— Бурлачья Балка. Место так называется. Там, внизу, рыбный порт. И Ильичевск поблизости. А еще чуток — и паромная переправа. — Вы живете здесь? — Ну как живем… Дом у нас здесь. Домá у нас по разным местам. Потом узнаешь. Ты мне вот что скажи: жрать хочешь чего? Я мигом могу сварганить! — Нет, спасибо. Есть не хочу. Я бы выпил чаю. — Это я тебе принесу. Чай или чефир? — Чай. — А по какой статье ты сидел? Он назвал. Толян поскучнел, словно разочаровался. — А… Из этих, значит. — Но я с уголовными сидел, — поспешил быстро сказать Анатолий, словно оправдываясь. — Ну? И кого из серьезных ребят знаешь? — Эльмира. Он в камере был смотрящий. — Да ты шо? Ну, если Эльмир подтвердит, шо ты не шкура, а честный мужик, значит, повезло тебе, что ты попал к нам. Нун пожал плечами. Он даже не сомневался, что у них есть способ связаться с Эльмиром, который закрыт на зоне. — А вот пожрать тебе бы надо, — вздохнул Толян. — Ну ничего, к вечеру доктор придет и скажет, что тебе делать. Он у нас хороший доктор, хотя и не у дел. Всех нас штопает, если чего. Банда. Нун вдруг понял, что попал в какую-то банду, и содрогнулся. Этого еще не хватало! И место какое-то странное. Зачем его вообще везли в эти края? В другую зону? Раз есть паромная переправа, значит, рядом не одна лазейка для контрабандистов, чтобы тайком переправлять людей или вещи за рубеж. Он вдруг вспомнил, что действительно слышал разговоры о том, что богатые люди, которые хотели сбежать из СССР, могли за деньги переправиться за рубеж в этих краях, в румынскую Констанцу или Стамбул. А откуда — уже дальше на запад. У него было несколько знакомых евреев, которые действительно переправились так. Но стоило им это целое состояние! Интересно, зачем же его везли в эти края? Может, хотели вышвырнуть из страны тайком? Какая жуткая ирония судьбы — он, писатель, считавший себя таким образованным, умным, способным на многое, представителем высшего класса, попал к тем, кого презирал и от кого отворачивался всю свою жизнь, к бандитам! И как теперь быть, как теперь жить с этим? А никак. Решение пришло само собой. Главное — выжить, а все остальное не важно. И он выживет. Если понадобится, стиснет зубы. Он уже и так открыл о себе многое. Например, жуткую способность к агрессии. Может, еще что-то откроется? Или не откроется, а останется в нем это умение постоять за себя? Думая обо всем этом, Анатолий снова прилег на кровать — голова у него стала опять страшно кружиться, до настоящей рези в глазах. Пока он обдумывал ситуацию, в которой оказался, Жмых вышел из комнаты, а через какое-то время вернулся с большой металлической чашкой, из которой шел пар. Он поставил ее на стол и буквально заставил Анатолия подняться с кровати и выпить чай, который он принес. Чай оказался на удивление вкусным. Такого Нун не пил никогда в жизни. Это удивление отчетливо отпечаталось на его лице. — Шо, сечешь, шо не помои лакаем? — хохотнул Толян. — Да, чай отменный! Мы его у контрабандистов изымаем. С товаром. А эти шкуры за такие бабки фуфло возить не будут. Так шо чаек — высший класс. — В смысле — изымаем? — Анатолий снова с удовольствием глотнул ароматную горячую жидкость. — В прямом. Шоб мы их не трогали и шоб они свой процент имели с наших лохов. Они вкумекали, шо сообща лучше работать. Умный у нас хозяин. — А кто у вас хозяин? — Узнаешь в свое время, — хмыкнул Жмых. — Если доживешь, — хохотнул. Нун не понял, шутка это или прямая угроза, но думать об этом не стал. Допив чай, он снова попытался встать, чтобы поставить чашку на стол, но не смог. Темнота в глазах стала сплошной и словно разлилась по всему телу, до дрожи в руках и ногах, забывших, к чему они вообще и зачем. — Слышь, ты бы лег, Баян, — спохватившись, Толян выхватил чашку из его рук и насильно усадил на кровать. — Баян? Почему Баян? — не понял Нун. — А это я тебя так прозвал, — охотно объяснил Жмых. — Ты ж смурной какой-то. Все, как лежал, бормотал и бормотал. Я думал, что это ты просто складно звонишь, как баян, а прислушался — ты стишки читаешь! Я так толком и не разобрал, шо то за стишки. Смешно мне стало. Выходит, в натуре складно звонишь. Вот и прозвал тебя Баяном. А как вообще твое имя? — Анатолий, — ответил Нун и, вздохнув, добавил: — Анатолий… Это… Резниченко. Уже понимая, к каким людям попал, произносить свою настоящую еврейскую фамилию он поостерегся. — Выходит, тезка! — хохотнул Жмых. — Выходит, так, — горько улыбнулся