она положила руку ему на плечо. Они словно танцевали. Бедра и ягодицы голого мужчины прикрывала прозрачная красная ткань. А у женщины колени были обвязаны зеленой тканью. Саломон посмотрел на них задумчивым, отсутствующим взглядом и вздохнул. – Давай мы расскажем тебе о других двух случаях, – сказал Улисс. 8 Понедельник, после полудня – Первый случай пресса окрестила «двойным преступлением в туннелях». Жертвам второго двойного убийства журналисты дали имя «супружеская пара из Алькасара». Улисс выдержал паузу. «Этому юному англичанину нравится держать публику в напряжении», – подумал Саломон, рассудив, что, если б тут оказался пульсометр, он показал бы, что его пульс зашкаливает за сотню. – Еще одна пара. На этот раз из Сеговии. Бездетная. Какой-то гуляющий обнаружил их утром, в марте две тысячи пятнадцатого на холмах, как раз напротив Алькасара. Эти двое получили больше сорока ножевых ранений в туловище, в шею, в лицо и в область гениталий. Алькасар в Сеговии – это барочный замок, стоящий на вершине обрывистого пика и напоминающий собой архитектурное чудачество Людвига II Баварского или замок Уолта Диснея. Говорят, знаменитый мультипликатор взял замок Людвига как образец для своего замка Спящей красавицы. Сеговия расположена в центре Испании, в двух часах езды от Саламанки и в часе езды от Мадрида. – Поза пары из Сеговии тоже была очень странной, – объяснил Алехандро. – Мужчина сидел, скорчившись и опершись спиной о ствол дерева, а женщина – между его колен, опершись спиной ему на грудь и поджав ноги слегка вбок. Как и пара в туннеле, оба были совершенно голые. На плечи мужчины была наброшена прозрачная красная накидка, а бедра женщины были обвязаны зеленой тканью. И еще детали, пожалуй, самые странные: у обоих на ногах были сандалии, никак не соответствующие размерам стоп, а между ступнями и у мужчины, и у женщины лежали маленькие букетики цветов. Женщина сидела на… теннисной ракетке. – Опять постановочная мизансцена, – заметил Саломон. – И опять два цвета: красный и зеленый, – прибавил Алехандро каким-то восторженно-молитвенным голосом. – А почему «супружеская пара из Алькасара»? – поинтересовался криминолог. – Только потому, что они были женаты и их нашли в этом месте? – Не только поэтому, – вмешался Улисс. – Изучив их телефоны и переписку в социальных сетях, полиция выяснила, что в каждую годовщину своей свадьбы они приезжали сюда, в то место, где в первый раз поцеловались – и где их наши мертвыми. В этом месте было много крови, и это говорит о том, что убили их именно здесь. Орудие убийства не нашли. И убийцу – или убийц – тоже не нашли, как и в первом случае. Однако свирепость, с которой в этих двоих вонзали оружие, заставляет думать об убийстве из ревности или по большой страсти… – Вы говорили, что случаев было три, – заметил Саломон. У него пересохло во рту. Где-то в коридоре, за пределами палатки, раздался звонкий женский смех. – Третий был в Бенальмадене, на Коста-дель-Соль, прошлым летом, – отозвался Улисс. – Супружеская пара туристов была зарезана в собственной постели в доме на берегу моря, который они арендовали. Пара тоже бездетная. Англичане. Об этом писала прошлым летом одна из газет. Бо́льшую часть времени они проводили в бассейне, расположенном над городским пляжем. Это наводит на мысль о том, что за ними наблюдали с пляжа. И устроили им настоящую бойню: около шестидесяти ножевых ударов в грудь, в шею, в лицо и в область гениталий. Мужчина лежал на спине в распахнутой на груди рубашке, левая рука вытянута вдоль тела, согнутая правая лежала на груди. На ногах сандалии, тоже не по размеру ступни. Рубашка на нем была зеленая. Щиколотки обвивала толстая веревка. Но нельзя сказать, что ноги были связаны: веревка лежала свободно. Таз был обернут красной тканью. Женщина лежала возле него на боку, голая по пояс, в середину груди воткнут старинный кинжал, рука томно закинута за голову, ноги обвиты зеленой тканью. По мере того как Улисс рассказывал, интерес Саломона