Уэст знал, что времени его поймать не хватит, но понимал, что мы оба упадем на что-то мягкое. Он просто хотел увидеть, попытаюсь ли я его поймать. Да чтоб его! Я засмеялась и спихнула его с себя. Уэст перевернулся и с хлопком открыл бутылку текилы. Он уже хотел сделать глоток, но я выхватила бутыль из его руки. – Не так быстро, именинник. Я бы хотела произнести тост. Уэст сел, внимательно слушая. Серьезно. Он стал похож на любопытного мальчика, которому сейчас прочитают очень важную лекцию о его любимом предмете. Мне стало безумно грустно от того, с какой жадностью Уэст ждал моей речи, потому что стало ясно, что он не хотел праздновать свой день рождения. У него не было планов с друзьями, и даже мне он до последней минуты не признавался, что у него праздник. Вообще-то он просто собирался отработать смену в фургоне с тако. Уэст Сент-Клер почему-то не радовался своему дню рождения, и от такого открытия у меня душа заныла. – Я бы хотела произнести тост в честь дорогого мне друга, который, несмотря на мое упрямство и порой трудный характер, всегда готов прийти на помощь. – Я старалась говорить беззаботно, тогда как эмоции захлестывали, и поняла, что ни капельки не приукрасила. Уэст закатил глаза. – Переходи к части, где говоришь обо мне, засранка. Я похлопала его по плечу. – Мне плевать, что рассказывает о тебе весь мир, Уэст Сент-Клер. Плевать, что ты боксер и ездишь на чудище по имени Кристина, что ты потаскун. Для меня ты просто классный парень, который всегда поступает по совести, и большего мне не надо. Нет. – Я почувствовала, что краснею. – Этого вполне хватает. Все. С днем рождения, полудурок. Я запрокинула голову, сделала глоток текилы и передала бутылку Уэсту, а сама стала наслаждаться опускающимся по горлу жжением. Мы просидели на этом матрасе целых два часа, пили и болтали. Болтали обо всем подряд: о детстве, футболе, сериалах, музыке и книгах. Чем больше пили, тем меньше смысла было в наших речах, пока каждый не стал говорить о своем. Когда мы прикончили бутылку, на улице уже стемнело. В «Плазе» стало на удивление прохладно. Мы лежали на матрасе, соприкасаясь руками, и смотрели в потолок. – Знаешь, чего мне хочется? – спросила я. – Оттолкнуть меня без видимой, мать ее, причины из-за обострившегося инстинкта самосохранения? – сухо спросил Уэст. Я тихонько усмехнулась. В точку. – Какое-нибудь настоящее мексиканское блюдо, чтобы протрезветь. Уэст поднял пустую бутылку от текилы и прищурился одним глазом, смотря на донышко. – Типа рыбных тако и кукурузных чипсов? – Именно. – Не знаю, найдутся ли тут такие. Мы хитро заулыбались друг другу. Это плохо, ненормально, но вполне логично. Черт, да мы сегодня уже столько правил нарушили, что еще одним хуже не сделаем. Да и миссис Контрерас точно никогда не узнает. – Думаешь о том же, о чем и я, именинник? – Я заулыбалась еще сильнее. – Я думаю, что в Техасе стало намного веселее. Шатаясь, мы ввалились в фургон, заперлись и закрыли окно. Я повернулась к Уэсту и прижала к губам указательный палец. – Ш-ш-ш! – Да мы оба молчим, детка. – Он сжал мою шею и, хихикнув, прошел мимо. Уэст щелкнул светом и включил гриль, а я принялась резать овощи. Я приготовила тако в мягкой лепешке, засунула в них по свечке и подожгла. С тех пор как была закупка продуктов, не хватало нескольких ингредиентов вроде сметаны и гуакамоле, но мы были слишком пьяны, чтобы из-за этого париться. Я спела песню «С днем рождения», пропустив все ноты, и дала Уэсту задуть свечки. – Что загадал? – Я погладила его по руке, положив подбородок ему на плечо и смотря, как от свечей поднимается к потолку тонкая струйка дыма. – Если я скажу, обещаешь не докапываться? – Конечно. – Серьезно, Техас. Я не хочу, чтобы ты пробовала на мне эти девчачьи штучки. Мы здесь лишь потому, что ты как раз не такая. – Колись, парень, – засмеялась я. – Я загадал, чтобы мне больше не хотелось умереть. У меня перехватило дыхание, и мы затихли. Но я сдержала слово и не стала развивать