Нун. Баян… Ну и имечко! Однако, сложив все обстоятельства, он подумал, что это и неплохо. Баян так Баян. Могло быть и хуже… — А вот там, на столе… — Анатолий повернулся в сторону стола с зубными коронками. Похоже, головокружение мучило его намного меньше, чем любопытство. — А, это? Это мы стоматолога взяли. Представляешь, все золото в зубные коронки вплавил! А сверху бежевой краской покрасил, мол, для зубоврачебного дела надо! Барыга! Спасибо хозяину, он у нас прошаренный, сразу смекнул, какую дать наметку. А то бы упустили золотишко, — расхохотался Толян. — Ну как взяли мы его, вот он визжал! Особенно когда понял, что мы хотим ему в колено пальнуть, шоб стал поразговорчивей. И сам в конце концов все и выдал, сука. Так что вот такая тебе стоматология! Очевидно, Жмыху понравилось откровенничать, он разошелся, уселся верхом на стул, а локти с упором положил на стол. Видно было, что он давно ни с кем не разговаривал. — А еще был у нас случай… Чудака на резиновой лодке случайно к нам занесло, мол, порыбачить он собирался на другой стороне. Ага, порыбачить, в открытом-то море! Ясно, шо к баркасу турецкому или румынскому шел. Да как доказать? Из вещей в лодке ни хрена не было. Ну действительно ни хрена! Только сапоги резиновые, наживка сухая да удочки. Мы и обыскали его, и лодку разодрали буквально на куски — ничего! Ну ничего нет, ни денег, ни золота! Хотели уж было его отпускать. Думали, а может, и взаправду такое вот чудо! И тут хозяин дай да и сломай его удочку. А там — мать честная! Удочки все как на подбор из золота оказались. Вылил, сучонок, золотые штыри — палки, обмотал их всяким, будто настоящие удочки, и так припрятал весь свой капитал! Не нищим рыбаком собрался он за бугор тыриться, а с деньжищами такими, шо мама не горюй! Положил бы там в банк, да за сразу и заделался настоящими фраером! Ну, мы и почистили его конкретно. Да и бока намяли за то, шо всех пытался надурить. Только нашего хозяина не надуришь. Он у нас такой, шо сквозь стены видит. А то и упустили бы, если б не он… Во время всего этого рассказа Анатолий сидел ни жив ни мертв. Отчаянный ужас от сознания того, куда он попал, просто парализовал голос и дыхание. Эти бандиты подкарауливали тех, кто тайком, с помощью контрабандистов, пытался перебраться за рубеж, бежать из СССР. Если бы их поймали, в родной стране их ждала бы верная гибель. А если б они сумели спастись и перейти границу, перед ними открылся бы весь мир… Анатолий почувствовал легкую зависть. Да, но хозяин этой банды был явным наводчиком, именно он наводил на тех, кто пытался бежать. Кем же мог быть этот человек? Ответ был только один. И, додумавшись до него, Анатолий похолодел, настолько ужасной представала эта невольная правда. Но все-таки, не удержавшись, он спросил: — Так кого же вы раздеваете? — Как кого? — Толян вскинул на него наивно-удивленные глаза. — Жидов… Глава 9 Он полюбил спать в сарае, в котором была большая дыра в крыше. Если бы ему сказали раньше, что способность концентрировать в себе спокойствие для того, чтобы собраться с мыслями, он ощутит в хлипком деревянном сарае, лежа на голых досках, он бы даже не засмеялся в ответ! Когда-то он восхищался собой за собственную эстетику и утонченность, строго отделял себя от окружающего быдла, живущего серой, скотской жизнью от бутылки к бутылке. А вот теперь судьба так крутанула свое колесо, что он не просто оказался в рядах презираемых им когда-то членов общества, но и сам вынужден был стать бандитом, вором — чтобы выжить. Другого выхода у него все равно не было. Оставалось только вцепиться в жизнь всеми зубами. И думать о том, что рано или поздно он найдет свой путь домой. Анатолий лежал на деревянном топчане, натянув до подбородка вонючий тулуп на козлином меху, и глядел на звезды. Дыра в крыше была довольно большой, и он без труда мог разглядеть целый фрагмент звездного неба. Этот яркий кусок казался ему больше футбольного поля. А звезды, эти ослепительные бусины, вкрапленные в черный бархат, никогда не стояли на месте, а двигались и вели с ним задушевный разговор. Стоял конец марта, было страшно холодно. На полях еще не сошел снег. Нун мог бы спокойно спать в отапливаемой хате, тем более что ему постоянно предлагали — он очень вырос в глазах бандитов после того, как рассказал, что написал книгу. Но он ни за что не променял бы свой рай под звездным небом на простое тепло. В сарай Анатолий попал совершенно