возрастал в геометрической прогрессии. – Восемьдесят девятый, пятнадцатый, восемнадцатый, – проговорил он. – Почему такая долгая пауза между первыми двумя преступлениями? Докторанты переглянулись, Улисс пожал плечами. – Возможно, преступник сидел в тюрьме. – Или был за границей, – подсказал Алехандро, – и убивал уже там. – Первую пару застрелили, вторую и третью зарезали. Кроме того, у первой пары был ребенок, у остальных детей не было. Что-то тут не вяжется… То есть в общей сложности у нас есть позы тел, сочетания цветов и то, что тела были обнажены? – Не только, – с явным удовольствием произнес Улисс. Саломон повернулся к нему. Глаза англичанина блестели. – Что еще? – Чтобы удержать тела в нужных позах, преступник пользовался клеем. – Клеем? – Да. Причем большим его количеством… Экстра-сильным клеем. Он смазывал спины, руки и прочие части тела своих жертв, чтобы те держали нужные ему позы. – И что, никто, кроме ДИМАСа, не сопоставил эти детали? Улисс расплылся в широкой улыбке. – Всеми этими делами занимались разные ведомства. В контакт они не вступали, учитывая большие расстояния: место первого преступления находилось на севере страны, место второго – в центре, а место третьего – на юге. Если все это дело рук одного человека, то в последние несколько лет он много ездил. И потом, как ты заметил, с момента первого преступления прошло уже тридцать лет. Саломон покачал головой. В испанской полиции и Гражданской гвардии хватало баз данных: интранет СИНДЕПОЛ для жалоб, ПЕРПОЛ для тех, кто уже имел неприятности с законом, ВИОГЕН для серьезных случаев насилия. Но прежде всего – СИГО, система, объединенная общим центром управления, несомненно, самая крупная база данных, о которой как-то один генерал сказал: «Того, что нет в СИГО, просто не существует». Но судебной полиции страны недоставало программы и базы данных, созданных специально для определения серийных преступлений и способных объединить их по признаку способа совершения и по подписи преступников, совершивших самые жестокие из них явно в навязчивом состоянии. Недоставало и их аналогов в других странах. До этого дня. Потому что теперь у них был ДИМАС. А ДИМАС превосходил все другие системы. – Если придерживаться гипотезы, что речь идет об одном и том же убийце, – сказал Улисс, – то нанесение ножевых ранений или огнестрел – это способы совершения преступлений, которые, как известно, могут со временем изменяться по необходимости. А вот красный и зеленый цвета, супружеские пары в качестве жертв и мизансцены тел – это как бы подпись убийцы, которая, по твоим словам, не меняется. – А клей? – А клей – и то и другое сразу, – ответил Алехандро. – Он – и часть способа совершения, поскольку удерживает тела в нужном положении, и в то же время часть подписи, поскольку положение тел и есть мизансцена… Особенно спешить с выводами они не стали. Когда криминалист снова заговорил, он тщательно подбирал слова: – То, что вы мне только что рассказали, означает, что ДИМАС и в самом деле обнаружил убийцу, возобновившего свои преступления через тридцать лет. Этот убийца изворотлив и, как и прежде, выстраивает из своих жертв некую картинку. На тридцать лет он полностью исчез из поля зрения, а затем взялся за старое, и последний удар нанес меньше года тому назад, так? Оба студента переглянулись. Саломон внимательно на них смотрел. – Браво, – произнес он наконец, и голос его чуть-чуть дрожал. – Это невероятно! Мы наконец чего-то добились… Вы что-нибудь рассказывали об этом? – Пока нет, – ответил Улисс. – Пойдите, найдите ребят. Надо, чтобы все знали. И выпейте за это как следует нынче вечером: ваша работа того стоит! 