эту тему. – Тогда я загадаю то же самое, – тихо добавила я. Мы сели на пол и принялись уплетать сломанные печальные тако. Я играла с Уэстом в игру «то или это», задавая ему вопросы про девяностые. Больше не буду забивать себе мозг причинами, почему Уэст решил со мной подружиться. Вместо этого я смирилась и решила посмотреть, к чему приведет наше общение. Я несколько лет не была так счастлива, а это чего-то да стоило. Уэст как раз объяснял мне, почему сумки на поясе испортят любой стояк, когда на улице кто-то постучал в окно. – Эй? Есть там кто? Мы оба притихли и, вытаращив глаза, уставились друг на друга, перестав жевать. Я поджала губы, сдерживая смех. Теперь я редко напивалась и забыла, какой хохотушкой становилась, если выпью. – Ау, у вас там свет включен, – сказал мужской голос на улице. Человек стал обходить фургон, и под его ботинками захрустел гравий. Наверное, он пытался подглядеть сквозь оконную щель. – Эй, открывайте. Пытаясь сдержать смех, я прижала ладонь ко рту, но, к своему ужасу, тихонько хрюкнула. Уэст вытаращил глаза еще сильнее и заулыбался во весь рот. Я накрыла лицо руками, сгорая от стыда, что ему пришлось это услышать, и затряслась от тихого смеха. – Посмотри на фургон, – раздался приглушенный голос второго человека. – Он же трясется. Ты думаешь о том же, о чем и я? – Я думаю, что если это так, то они точно нам не откроют, Рик, да я и сам ни крошки оттуда не возьму. Они решили, что мы занимаемся сексом! Господи! Я не сдержалась, хрюкнула еще раз и повалилась на спину. Уэст накинулся на меня, прижал к полу, сев мне на талию, и положил руку на рот, чтобы я замолчала. Тако валялись вокруг нас на полу, а у меня в легких весь кислород вдруг закончился, когда я увидела на себе Уэста, который прижимался к моему животу пахом. В его действиях не было сексуального намека. Он просто хотел, чтобы я заткнулась, и мы не угодили в неприятности. Нам нельзя здесь находиться, ведь если миссис Контрерас узнает, то наверняка уволит нас обоих, наплевав на теплые чувства ко мне. И все же тело у меня ожило, и с губ сорвался тихий стон, когда я почувствовала на себе вес его восхитительного тела. Под лифчиком у меня напряглись соски. Я двигалась, и от каждого трения возбуждалась сильнее. Бедра у Уэста были крепкими и мускулистыми, и мне захотелось, чтобы он приподнялся и расстегнул молнию. Уэст прижал пальцы к моим губам. Я еле устояла перед желанием облизнуть их. Я чувствовала губами его мозолистую соленую кожу. Уэст наклонился еще ниже, окружая меня собой. Он был таким тяжелым, что я стала задыхаться. Его взгляд встретился с моим. Я перестала смеяться. Мужчины на улице все пытались заглянуть в фургон, подсвечивая телефонными фонариками, отчего на лицо Уэсту падали мягкие лучи. Сердца у нас обоих бились так бешено и быстро, что я практически слышала этот ритм, почти видела их очертания сквозь наши футболки. Гравий перестал хрустеть, а вот сверчки начали трещать громче. Мужчины ушли. Уэст наклонился, сдвинул мою кепку набок и прижался своим лбом к моему. Моя и его грудь приникали друг к другу с каждым яростным вдохом. Он закрыл глаза. Кончики наших носов соприкасались. Меня охватило безрассудное, странное ощущение. Будто я еще долгие годы буду проигрывать в памяти эту минуту. Уэст убрал руку от моего рта и, потянув за электрический провод, выключил свет. Тук-тук-тук, заходило мое сердце. – Техас, – его шепот обволакивал меня, отчего я стала чувствовать себя под пушистым теплым одеялом. – Мэн, – мой голос стал хриплым и странным. Не моим. В фургоне стало так темно, что ничего не было видно. Я не сводила глаз с очертаний его губ, и, хотя разум твердил, что поцелуем мы только испортим нашу дружбу, губы противились этой мысли, отчаянно желая почувствовать его рот. – Сегодняшний день не был отстойным, – от его дыхания защекотало лицо. Я сглотнула, потеряв навык говорить. – Нет. – Губы двигались в миллиметрах от его губ. – А обычно дни рождения у меня отстой, – пояснил он.