случайно — брал в нем какие-то инструменты и вдруг увидел топчан. В тот же день он освободил топчан от мусора, немного убрал и в самом сарае и сказал, что теперь будет спать здесь. Ему принесли тулуп на козлином меху — боялись, что пропадет, сгинет от воспаления легких такая ценность. И, к своему удивлению, он прекрасно ужился на своем топчане и не только не простудился от холода, но и почти не чувствовал его, с наслаждением погружаясь в свои мысли. Просто лежал и думал, где находится его дом. Где то место, последний приют, который примет его израненную душу? Где никто не помешает ему жить, он сможет делать то, что он хочет, и ему простят, что он слишком сильно отличается от всех остальных? Когда-то он стремился уехать из этой страны, потому что ему не хватало воздуха, он буквально задыхался среди каменных джунглей пустых городов, где ходили строем под одну и ту же музыку, подчиняясь вездесущему кукловоду из центра. Во всем этом действительно была правда — но не до конца. На самом деле Нун хотел уехать, потому что хотел постоянно носить свое собственное лицо, не снимая его по прихоти какой-то нелепой цензуры. Он мечтал быть не еще одной единицей из безликих каменных городов, а самим собой, человеком, который умеет так тонко чувствовать в этом мире, что способен передать другим окружающие его краски. Именно в таком месте, которое позволило бы ему эту роскошь — жить в согласии с самим собой, — был бы его дом. И больше всего на свете он мечтал увидеть это место. Открыть свой путь домой. Звезды утешали. Они были благосклонными слушателями этой безумной и бездонной надежды, питающей его. Он говорил с ними беззвучно, рисуя собственным воображением ослепительные краски своего мира, хотя его переполнял целый океан слов, каждое из которых обладало удивительным и удивляющим смыслом, понятным для всех. И вопреки всему он точно знал, что рано или поздно покинет мир, где существуют только два цвета — белый и черный, покинет, чтобы окончательно найти свой путь домой. Но для этого необходимо было выжить. Это было самой важной задачей, самой главной целью. И это у него получалось. С каждым днем голова его болела все меньше и меньше, пока постепенно не прошла совсем. И тогда ее заняли другие мысли. В тот первый день, когда Нун узнал, что банда занимается грабежом евреев, пытающихся нелегально, контрабандным способом выбраться из этой страны, он чуть не сошел с ума от отчаяния и ужаса. Он все время думал, что обязательно себя выдаст — хоть словом, хоть взглядом провалит свой единственный шанс на спасение. Поэтому тогда после слов Толяна он схватился за голову и почти упал на кровать. — Ты чего, братан? — перепугался Жмых. — Извини, брат, — застонал Нун. — Голова закружилась, все как в тумане… — Да… Здорово тебя по черепушке стукнули. И потом еще добавили. Ну ничего, доктор разберется. Банда стала собираться к вечеру. С ужасом Анатолий увидел, что она большая — восемь человек. Жили они все в разных местах, но эта лачуга в Бурлачьей Балке была чем-то вроде их штаб-квартиры. Разного возраста и внешности, все они вызывали у него одно только чувство — дикое отвращение. Но, сославшись на боли в голове, Нун мог кривиться сколько угодно — гримасы были позволены тому, кто был на волосок от смерти. Однако к нему отнеслись нормально. Он ждал настороженности, но ее не было. Слава о его подвиге — о том, что он завалил мента, мусора, уже расползлась в определенных кругах. Милиционер, однако, не умер. Из разговоров бандитов Анатолий понял, что машину нашли возле оврага, а водителя в тяжелом состоянии отправили в больницу. Про себя он выдохнул — неизвестно, как бы он жил дальше, зная, что убил человека. Так же он понял, что их страшно позабавил этот случай: впервые за все время сидевший по политической статье пытался сбежать из-под конвоя, замочив перевозчика. Для мира, где насилие было нормой жизни и правилом поведения, это было невероятным. Ведь по политическим статьям сидели в основном интеллигенты — презрительно обесцененные властью культурные люди. А воспитание, культура, достоинство никогда не позволяли им постоять за себя. Поэтому Анатолий вызывал некое удивление — как редкий экспонат. К концу дня бандиты стали называть его братаном, в их мире это означало высшую степень доверия. К вечеру они собирались с добычей. Когда перевозчиков не было, занимались гоп-стопом — грабили случайных прохожих и дорогие автомобили.