9 Понедельник, вечер Вечером туман стал еще гуще, и свет уличных фонарей смотрелся как продолжение размытых гало желтых лун, выстроившихся вдоль улиц. Ночь в Саламанке дышала древностью многих веков. Фонари, сиявшие, как драгоценные камни в витринах антикваров, мало чем отличались от тех, что освещали пассажи времен Альфонса IX Леонского в 1218 году. Зябко кутаясь в пальто, Саломон думал о тех профессорах, что ходили раньше по этим улицам, а теперь населяли кладбища. В такт своим шагам он мурлыкал вполголоса: «Yesterday, all my troubles seemed to far away, now it looks as they’re here to stay…»[13] На улицах было людно. Главным образом полно молодежи. Главным образом, студентов, причем студентов в сильном подпитии. Если и существовал диплом, который Саламанка охотно выдавала, так это был диплом гуляки. Здесь учеба и праздник всегда хорошо ладили между собой. В свое время Саломон тоже попьянствовал вволю. Но это время теперь было далеко. В каждом молодом существе сидит спящий старик, подумал он. А вот наоборот бывает не очень-то часто. Он подошел к своему дому 62/64 на улице Замора. Старинное трехэтажное здание с барочным фасадом, лепными карнизами, эркерами и затейливыми балконами выглядело таким же перегруженным, как и все городские памятники. На первом этаже располагались обувной магазин и парикмахерская. На фасаде красовалась надпись «DANIA PALACE»; Саломон понятия не имел, зачем она нужна. Рядом располагалось кафе под названием «Колониальное» (кофе-закуски-ликеры). В это кафе он любил заходить по утрам, к открытию, хотя и имел некоторые сомнения по поводу происхождения его названия. Саломон жил на последнем этаже. Свою квартиру в триста квадратных метров он приобрел в те времена, когда недвижимость еще не стала всеобщим безумием. Предыдущий владелец повесился на люстре через два дня после того, как его супругу в почтенном возрасте ста трех лет унес в мир иной рак. Однако Саломон рассудил, что это хорошее предзнаменование: повесившийся старик и сам дожил до девяноста семи лет, а потому вполне резонно решил, что хватит, зажился он на этом свете. С другой стороны, криминолог, штудирующий древнеримских и греческих философов, усмотрел в этом поступке то, что он назвал «философским самоубийством». Саломон отпер замок входной двери. Любой, кто входил в эту квартиру, сразу ощущал себя в окружении книг. Книги сплошь покрывали стены коридора, трех гостиных и спальни; книжные полки были оборудованы даже над дверями. Книги с темными кожаными корешками тускло поблескивали в полумраке золотом обрезов и названий, а более светлые корешки пожелтели от времени. Поэзия, философия, театр, книги по искусству. Кроме того, здесь стояли 193 романа и 158 повестей Сименона, 66 романов Агаты Кристи и 17 знаменитых приключенческих романов Мануэля Васкеса Монтальбана[14] о гастрономе и детективе Пепе Карвальо. Плюс десять томов его «Карвальо – гастронома»[15] вместе с «Безнравственными рецептами». Саломон зажег лампу под абажуром, стоявшую на круглом одноногом столике. Сняв ботинки, влез в домашние шлепанцы и вошел, а точнее, въехал на шлепанцах в первую гостиную, самую большую. Направо из нее вела дверь в гостевую комнату. Потолок с кессонами был невиданной высоты; лампы располагались таким образом, чтобы бо́льшая часть комнаты пребывала в полумраке, а пятна света были строго отделены друг от друга: возле кресла, где он читал, возле канапе, где он смотрел телевизор, возле буфета, где стояли бутылки и стаканы. Саломону нравились тень и полумрак. Темнота его не пугала, как не пугали и ночные кошмары. Смерти он уже однажды поглядел прямо в лицо. Смерти самого дорогого, самого любимого существа. Надо сказать, лицо это отличалось редкостным уродством. Однако, когда настанет его час, он встретит смерть с тем же стоицизмом, что и Бегонья. Саломон подошел к буфету, где стояла большая фотография в серебряной рамке. – Сегодня у меня был действительно интересный день, Бегонья, – сказал он, обращаясь к фотографии. – Ты даже себе не представляешь, на что способны эти мальчишки. Я полагаю, что сделал очень удачный выбор, формируя свою группу. Это блестящие парни. Он открыл массивный графин из граненого хрусталя, стоявший возле портрета, и плеснул коньяка себе в стакан. – И ДИМАС наконец-то начал выдавать результаты. Можешь мной гордиться, Бегонья.